"Пусть все погибнет, - мечтала она, - но только бы утопать в блаженстве с этим человеком!.."

Ченцов на первых порах не обманул ее ожиданий: он был именно таков, каким она его чаяла.

В один из вечеров Катрин велела накрывать ужин. Она давно знала, что Ченцов любит хорошо поесть, а потому, приехав в деревню, разыскала их старого повара, которого Петр Григорьич не держал в городе за то, что тот имел привычку покупать хорошие, а потому недешевые запасы, и поручила ему стряпать, убедительно прося его постараться и о цене припасов не думать. Старик, найдя возможность прилагать свое дарование, начал стряпать с замечательным искусством. Вместе с этим Катрин запаслась и вином для мужа, по преимуществу шампанским. Водки она упросила его, как только обвенчалась с ним, не пить, и Ченцов обещал ей это, но зато налег на шампанское. Для настоящего ужина повар им приготовил фаршированного поросенка под галантиром, соус из сморчков и чирков с свежим салатом. Ченцов ел все это и пил шампанское с великим удовольствием, выпила и Катрин стакана два; глаза у нее после этого еще более разгорелись, и она, обняв мужа, хотела было начать его целовать, но в их маленьком флигеле послышались чьи-то негромкие шаги. Супруги поспешили поотодвинуться друг от друга. Оказалось, что это приехал из губернского города управляющий, который, впрочем, предварительно спросил через дверь, может ли он войти.

- Пожалуйста! - крикнул ему Ченцов.

Управляющий вошел. Он после дороги успел уже умыться и приодеться.

- Кончили все? - спросила его Катрин как бы и печальным голосом.

- Кончил! - отвечал управляющий и подал ей три объявления с почты: одно на посылаемое ей золото и серебро, другое на билеты опекунского совета в триста сорок тысяч и, наконец, на именной билет самого Тулузова в пять тысяч рублей серебром. Катрин хоть и быстро, но зорко прочитала эти объявления и с заметным удовольствием передала их мужу; тот также пробежал глазами эти объявления и произнес: "Ого!"

- Благодарю вас! - сказала затем Катрин, мотнув приветливо головой управляющему. - Но вы, надеюсь, объяснили нашим знакомым, что я убита совершенно горем?

- Объяснил-с, и губернатору новому и многим другим лицам; все весьма соболезнуют об вас, - проговорил управляющий.

- Чем собственно умер Петр Григорьич? - спросил Ченцов.

- Мудрено ли умереть такому старому человеку, как Петр Григорьич! отвечал управляющий без пояснения каких-либо подробностей.

- А похоронен отец был прилично? - сказала Катрин.

- Как он был похоронен, это и описать трудно! - принялся ей докладывать управляющий. - На похороны стекся весь город: губернатор, архиерей, певчие, чиновники, и все они оплакивали умершего.

- Приятно это слышать, - произнесла Катрин несколько сентиментальным голосом.

Затем управляющий еще подал Ченцову бумагу.

- Это, еще что? - спросил тот.

- Счет, что стоили похороны, - объяснил управляющий.

- О, разве подобные расходы считаются! - отозвался Ченцов, отодвигая от себя бумагу.

- На всякий случай все-таки взять надо, - заметила Катрин.

Управляющий поспешил подать ей счет, который она и положила себе в карман.

- Вы так все это превосходно устроили, - говорил между тем Ченцов, что позвольте вам предложить стакан шампанского.

- Благодарю вас, я не пью никакого вина! - отказался управляющий.

- Даже шампанского? - воскликнул Ченцов с удивлением.

- Никакого! - повторил управляющий.

- Но чем же, однако, мы вас вознаградим? - продолжал Ченцов, бывший в добром настроении духа частию от выпитого шампанского, а также и от мысли, что на похоронах Петра Григорьича все прошло более чем прилично: "Надобно же было, по его мнению, хоть чем-нибудь почтить старика, смерть которого все-таки лежала до некоторой степени на совести его и Катрин".

- А какое жалованье получали вы у Петра Григорьича? - отнесся он снова к управляющему.

- Петр Григорьич платили мне по мере моих заслуг! - объяснил управляющий.

