Франческа подумала: «По крайней мере, она не врет».

— Это очень разумно с вашей стороны, — произнесла она.

— О, такой подход подсказывает сама профессия, — заметила Эстел и потянулась за своей сумочкой. Она достала маленький магнитофон и поставила его на передвижной столик, стоявший между ними. — Вы не возражаете, если я буду использовать магнитофон?

— Нет, что вы. Я хотела бы сказать вам несколько слов о благотворительной деятельности. Я думаю, вы планируете использовать это в своем интервью, поскольку на меня вы вышли именно через комитет, и они надеются, что эта тема займет в нем значительное место…

— Об этом мы поговорим позже. — Эстел перебила ее так резко, что Франческа была ошеломлена такой бестактностью. Журналистка продолжила без паузы: — Вначале я хотела бы поговорить о вас, вашей карьере и частной жизни. В конце концов, интервью посвящено вам, а не благотворительности. Моих читателей интересуют конкретные личности и их жизнь, а не организации и учреждения. — Эстел выпалила все это на одном дыхании и окинула Франческу взглядом, в котором явно читался вызов.

— О, понятно, — сдержанно согласилась Франческа, внутренне упрекнув себя за проявленную инициативу. Ее неприятно удивил столь неоправданно резкий отпор со стороны Эстел, который она вначале расценила как проявление невоспитанности, но отогнала от себя эту мысль, решив, что таким образом проявляется энтузиазм журналистки в работе или пренебрежение к тонкостям этикета. Но Эстел всегда была эмоционально глуховата и не отдавала себе отчета в том, что ее слова или интонации могут обидеть собеседника.

Франческа потянулась за сигаретой, гибко изогнувшись в тонкой талии, достала ее из сигаретницы, сделанной из оникса с золотом, и откинулась в кресле, терпеливо ожидая, когда Эстел наладит технику. Эта женщина выводила ее из равновесия. Было заметно, что Эстел считает себя одетой с подобающей случаю элегантностью, но красное шерстяное платье, хотя и, безусловно, дорогое, совершенно не соответствовало цвету ее лица и ярко-рыжим волосам. Франческа знала, что цвет волос был натуральным, но, очевидно, в последнее время Эстел приходилось их подкрашивать — некоторые пряди имели совсем неестественный пламенный оттенок.

Затягиваясь сигаретой, Франческа отвела взгляд от Эстел и упрекнула себя за отсутствие снисходительности. Она вдруг испытала внезапную жалость к журналистке. В первый раз они встретились много лет назад в Лондоне, когда были еще девушками, и прошедшие годы не пощадили сидевшую напротив нее женщину. Бедная Эстел. Вероятнее всего, ее жизнь не была и наполовину так хороша, как она ее описывала. Во многих отношениях это была беспощадная борьба. А ведь тогда, много лет назад, Эстел была талантливой и многообещающей писательницей. Что стало с ее мечтами писать романы? Совершенно очевидно, от них не осталось и следа. Внезапно Франческа подумала: «А кто я такая, чтобы судить Эстел?» Каждый делает в жизни то, что умеет, и надеется на лучшее. Она сама терпеть не могла людей, не видевших бревна в своем глазу и использующих любую возможность покритиковать соринку в чужом. Франческа старалась не опускаться до этого уровня.

— Ну вот, я готова! — воскликнула Эстел и удобно устроилась на своем месте.

Интервью началось. Где она покупает одежду? Предпочитает ли она французских модельеров американским? Какие развлечения любит она больше всего? Много ли народа обычно присутствует на устраиваемых ею ужинах и коктейлях? Как они управляются с Домами в Нью-Йорке, Виргинии и на Барбадосе? Сколько у них слуг? Сама ли она продумывает интерьер своих домов? Есть ли у нее хобби? Как она себя чувствовала, будучи женой посла? Нравится ли Гаррисону его новая роль советника президента? Каково состояние его здоровья? Как часто Франческа бывала в Белом доме? Общением с какими людьми дорожила она больше всего? Хорошие ли у нее отношения с внучками Гаррисона? Предпочитает ли она жизнь в Америке жизни в Англии или других странах и почему? Есть ли хобби у Гаррисона? Как они отдыхают?..

