Бамбергская епископия была средоточием церковной и политической деятельности того времени; Оттон, таким образом, становился одним из главных лиц Империи. Положение его было трудное и по обширности обязанностей, и по историческим обстоятельствам: спор папы и императора об инвеституре епископов посредством "кольца и посоха" находился в самом разгаре. Требовались необыкновенные дарования, чтобы держаться с достоинством среди борьбы и выйти из нее с добрым именем, требовалось много самоотвержения, чтобы в такое сложное время не отдаться личным интересам и не пренебречь ради них служением общему благу. С большинством духовных лиц того времени Оттон вполне разделял начала, поставленные знаменитым Гильдебрандом: императорская инвеститура епископов представлялась ему нарушением святыни, и авторитет папы стоял в его мнении гораздо выше авторитета императора; но, в то же время, он не мог забыть, чем был обязан последнему, и потому стоял в стороне от борьбы и вступал в нее только тогда, когда виделась хоть малейшая возможность соглашения интересов церкви и государства, и только затем, чтобы согласовать эти интересы и внести мир среди враждующих сторон. Политика мира вполне отвечала естественным наклонностям Оттоновой природы, и если — как нередко бывает при столкновении двух интересов, она не всегда сохраняла Оттона от подозрений и упреков в двусмысленных поступках, то все же удержала за ним высокое положение и тем дала средства выполнить те направленные к благу человечества задачи и предприятия, которыми особенно славно имя Оттона. Не останавливаясь на важных трудах его по восстановлению бамбергского епископата, трудах, которые снискали полную признательность истории, укажем только на образовательную и художественную его деятельность: ученые занятия находили в нем дружественного покровителя, двух известных историков времени (Еккегарда и Вольфрама) он сделал настоятелями своих монастырей, и их усилиями здесь принялись и утвердились науки; в особенности же старался он распространить образование среди народа на родном ему языке, и сам был отличным народным проповедником. С именем Оттона история искусства соединяет некоторые знаменитые памятники благородного романского стиля: соборы (напр. шпейерский и бамбергский), церкви и монастыри, которые не только воздвигнуты на его средства, но и, можно сказать, при его личном художественном участии, как знатока и любителя архитектуры и искусства вообще. Биографы его подробно рассказывают о его любви к изящным постройкам, любви, источником которой было столько же религиозное воодушевление, сколько и образованный вкус и развитое чувство художника.

Оттон был уже в преклонном возрасте, когда новая сильная и смелая идея овладела его душой: он решился идти к отдаленному народу Севера, чтобы вывести его из мрака язычества на свет божественной истины. Оттона не устрашили опасности трудного предприятия, с самоотвержением и свежестью юноши он взялся за него, настойчивостью, умом и любовью победил препятствия — и полный успех увенчал его славный подвиг.

"Епископ Оттон был преемником Оттона Великого в деле миссии Востока; но не мечом заставил он поморян принять христианство, а проповедью и, может быть, еще более — делами любви и добра. Дело епископа было прочнее, чем дело могучего оружия императора. Равным образом, Оттон бамбергский был и сознавал себя преемником св. Адальберта и сродных с ним по направлению духа иноков-пустынников, но он начал и исполнил свое дело не в том смысле, как понимали его эти подвижники, стремившиеся только к венцу мученичества: он дорожил успехом, о котором они мало заботились, он дружественно отнесся к народу, который желал обратить, они же, казалось, отступились и отвратились от порочного света" (Гизбрехт).

Жития Оттона, как исторические источники

Жизнь еп. Оттона, обильная и внешними происшествиями и многими подвигами нравственного величия, после его смерти (в 1139 г.), недолго оставалась предметом одних устных признательных воспоминаний: еще были в живых его товарищи, прямые свидетели и участники трудов его, как появились три отдельных описания его жизни, произведения священника Эбона, схоластика Герборда и неизвестного инока прифлингенского монастыря.

Важные вообще, как источники истории средних веков, "Жизнеописания" Оттона бамбергского и в ряду источников истории и древности балтийских славян занимают не только видное, но, можно сказать, — главенствующее место. Тогда как все анналисты, не исключая даже Титмара и Саксона Грамматика, собирают расхожие слухи о славянах или знакомятся со славянским бытом, так сказать, внешним образом, во время войны и официальных отношений, спутники Оттона, от которых идут сведения его жизнеописателей, имеют возможность наблюдать жизнь славян в свободных, естественных ее проявлениях и при обстоятельствах, которые прямо вводят их в среду народного быта и его порядков. Правда, наблюдения эти не чужды случайного характера и некоторой монашеской брюзгливости: высшая цель миссионеров часто заслоняла их этнографическую любознательность, но при всем том — они сумели подметить в жизни славян многие важные черты и передать их правдиво и отчетливо.

Важность сообщаемых "Жизнеописаниями" Оттона сведений давно замечена и оценена наукою, но лишь с недавнего времени историческая критика располагает этими памятниками в настоящем, чистом их виде. Когда началось научное изучение источников средневековой истории, открыли и несколько жизнеописаний Оттона; но то были не первичные, современные изображаемым событиям произведения, а более поздние компиляции и переделки их. Самые замечательные и важные из них принадлежали аббату Андрею Лангу (писал в конце XV ст.) и так называемому Анониму. Заключая в себе новости несомненной достоверности и древности, Сборники Андрея и Анонима надолго удовлетворили историческую пытливость ученых, и компиляция или переделка долго принималась за непосредственный источник. Исследование Перца (Monumenta Germaniae historica) возбудило новые поиски в этом отношении, но они не привели к успешному результату. Первоначальные "Жизнеописания" не отыскались. Тогда, принимая во внимание все, уже известное, обратились к решению вопроса о составе сборников. Рассмотрев, с пристальным вниманием к самым мельчайшим подробностям, текст андреевских Сборников и сличив с ними переделку Анонима, Клемпин пришел к заключению, что Андрей буквально списал два произведения Эбона и Герборда, современников Оттона. Весь агиографический труд компилятора заключался в том, что он смешал отдельные части двух древнейших источников, вставил особое сочинение ученика Герборда и прибавил ко всему этому свои вступительные посвящения. Изыскания Клемпина не ограничились одним общим заключением: он отметил и указал несомненные признаки, по которым можно было определить, что собственно принадлежало Эбону и что написано Гербордом. Так появилась возможность восстановить утраченные тексты древнейших памятников. Этот труд и был предпринят для собрания Перца — Р. Кэпке. Он проверил заключения Клемпина по многим рукописям сборных "Жизнеописаний", устранил дополнения компиляторов и, приведя в естественный исторический порядок отрывки, напечатал свою реставрацию памятников в XII томе "Monumenta Germaniae historica". Вскоре счастливый случай помог Гизебрехту младшему (Вильгельму) отыскать и отдельный текст Гербордова "Диалога". Открытие оправдало вполне заключения Клемпина и реставрацию Кэпке: последняя, и то, только в "Диалоге", отступала от настоящего текста, главным образом, во внешнем расположении материала; во всем же существенном, исторически важном — они сходились буквально. Но вместе с тем, открытый памятник предлагал несколько новых исторических данных, опущенных Андреем и потому — не вошедших и в реставрацию Кэпке. Важность этих данных побудила последнего предпринять новое издание Гербордова произведения. В то же время, и Ф. Яффе опубликовал свою рецензию текста обоих памятников, не отступающую, впрочем, ни в чем существенном от реставраций Кэпке.