- Сколько именно? - добивался Ченцов.

- Не желаю этого говорить, потому что Петр Григорьич награждали меня более, чем я заслуживал, а вы сами будете видеть, чего я стою!

- Увидим, конечно, и не обидим! - сказала Катрин, желавшая поскорее кончить разговор с управляющим и остаться с мужем вдвоем.

- Это, конечно, что не обидим, - подхватил Ченцов, - но я желал бы за то, что вы вот так умно распорядились с похоронами и с наследством Петра Григорьича, отдельно от жалованья поблагодарить вас.

- Это я сделал, - сказал управляющий, прижимая руку к сердцу, - в благодарность памяти Петра Григорьича и из усердия к будущей моей госпоже, Катерине Петровне. За что же мне деньги брать за это? Но я просил бы оказать мне другого рода благодеяние; по званию моему я разночинец и желал бы зачислиться в какое-нибудь присутственное место для получения чина, что я могу сделать таким образом: в настоящее время я уже выдержал экзамен на учителя уездного училища и потому имею право поступить на государственную службу, и мне в нашем городе обещали зачислить меня в земский суд, если только будет письмо об том от Петра Григорьича.

- Но он умер так некстати! - возразил Ченцов.

- Это все равно, - продолжал управляющий, - память о Петре Григорьиче так еще свежа, что и по письму Катерины Петровны также исполнят.

- Напиши, Катрин, если Василий Иваныч желает этого! - обратился Ченцов к жене.

- С удовольствием, но к кому же я напишу? - отнеслась она к управляющему.

- К господину исправнику, и потом вот еще что осмелюсь доложить: в деньгах Петра Григорьича находится мой именной билет, который Петр Григорьич держал у себя на случай какого-нибудь проступка с моей стороны и о котором есть здесь особое объявление...

- Мы возвратим вам этот билет! Зачем он нам? - воскликнул Ченцов.

- Нет-с, вы тоже извольте его держать при себе, это будет покойнее для вас и для меня; я вот только просил бы Катерину Петровну записку Петра Григорьича, которую он мне выдал, изменить на свою!

С этими словами управляющий подал известную нам записку Петра Григорьича.

Катрин прочитала ее.

- Вы желаете, чтобы я сейчас же вам дала от себя записку? - спросила она.

- Да, если вам будет не затруднительно, - проговорил вежливо управляющий.

Катрин изорвала записку отца и написала таковую от себя, получив которую управляющий ушел.

Оставшись с глазу на глаз с мужем, Катрин немедля же принялась обнимать и целовать его, шепча при этом страстным голосом:

- Все эти деньги отца моего я тебе, тебе, мое сокровище, подарю!..

- Куда мне деньги?!. Я еще в карты их проиграю! - говорил, смеясь, Ченцов. - Вели лучше дать еще бутылку шампанского!

- Будет! - произнесла было упрашивающим голосом Катрин.

- Нет, ничего!

Катрин повиновалась и велела подать бутылку.

Ченцов выпил залпом из нее два стакана.

- А теперь спой что-нибудь из моих любимых романсов! - сказал он.

- Сумасшедший! - проговорила Катрин, но и тому повиновалась.

Сев за перенесенное из большого дома фортепьяно, она сильным и страстным контральто запела знакомый нам романс:

Не называй ее небесной

И у земли не отнимай!

С ней рай иной, но рай чудесный,

С ней гаснет вера в лучший край!

- Нет, постой, и я пропою! - перебил ее Ченцов, имевший, видимо, в голове несколько более сентиментальное представление, чем то, которое слышалось в петом романсе, и, сев за рояль, запел хоть и осиплым, но умелым баритоном:

Соловей, мой соловей,

Голосистый соловей,

Кто-то, бедная, как я.

Ночь прослушает тебя?

Катрин, впрочем, помешала ему докончить этот романс, потому что, стоя у него за стулом, она вдруг обхватила его голову своими сильными руками и заглушила его пение, прильнув губами к его губам.

- Ну, будет! - сказала она.

- Будет! - отвечал ей Ченцов и, шедши в спальню, проговорил: - Какое дарование у этого Лябьева, черт его знает!.. По-моему, он музыкант великий!