Военное дело. По отзывам свидетелей, поморяне были опытны и искусны в боях на море и суше, усердно и ловко отправляли свои воинские обязанности; каждый сражался без щитоносца и только князья и воеводы имели одного-двух слуг. Такому отзыву нельзя, впрочем, придавать большого значения: их военного искусства и сил хватало на борьбу с такими соседями, как лютичи и руяне, но не с такими, каковы были поляки. Погромы Болеслава III показывают, что поморские полчища не могли выдержать борьбы с регулярным войском; поэтому можно предположить, что поморяне приобрели славу искусных воинов своими пиратскими набегами, а не ведением настоящей войны. То же, или почти то же, должно сказать и об их военном оборонительном искусстве: хотя свидетели и говорят о крепости их городов и убежищ, хотя сами туземцы очень надеялись на их неприступность; но эти надежды мало оправдывались действительностью. Войско поморян состояло из пехоты и конницы. Последняя была, как кажется, войском постоянным, т. е. постоянными дружинами знатных людей и князей.

Нравственное состояние народа представляется на первый взгляд полным резкого противоречия: с одной стороны, свидетели хвалят его необыкновенную общительность, честность, гостеприимство, добродушие, веселость и чистоту нравов, с другой — отзываются о нем, как о народе диком, свирепом и грубом, народе жестоком, преданным грабежу и разбою. Противоречие исчезнет, если вспомним, какую тяжелую школу жизни проходили поморяне: теснимые отовсюду врагами, они неминуемо должны были огрубеть в борьбе за свободу и право на существование. В сфере домашней, среди мира, выходили наружу и действовали старые добрые нравы, привычки и инстинкты народа; но вне ее, в отношении к врагам — жажда добычи, ненависть и месть увлекала его в другую, противоположную сторону. И нет ничего удивительного, что систематический, законом церкви и государства освященный, разбой и жестокость своих врагов он стремился вознаградить мелким грабежом и равной жестокостью. Поэтому, в нравственном отношении поморяне едва ли в глазах историка станут ниже своих соседей, немцев, датчан и поляков. Грубость и жестокость были общей чертой быта всех их. Что ожесточенная дикость поморян зависела не от низкой степени умственного и нравственного развития, а была следствием исторических обстоятельств, это видно из их обширных торговых сношений и из того, что они не остались чужды некоторой культуре. Правда, они не пользовались искусством письма, но зато понимали и ценили достоинство пластического искусства, имели художественно отделанные храмы и художественные изображения богов, приводившие в изумление миссионеров своей красотой.

Обычаи и предания отцов были для народа законом, который действовал тем шире и сильнее, что государственная власть едва зарождалась. В сфере религиозной и домашней частной жизни господство обычного права было полновластное, в области же общественных отношений оно уже ограничивалось, или, вернее, пополнялось некоторыми распоряжениями правительства, князя и старейшин земли.

Семейный быт и его условия — не вполне ясны. Народ жил семействами, а не родами. Власть отца, можно предположить, была очень велика, но уже не имела той абсолютной беспредельности и суровости, какой обыкновенно отличаются чисто патриархальные семьи. По крайней мере — этого не видно. Единственный остаток быта такой отдаленной, грубой эпохи уцелел в обычае предавать смерти новорожденных девочек. Миссионеры замечают, что обычай был сильно распространен в народе, они приписывают его власти материнской и объясняют его тем, что туземцы, умерщвляя одних детей, хотели доставить более присмотра и заботы другим. Наблюдение и объяснение — поверхностные: гораздо вернее будет полагать, что обычай истекал из власти отцовской, что он не имел особенно широкого распространения и держался исстари в некоторых местах не в силу педагогического убеждения, а потому что при тревогах воинского быта излишество детей слабого женского пола представлялось тяжелым бременем для семьи. Население жило в форме моногамии, только князь и знатные богатые лица пользовались старым правом многоженства; но при этом одна жена считалась законной, остальные же — наложницами. Многоженство, таким образом, не имело правовой силы и рассматривалось как факт дозволенный, но не узаконенный. Положение женщины не было низким: в качестве жены она пользовалась в семье и обществе значительным нравственным влиянием, а по смерти мужа могла получить даже и некоторую юридическую власть и стать правительницей семейного имущества, такова была, например, знатная вдова, мать большой семьи, управлявшая всем домом, о которой рассказывает Герборд. Начала семейного наследования не видны.

