Довольно умело приготовив боль, он предложил своим компаньонам выпить по стаканчику сего напитка, а также и себе налил стакан; но Сусанне Николаевне решительно не понравился боль, и она только выловила из стакана землянику и скушала ее. Антип Ильич тоже затруднился допить свою порцию, и после нескольких глотков он конфузливо доложил Егору Егорычу:

- Крепко мне, сударь, это очень!

- Разбавь водой и положи побольше сахару! - посоветовал ему Егор Егорыч.

Антип Ильич, рассиропив рейнвейн водой и всыпав в стакан огромное количество сахару, покончил с болем и после того тотчас раскраснелся в лице, как маков цвет.

В противуположность своим сотоварищам, Егор Егорыч, выпив с удовольствием свой стакан, выпил затем и еще стакан, делая это, кажется, для того, чтобы прибодриться немного; но он нисколько не достигнул того, а только еще более осовел, так что, возвращаясь назад в Кассель, Егор Егорыч всю дорогу дремал и даже слегка похрапывал.

Осмотрев таким образом Кассель, Марфины направили свой путь в Кельн. Егор Егорыч в этом случае имел в виду показать Сусанне Николаевне кельнский собор, заранее предчувствуя, в какой восторг она придет от этого храма, и ожидание его вполне оправдалось; случилось так, что в Кельн они приехали к обеду и в четыре часа отправились в собор, где совершалось подготовление к первому причащению молодых девушек. Когда Марфины в сопровождении Антипа Ильича вошли в храм, то юные причастницы, и все словно бы прехорошенькие, в своих белых платьицах, в тюлевых вуалях и цветах, чопорно сидели на церковных лавках, и между ними нет-нет да и промелькнет какой-нибудь молодой и тоже красивый из себя каноник. Патеры же стояли с наклоненными головами перед алтарями, на которых горели свечи, слабо споря с дневным еще светом, пробивавшимся в расписные стекла собора.

Охваченная всем этим, Сусанна Николаевна просто начала молиться по-русски, шепча молитвы и даже крестясь; то же самое делал и Антип Ильич, только креститься в нерусском храме он считал грехом. Но Егор Егорыч погружен был в какие-то случайные размышления по поводу не забытого им изречения Сперанского, который в своем письме о мистическом богословии говорил, что одни только ангелы и мудрые востока, то есть три царя, пришедшие ко Христу на поклонение, знали его небесное достоинство; а в кельнском соборе отведено такое огромное значение сим царям, но отчего же и простые пастыри не символированы тут? - спросил он вместе с тем себя.

Из Кельна Егор Егорыч вознамерился проехать с Сусанной Николаевной по Рейну до Майнца, ожидая на этом пути видеть, как Сусанна Николаевна станет любоваться видами поэтической реки Германии; но недуги Егора Егорыча лишили его этого удовольствия, потому что, как только мои путники вошли на пароход, то на них подул такой холодный ветер, что Антип Ильич поспешил немедленно же увести своего господина в каюту; Сусанна же Николаевна осталась на палубе, где к ней обратился с разговором болтливейший из болтливейших эльзасцев и начал ей по-французски объяснять, что виднеющиеся местами замки на горах называются разбойничьими гнездами, потому что в них прежде жили бароны и грабили проезжавшие по Рейну суда, и что в их даже пароход скоро выстрелят, - и действительно на одном повороте Рейна раздался выстрел. Указал потом эльзасец Сусанне Николаевне на гору, покрытую виноградниками, где будто бы исключительно выделывается знаменитое вино иоганнисбергер. Когда эльзасец, наконец, оставил в покое Сусанну Николаевну, к ней подошел выходивший по временам на палубу Антип Ильич.

- А ведь наша Волга, сударыня, лучше Рейна, - сказал он.

- Чем же? - спросила его Сусанна Николаевна.

- У нас все церкви и монастыри проезжаешь, а тут ни одного креста не видать.

- Но в Кельне разве тебе не понравился собор? - возразила ему Сусанна Николаевна.

- Это что говорить, - храм благолепный! Священников только не разберешь и не увидишь, где они, - заметил Антип Ильич.

