Генка и в Америке ухитрился пару раз жениться и развестись. Его старшая дочь, которой было уже двадцать три года, жила с ним в Майами и работала на той же фирме. На этот период, следовательно, он был в личном плане свободен и занят только собой и работой. На Светин вопрос, не собирается ли приехать в Россию, он ответил примерно так: это удовольствие не стоит денег на билет.
Свету это задело — а как же она? Разве увидеться с ней не стоит этих денег? — но спрашивать не стала, думая, что он сам дойдет до правильного понимания.
Рассказала Света о Савицком — под страшным секретом — только самым близким подружкам: Наташе из отдела кадров, Лене из отдела автоматики, другой Лене, Ципиной, которая Савицкого знавала лично, потому что была значительно старше Светы, ближе к Генке, и тоже очень давно работала на предприятии. Рассказала она об этой фантастической истории и Маше, которая слушала ее с тихим восторгом и только всплескивала руками.
Нине о Савицком она рассказывать не стала — уж Нина бы точно начала кричать на нее, что она не делом занимается, — и Лене Авессаломовой тоже. Лена сидела дома, наливаясь как яблочко на ветке, и ей было не до евсеевских переживаний — надо было тщательно вынашивать долгожданное чадо.
Месяца через четыре, уже накануне лета, Лена навестила их, одетая в джинсовый комбинезон для беременных, сказочно похорошевшая, румяная, с сияющими глазами и небольшим пузиком-арбузиком. Она принесла торт и бутылку шампанского. Девчонки в ожидании ее визита тоже кое-чего припасли, и пир получился горой.
— Значит, Скорпиончика ждем-с? — рассуждала с набитым ртом почему-то очень довольная Лениной победой над бесплодием Нина. — Странно. Я почему-то всегда видела вас мамой маленькой девочки, такой, в бантиках… Ну ладно, мальчик — это тоже неплохо… Воспитаем его философом. Да, точно! Родители вроде умные, но коль скоро ни черта руками делать не умеют, значит, философом — в самый раз…
По случаю радостного свидания ехидство пропустили мимо ушей, и все было просто замечательно. Никогда за последние годы вечно недомогавшая Света не чувствовала себя лучше, она даже смогла придумать пару пунктов для внесения в рабочий план отдела и помочь Нине с переводами.
Замечательно все было до тех пор, пока на Свету не обрушилось очередное женское несчастье. Нет, это не было ее шестой нежелательной беременностью, хотя она была бы тем более нежелательной по причине полного охлаждения к Евсееву, нет, наоборот.
Неизвестно с чего, на Свету нашло кровотечение из женских органов, за три недели превратившее ее из жизнерадостной юной девушки в бледную, едва ворочавшую языком тень. Подружки наперебой советовали ей разные средства, но кровотечение не прекращалось. Расходы на тампаксы и прокладки с крылышками грозили семейному бюджету полным крахом, и Свете пришлось в конце концов плестись в районную поликлинику.
Врачиха отругала ее за позднее обращение и, не слушая возражений, отправила в стационар, где Света поступила на исцеление к старому грузину Вардзинашвили, самому заведующему гинекологическим отделением.
«Неужели дела у меня так плохи?» — думала Света, воображая, что будет с дочками, если она умрет.
Но умереть и на этот раз не получилось. Вардзинашвили собственноручно выполнил Свете диагностическую чистку, обнаружил в ее кромсаной-перекромсаной матке два свеженьких полипа и поставил убийственный диагноз — климакс.
— Как же так? — спросила она упавшим голосом на их с Вардзинашвили последней встрече.
— Так тэбэ ж сорокх, — ответил опытный слесарь-гинеколог. — Ай, нэ расстраивайса, я тэбэ хаароший курс пропишу. Еще пять лет женщиной будэшь, гарантырую.
«Только пять лет?!! — ужаснулась Света. — А потом?!»
Этими «хаарошими» лекарствами оказались американские гормоны в пластмассовых капсулах размером с межконтинентальную ракету и дорогущие флакончики из телерекламы, где ими восторгались и двадцатилетние дурочки, и шестидесятилетние бодрые старушенции.
Выйдя на работу, Света первым делом спросила у Нины, что говорят о ее болезни на фирме.
— Вы знаете, матушка-сударыня, что я по курилкам не хожу и в силу служебной занятости сплетен фирменных не собираю. Но от Хвостиковой я знаю рабочую гипотезу.