О собственности в наших источниках находим очень немногое; известны только предметы ее, но не условия владения ими. Племя оседлое, земледельческое, поморяне, естественно, должны были иметь недвижимую, т. е. земельную собственность. Предметами собственности движимой были домашний скот, дары земли и вод, вещи, добытые по праву войны и грабежа, предметы домашнего обихода, одежда и вооружение.

Договоры и обязательства при довольно развитых общественных отношениях и торговой деятельности должны были иметь немалое значение и силу. В политические договоры и обязательства поморяне вступали с руянами и Польшею. Частные долговые обязательства обеспечивались залогом или, вернее, заложниками, которые, при неуплате долга, подвергались тяжелому заключению. Договорные акты скреплялись символическим действием рукобитья и поцелуя.

Социальные слои. По общему историческому закону времени самым низшим состоянием было рабское.

Рабами становились военнопленные, взятые по праву войны или грабежа. Они, вероятно, употреблялись на более тяжелые работы или поступали в продажу, как всякий другой предмет собственности; поэтому в рабе ценились прежде всего сила и способность к работе. Хотя из некоторых показаний наших источников явствует, что положение пленников-рабов у поморян было очень тяжкое и мучительное, но нет сомнения, это зависело от желания получить скорейший и больший выкуп. Таково ли было состояние рабов натурализированных, остававшихся на работе-службе в стране — можно сомневаться; иначе, конечно, христианские проповедники не преминули бы попытаться улучшить и смягчить их положение. Само существование натурализированных рабов в Поморье из "Жизнеописаний" не вполне ясно; но оно может быть предполагаемо с достаточными основаниями.

Народ, как кажется, пользовался правом личной свободы; нигде и не из чего не видно, чтобы служебные несвободные отношения его определялись правами рождения и состояния, а не правами добровольного взаимного обязательства или договора. У богатых и знатных людей мы находим слуг и служебную дружину, но не видим крепостных в собственном смысле. Вполне несвободное состояние вытекало только из нарушения обязательств. Народ имел право носить оружие. Имел ли он право земельной собственности — неизвестно, есть только примеры, что он пользовался правом владения землей. В какой степени народу принадлежало право участия и голоса в решении общественных дел — сказать трудно: из некоторых указаний бамбергских проповедников видно, что это участие было прямое, непосредственное; из других — что он участвовал посредством своих представителей и только утверждал или принимал решение последних. Одно достоверно, что сам народ не мог принять или постановить что-нибудь без совета и решения старейшин и лучших людей и, стало быть, не пользовался полным правом участия в решении дел. Из земских повинностей его ясно упоминается повинность военной службы, причем ему принадлежало право на часть военной добычи. Нет сомнения также, что и все работы по общественному благоустройству, постройка, укрепление и починка мест защиты (крепостей), постройка мостов и общественных зданий были общенародной повинностью.

Знатные люди или высшее сословие было благородное т. е. отличалось от прочего народа правами по рождению. Оно имело право поземельной собственности и право непосредственного участия и голоса в решении общественных дел и управления страной, составляло высший правительственный совет. Обязанностью его, можно предположить, была конная военная служба. Дружина князя, вероятно, состояла из таких благородных людей; да и сами они имели право содержать собственные дружины. Поморская знать была многочисленна и богата, она имела очень значительное влияние на ход общественных дел. Ограничение власти ее со стороны народа представляется более номинальным, чем действительным; гораздо более действительным было ограничение власти князя посредством власти знатных людей.