Теоретически он, конечно, понимал, что следовало бы порадоваться за людей, но ничего, кроме тоски, эти свадьбы у него не вызывали.

На грудь ему вспрыгнул кот, Гарри поморщился, но, не в силах сопротивляться, позволил коту расположиться поудобнее. Вскоре тот свернулся клубком и принялся то выпускать, то втягивать когти в блаженной истоме. По незапамятной традиции в их семье это называлось «цоп — цоп».

— Слушай, цопал бы ты отсюда, — простонал Гарри, но кот и ухом не повел.

Гарри было настолько плохо, что он даже не мог вспомнить имя зловредной твари, не то что прогнать ее прочь. Он знал лишь одно: скоро кот начнет пускать слюну. «Прямо как я секунд через десять» — последнее, что подумал Гарри, прежде чем отключился, уткнувшись головой в подушки.

Часа через два он проснулся от раскатистого хохота и залихватского гиканья, доносившихся из кухни. Он вопросил пустоту, отчего у его родителей такие шумные друзья что, после пятидесяти регулятор звука ломается, что ли? Особенно этим грешили женщины. Их смех резал слух почище визга фанатов на концерте металлистов. Ужасающий безликий скрежет без толка и без смысла, и нет ему ни конца ни края — вынес вердикт Гарри. Ощутив во рту застоявшийся привкус молока, Гарри понял, что умирает от жажды. Он широко зевнул и отпихнул кота, который в приливе чувств бесцеремонно зарылся мордой ему в пах.

Пока Гарри спал, в столовой, похоже, прошелся уборочный смерч. Грязная посуда исчезла, вместо нее на столе возвышалась груда подарков. Ну что за пошлость, думал он, глядя на свертки, пестрящие подковками, колокольчиками и силуэтами женихов и невест. Просто пятидесятые какие-то, к тому же не в лучшем их проявлении.

— Ну что, проснулся? — заглянул в комнату отец.

Доктор Гилби был в костюме, при галстуке и в старомодных ботинках, — помнится, Гарри их как-то одалживал на маскарад в духе Рокки Хоррора[3].

— А который час? — спросил Гарри, потягиваясь.

— Самое время за ум взяться, — съязвил доктор Гилби. — Твоя мать уже собралась, а брат отправился в город за теткой и дядей. Вернется через полчаса. Да, кстати…

— Что?

— Ты что вчера пил гипс?

Когда отец вышел, Гарри посмотрелся в зеркало на комоде. Молочные усы над губами делали его похожим на Марселя Марсо. К тому же на носу вскочил прыщ, черт его дери! Сей знаменательный день обязывал выдавить прыщ. Гарри скорчил зеркалу рожу и решил, что оставит это занятие напоследок. Не дай бог, кто-нибудь из друзей родителей застанет его за выдавливанием прыщей — всю плешь проедят.

Просто удивительно, насколько его родители сегодня не в духе. Должно быть, из-за Ричарда.

Нелегко, наверное, во второй раз женить старшего сына, особенно если из первого раза хрен знает что вышло. Поморщившись, Гарри обхватил голову руками. Каждый раз во время похмелья его посещала мысль о неком спасительном каркасе для поддержания головы. Когда-нибудь нужно обязательно изобрести такую штуку.

Направляясь к своему флигелю в глубине сада, Гарри чуть не споткнулся от неожиданности — пока он спал, в саду умудрились возвести два огромных белых шатра. Он расценил это как вторжение в свое личное пространство — сад он всегда считал своей собственностью на правах обитателя флигеля.

Гарри жил там уже пять лет — якобы копил деньги на собственный дом, без долгов и кредитов, хотя на самом деле давно считал флигель самым настоящим домом, и его совершенно не радовало внезапное появление всяких там шатров в цветных лентах.

Прямо как в «Дне триффидов»[4], с отвращением подумал он, только вместо цветов-монстров с щупальцами — нашествие гигантских свадебных шатров.

— Чтобы через десять минут был здесь, Гарри! — крикнула ему мать из окна кухни.

— Что? — переспросил он.

С ума сойти — даже на расстоянии двадцати метров слышны стадионные взвизги ее смешливых подружек.

— Быстро! — рявкнула она и захлопнула окно.