Мощная лавина вопросов внезапно накрыла Франческу с головой. И все же она нашла в себе силы отвечать на них искренне и с присущим ей тактом и доброжелательностью, прерываясь лишь для того, чтобы долить чай или прикурить сигарету. Но чем глубже Эстел вторгалась в ее жизнь, тем Франческе становилось неуютнее. Журналистка ни разу не упомянула о благотворительности. Это было совсем не то, что она представляла, соглашаясь на интервью. Франческа решила как-нибудь тактично перевести разговор на деятельность благотворительного общества, но Эстел сама сменила тему.

— Считаете ли вы, что Тедди Кеннеди выставит свою кандидатуру на президентских выборах в 1980 году?

Удивление промелькнуло в глазах Франчески.

— Я никогда не обсуждаю политические вопросы. Это я оставляю мужу.

— Да, но я беру интервью у вас, а не у вашего мужа. У вас должно быть свое мнение. Послушайте, Франческа, вы же такая яркая независимая личность. Как вы считаете? Использует он этот шанс?

— Эстел, но вы должны уважать мои желания. Я не хочу обсуждать политику ни на каком уровне.

— Ну что ж, тогда обсудим другие вопросы. Давайте коснемся вашей карьеры. Вы ничего не написали в последнее время. Связано ли это с тем, что ваша предыдущая книга об Эдуарде Четвертом и Войне Роз получила отрицательные отзывы? Я испытывала искреннее сочувствие к вам, когда читала рецензии. Лично я не считаю книгу скучной…

Франческа почувствовала, что у нее перехватило дыхание. С напряжением она вгляделась в бесстрастное лицо Эстел. «Может быть, она не понимает, что больно ранит?» — подумала Франческа и тут же внутренне рассмеялась над своей наивностью. Перед ней был новый тип журналистки. Спровоцировать интервьюируемого, вызвать у него гнев и непродуманные ответы, чтобы добавить клубнички к публикации, — вот в чем заключалась ее задача. О, Франческа не попадет в эту ловушку. Зная, что последнее слово останется за журналистами, она не приняла оскорбления и сохранила самообладание.

— Не все рецензии были отрицательными. Я получила также очень положительные отзывы, — произнесла она ровным голосом. — И вопреки вашему мнению, Эстел, книгу покупали — как в переплете, так и в мягкой обложке. Конечно, кое в чем вы правы, — ей не удалось стать таким бестселлером, как мои книги о Китайском Гордоне или Ричарде Третьем. — Франческа пожала плечами. — Мы всегда где-то выигрываем и где-то проигрываем, как вы сами знаете. Что же касается вашего вопроса, то я ничего не написала за несколько последних лет потому, что ни одна историческая личность не вдохновила меня на книгу. Но я очень надеюсь, что такая историческая фигура непременно появится.

— Мне нравятся ваши исторические биографии, и я считаю, что они ни в чем не уступают книгам Энтонии Фрейзер, хотя ее имя гораздо более широко известно. Вы же знаете, дорогая, что я очень высокого мнения о вас как о писателе.

Слова Эстел были произнесены самым любезным тоном, но Франческа уловила покровительственно-снисходительную интонацию. Внезапно она остро почувствовала враждебность Эстел к себе. Сама журналистка может не отдавать себе отчета в этом, но Франческе стала очевидна ее неприязнь, и она внутренне насторожилась.

Эстел была, как обычно, настолько занята собой, что совершенно не уловила изменения в эмоциональном состоянии своей собеседницы, и продолжала невозмутимо:

— О, дорогая, я вижу, пленка кончилась. Мне придется заменить ее. — Судя по этим словам, Эстел и не помышляла о скором завершении работы.

Было уже почти шесть, за окнами стемнело, но тема благотворительного концерта так и не была упомянута. Воспитание не позволяло Франческе проявить резкость или невежливость по отношению к людям, тем более если человек находился в ее доме. Но теперь она чувствовала, что и ее терпению приходит конец. Франческа закусила губу и заставила себя потерпеть присутствие Эстел до тех пор, пока она не коснется темы благотворительности. В противном случае весь сегодняшний день придется считать потерянным впустую.