Переночевав в Майнце, мои путешественники опять-таки по плану Егора Егорыча отправились в Гейдельберг. Южная Германия тут уже сильно начинала давать себя чувствовать. Воздух был напоен ароматами растений; деревья были все хоть небольшие, но сочные. Поля, конечно, не были с такой тщательностью обработаны, как в Северной Германии, но неопытный бы даже глаз заметил, что они были плодовитее.

По приезде в Гейдельберг Егор Егорыч серьезно расхворался и слег почти в постель. Сусанна Николаевна ужасно перепугалась и стала совещаться с Антипом Ильичом, не послать ли за доктором.

- Ничего, сударыня! Егор Егорыч немножко соснут; с ними это бывает; они и прежде всегда были, как малый ребенок! - успокаивал ее тот, и дня через два Егор Егорыч в самом деле как бы воспрянул, если не телом, то духом, и, мучимый мыслью, что все эти дни Сусанна Николаевна сидела около его постели и скучала, велел взять коляску, чтобы ехать в высившиеся над Гейдельбергом развалины когда-то очень красивого замка. Сусанна Николаевна сначала было настаивала, чтобы Егор Егорыч этого не делал, говоря, что будто бы ее вовсе не интересует замок. Егор Егорыч, однако, не поверил ей, и они отправились. Многим, конечно, известно, что вид из замка на реку Неккер и прирейнскую долину весьма живописен; Сусанна Николаевна, по крайней мере, с полчаса любовалась на эту картину. Антипа Ильича более всего заинтересовала оставшаяся от дворца неразрушенная стена с множеством лепных статуй. Долго и внимательно рассматривал их старик, а потом, подойдя к Егору Егорычу, проговорил:

- Смею вас спросить, замок этот не был ли прежде масонским замком?

- Нет, - отвечал Егор Егорыч, несколько удивленный таким вопросом Антипа Ильича, - но почему же ты это думаешь?

- Потому что хорошо уж очень все изображено, - объяснил Антип Ильич, простодушно полагавший, что все хорошее должно было принадлежать масонам.

Егор Егорыч вскоре начал чувствовать легкий озноб от наступивших сумерек. Он сказал о том Сусанне Николаевне, и они немедля же отправились в гостиницу свою, но на главной улице Гейдельберга их остановило шествие студентов с факелами в руках и с музыкой впереди. Извозчик их поспешно повернул экипаж несколько в сторону и не без гордости проговорил:

- Это факель-цуг!

Сусанна Николаевна только было хотела опросить его что-то такое в дополнение, как из толпы раздался русский возглас:

- Почтеннейший Егор Егорыч, madame Марфина, как вы здесь?

Те оглянулись на этот зов и увидели бежавшего к их экипажу гегелианца.

- А, здравствуйте! - сказал Егор Егорыч, протягивая ему руку.

- Здравствуйте! - проговорила и Сусанна Николаевна приветливо гегелианцу. - Куда это идут студенты? - прибавила она.

- Они идут чествовать одного из своих профессоров, - объяснил тот.

- В чем же это чествование будет состоять? - расспрашивала Сусанна Николаевна.

- Пока еще неизвестно; шествие это устроилось совершенно экспромтом, по случаю свадьбы профессора, и мы все идем, не имея никакой определенной программы.

- Ах, как бы я желала посмотреть на всю эту церемонию! - произнесла Сусанна Николаевна.

- Тогда вот что мы сделаем! - начал Егор Егорыч. - Monsieur Терхов, обратился он потом к гегелианцу, - вы сведите мою жену на эту церемонию, а я устал и поеду домой.

- Но как же ты один поедешь, когда так дурно себя чувствуешь? произнесла нерешительным голосом Сусанна Николаевна.

- Что за вздор! Со мной Антип Ильич поедет. А вы сберегите мою супругу! - отнесся он в заключение к Терхову.

- С великой готовностью, - отвечал с заметным удовольствием Терхов. Но только я попрошу вас пойти пешком, - пояснил он Сусанне Николаевне.

- О, я этого не боюсь; но мне совестно, что я стесняю вас собою! говорила Сусанна Николаевна, выходя из экипажа.

- Нисколько! - ответил ей Терхов.

Егор Егорыч, мотнув потом им обоим головой, велел кучеру ехать в гостиницу.

Сусанна Николаевна между тем, оставшаяся в толпе с полузнакомым ей молодым человеком, сначала, конечно, конфузилась; но Терхов вел ее под руку с такой осторожной вежливостью, что она совершенно потом успокоилась.