Если они и флигель лентами разукрасили, подумал Гарри, сорвет все на хрен. К счастью, флигель благоразумно оставили в покое. Войдя в дом, он на всякий случай запер дверь — не дай бог, кого-нибудь из гостей занесет.

Как и следовало ожидать, родители израсходовали почти весь запас горячей воды. Гарри пустил душ и стал ждать, когда вода потеплеет, одной рукой стаскивая с себя одежду, а другой выдавливая злополучный прыщ.

— Вот это я понимаю! — восхитился он своим отражением в зеркале. — Орел!

И чем это, интересно, он отцу не угодил — бакенбарды, скажет тоже. При подобающем освещении, утешал себя Гарри, он все еще смахивает на юного Ника Кейва[5], — правда, на Ника Кейва, периодически отоваривающегося в оптовом супермаркете.

Как всегда напевая в душе песенки «Блонди», Гарри подставил лицо под струю и принялся намыливать подмышки новеньким куском «Имперской кожи». Интересно, готов ли Том — ведь на его плечах лежит тяжкая ноша свидетеля. Прелесть жизни во флигеле заключается в том, что можно принять душ, переодеться — и попасть прямиком на торжество в собственном саду. А бедняга Том жил черт знает где.

Вспомнив вчерашний загул, Гарри рассмеялся — уж очень забавно Том напрягался, пытаясь перечислить имена гномов из «Белоснежки». Так ни одного и не назвал. Беда Тома кроется в его врожденной невнятности, решил Гарри.

Взять хотя бы глаза. Женщины по ним с ума сходили — ну как же, небесная голубизна! — да только, если приглядеться, они у него всегда в легоньком таком расфокусе, как телевизор со сбившейся настройкой.

Другом Том ему не был — скорее принадлежал к окружению Ричарда, но время от времени они играли вместе в крикет, а в те далекие дни, когда Том был еще не прочь выпить, нередко проводили дни напролет на реке, за бутылочкой — другой пивка и ловлей форели.

Вода наконец согрелась, и Гарри открыл до предела горячий кран, закрыв холодный. Когда-нибудь, поклялся он себе, у него будет душ, не нуждающийся в хитроумной тактике и маневрах. Одно только поддержание приемлемой температуры воды требовало больше усилий, чем автомобильный разворот в три приема.

Горячие струи, стекающие по спине, сломили его упрямство, и Гарри вылез из душа. Он выудил розовое махровое полотенце, пожертвованное матерью, вытерся насухо и приступил к излюбленному процессу выбора одежды. Раскладывая на кровати всевозможные варианты, он попытался представить, в чем будет Ричард. Наверное, Сара ему что-нибудь подберет. Во всем, что касалось одежды, Ричард был безнадежен.

В конце концов Гарри отверг фиолетовые штаны, белый виниловый пояс и рубашку «павлиний глаз», отдав предпочтение коричневому кримпленовому костюму, купленному в благотворительной лавке в Хобарте за пятнадцать долларов, и оранжевой рубашке с рюшами. Костюм был и в самом деле сногсшибательным — из разряда тех вещей, которые Мужчина Стоимостью Шесть Миллионов Долларов не постеснялся бы надеть на коктейль с Женщиной-Биороботом[6], — но от него катастрофически разило лосьоном «Олд Спайс» и кошачьей мочой. В порядке компенсации Гарри еще раз почистил зубы. По крайней мере, к запаху изо рта никто не придерется.

Он наконец собрался. Шагнув за порог в своих «Доктор Мартенс», Гарри тщательно запер дверь и проверил, плотно ли закрыты занавески на окнах, скрывающие от посторонних глаз все его многочисленные постеры с Дебби Харри. Затем неторопливо прошествовал через сад к парадному шатру, где с удивлением обнаружил, что явился последним. Народу набилось — тьма тьмущая.

— Не скажете, который час? — шепотом спросил он у дамы в заднем ряду.

Оказалось, время близилось к полудню — он чуть было не опоздал.

Избегая родительских взглядов, Гарри отыскал свободное место, откинулся на спинку пластикового стула и попытался расслабиться. Ничего не вышло — он уже отчаянно потел. К тому же в его отсутствие отец успел завести музыку, а это грозило ему очередной головомойкой — он сегодня отвечал за музыкальную часть программы. В дополнение ко всем бедам родители застелили пол искусственным травяным покрытием, и оно уже начинало пованивать.