Хвостикова была единственной на фирме Нининой подругой и, работая в экономическом отделе, сплетни знала все.
— Какую именно?
— Считается, что вы решили сэкономить на платных абортных услугах и пытались самостоятельно ликвидировать свой очередной «залет». Ну а профессионалам в свою очередь пришлось ликвидировать результаты вашей дилетантской внутриматочной деятельности.
Свете стало гадко — какие же здесь все-таки люди!.. И Нина тоже не упустила возможности потренировать свое знаменитое острословие.
— Это не так.
— Да мне-то все равно, живы — и слава богу. Что врач сказал?
Света оценила Нинино сочувствие, но говорить о своем диагнозе ей хотелось меньше всего.
— Все не так плохо… Я гормоны пью.
— Не самый лучший вариант, конечно, но раз доктор прописал…
— Почему не лучший?
— Потому что после гормонов, говорят, уже никакие другие лекарства не помогают… Но я в гинекологии плохо разбираюсь. Я у врача-гинеколога-то всего два раза в жизни на приеме была, да и то только на диспансеризации. Мне это как-то ни к чему — я порядочная девушка из хорошей семьи.
— А я считаю необходимым вести активную половую жизнь! — выпалила Света одну из самых своих любимых фраз.
— Главное, чтобы эта активность не отражалась негативно на состоянии здоровья и работоспособности, — сумрачно ответила Нина почти в рифму.
Для нее все кончалось темой «своего драгоценного».
«И почему говорят — мужик нужен для здоровья? — размышляла Света, пытаясь накрутить волосы отвыкшими за месяц руками. — Вот Нинка одна, без мужа, в возрасте, а здоровее всех, бегает-прыгает…»
…Однажды зимой они с Леной, быстро возвратившись из невозможно холодной курилки, застали Нину за странным занятием — она стояла посередине комнаты в какой-то причудливой позе, словно сидела на невидимом стуле с закрытыми глазами, округлив перед собой руки.
На их обалделый вид она отреагировала лекцией про оздоровительные позы, в частности позу «мангровые заросли», которая, как считалось, благотворно влияла на органы малого таза, предупреждала геморрой, воспаление придатков и прочие женские проблемы. Света с Леной тотчас потребовали обучить их такой полезной штуке, но кончилось это для них обеих полным разочарованием: встать-то в эту позу они встали, а вот подниматься им пришлось охая и поддерживая друг друга.
Нина, конечно, их обсмеяла, и в порядке издевательства еще и продемонстрировала, как она делает «сломанный мостик» — встала в позу, будто собиралась сделать гимнастический мостик, но передумала и застыла на полпути, круто откинувшись назад. Этого Света с Леной даже пробовать не стали.
— Мне с вами все ясно, — безжалостно констатировала Нина.
— Ох, ясно, Нинк, ясно, — пробурчала Авессаломова, устраиваясь перед телевизором с семечками.
— Каждый человек — сам кузнец своего несчастья, — подъелдыкнула обычно с трудом тормозившая свое остроумие Нина.
…А на Свету действительно надвигался «овальный», как говорила Нина, сорокалетний юбилей, и в силу обстоятельств ей приходилось отмечать его на работе. Обычно она уходила на весь июль в отпуск, потихоньку презирая себя за то, что просто экономит на угощении подругам и коллегам.
(Лена и особенно Нина отмечали дни рождения очень пышно. Нина рассылала приглашения на собственноручно нарисованных открытках, и гости приходили поздравлять ее в несколько смен, которые она сама назначала, угощения хватало всем, а выпивки Свете оставалось еще на пару вечеров.)
Тут уж об экономии приходилось забыть, потому что поздравлять придет начальство, да и Наташа из отдела кадров подсказала кому надо, чтобы ей выписали премию и купили подарок. Нина с Машей обеспечат угощение, за Светой останутся только материальные затраты, но, возможно, они окупятся подарками, даже наверняка окупятся. Лучше было бы, конечно, не тратиться на день рождения, а получить только одни подарки, но если не будет праздника, то многие подарков и не принесут, потому что их не пригласят на угощение. В свое время Света выговорила Нине за то, что та ничего не подарила ей в прошлом году, а та объяснила это тем, что и дня рождения как такового не было. Вот Машутку это не смутило, и она подарила Свете фарфоровую вазочку и хороший дорогой шампунь.