Он усматривал близость в обрисовке характеров бурсаков у обоих писателей.[140] Ю. М. Соколов пришел к выводу, что «Гоголь непосредственно пользовался романами своего предшественника, при этом в значительной степени как этнографическим материалом».[141]

Можно полагать, что описание бурсы у Нарежного оказало воздействие не только на Гоголя, но и на Помяловского. Интересно, что анонимный критик 60–х годов, сопоставляя роман «Бурсак» с отрывками из «Очерков бурсы» Помяловского, пришел к выводу, что «бурса Помяловского во многом похожа на бурсу XVII века, изображенную На- режным».[142]

В романе «Бурсак» действие происходит во времена воссоединения Украины с Россией и борьбы украинского народа с панской Польшей. Но Нарежный не стремился к исторической верности образов и событий. Основное место заняли в «Бурсаке» похождения главного героя (по преимуществу любовные), раскрытие сложных родственных отношений между действующими лицами (Неон оказывается сыном Мемнона и внуком гетмана Никодима). В то же время Нарежный ввел в роман ряд исторических картин, изображающих гетманский двор, украинское войско и его борьбу с польской шляхтой. Однако, изображая исторические события и лица, писатель следовал традициям приключенческого романа, где история служила лишь фоном, на котором развертывались приключения героев, причем исторические факты и образы толковались весьма вольно.[143]

Последним из произведений Нарежного, напечатанных при его жизни, был роман «Два Ивана».

Как и в «Бурсаке», в «Двух Иванах» нет широких социальных обличений, критики русской государственности и крепостничества, характерных для «Российского Жилблаза» и «Черного года». Но, изображая пустоту и пошлость мелкопоместного быта, Нарежный здесь во многом является прямым предшественником Гоголя.

Еще в романе «Российский Жилблаз» встречается эпизод, раскрывающий всю ничтожность поводов к ссоре и последующей бессмысленной и длительной тяжбе, возникшей между двумя соседями (I, 165–166). В «Двух Иванах» Нарежный развернул этот эпизод, сделав такую ссору сюжетным стержнем романа и предвосхитив тем самым «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Гоголя. С этим произведением роман «Два Ивана» имеет много общего не только благодаря сходству сюжетов, но и вследствие общего духа и стиля, близкой манеры описания действительности. Изображая мелкопоместное дворянство с его кичливостью своим званием, грубым невежеством, пошлостью, полным отсутствием духовных запросов и устремлений, Нарежный находил порою почти гоголевские краски. С большим юмором рисовал писатель картины украинского быта, возвращение бурсаков на родину, ярмарку, приезд лекаря, обед с неизменной варенухой и т. д.

И всё же в «Двух Иванах» Нарежный также не преодолел свойственный всем его романам дидактизм, ярко выраженный в противопоставлении сутягам Иванам и Харитону мудрого, чувствительного Артамона, владеющего благоустроенным поместьем. «Перевоспитание» героев происходит под благодетельным влиянием этого добродетельного старца, и изображение этого «перевоспитания» носит книжный, искусственный характер.

Нарежный перегрузил свой роман описанием занимательных приключений, придал ему, по сравнению с «Повестью» Гоголя, значительно более сложную сюжетную интригу, в которой участвуют не только Иваны и Харитон, но и их дети. Таким образом, писатель и здесь не смог преодолеть до конца ограниченности сатирической и нравоописательно — авантюрной традиции XVIII века.

Тем не менее роман «Два Ивана», в котором Нарежный создал целый ряд запоминающихся образов и картин, полных жизненной правды, колоритных и выразительных, свидетельствовал о дальнейшем движении писателя по пути реалистического изображения действительности.

Критическое отношение писателя к пошлости жизни мелкопоместного дворянства, сатира и юмор, пронизывающие роман, роднят автора «Двух Иванов» с Гоголем,[144] делают Нарежного предшественником великого русского сатирика и юмориста.

Язык романа «Два Ивана» далек от салонного языка сентиментальной прозы того времени. Он отличается простотой, иногда даже грубоват, но вместе с тем колоритен, близок к живому разговорному языку, хорошо передает особенности быта, характерную окраску речи героев.

В одном из эпизодов «Российского Жилблаза» появляется разбойник Гаркуша (I, 547). Об интересе Нарежного к разбойничеству как явлению социальному свидетельствует также роман «Бурсак», где разбойником становится один из воспитанников бурсы, Сарв. ил. Но центральное место отведено теме разбойничества в последнем, незаконченном романе Нарежного, «Гаркуша, малороссийский разбойник», который отразил новый этап в идейно — художественной эволюции писателя. Нарежный сумел здесь в какой‑то мере отразить основное социальное противоречие эпохи: антагонизм между крепостным крестьянством и классом помещи- ков — крепостников; он во многом правдиво нарисовал борьбу крепостных против своих угнетателей. Характерно, что попытка напечатать роман после смерти писателя, в 1835 году, была неудачной — цензура запретила его, и впервые фрагмент «Гаркуши» был опубликован лишь в 1950 году.[145]

Современная Нарежному критика, не только стоявшая на позициях классицизма, но и романтическая (за немногими исключениями), относилась к его творчеству без особого сочувствия. Как впоследствии Гоголя, его неоднократно обвиняли в «грубости слога», «низменности описаний», «отсутствии образованного вкуса». Так, например, отмечая в качестве положительного явления способность Нарежного «описывать быт народный и рисовать характеры», рецензент «Московского телеграфа» в то же время подчеркивал, что у этого писателя «всё затмевается выбором низких предметов».[146]

Не случайно Нарежный получил в литературе 20–30–х годов прозвище «русского Теньера».[147] Писателя постоянно сопоставляли с этим известным фламандским художником, творчество которого в России воспринималось тогда как символ грубоватого, натуралистического подхода к явлениям действительности и нарочитого отбора «низменных» предметов для изображения.

Даже Вяземский, который отметил, что Нарежный, автор «Двух Иванов», был «первым» писателем, победившим «трудность» создания руе- ского романа, тем не менее писал, что Нарежный не удовлетворяет «эстетическим требованиям искусства», что этот писатель «не берется быть живописцем природы изящной, а сбивается более на краски Теньера…»[148]

«Теньерство», установка на показ «грубой» и «низкой» действительности были неприемлемы для представителей романтической эстетики. Но «теньерство» как принцип реалистического бытописания имело и свою слабую сторону. Обычно оно ограничивалось созданием натуралистических картин, показом отдельных «низменных», отрицательных явлений без углубленного изображения действительности, без раскрытия всей сложной внутренней жизни человека. Это показал Белинский в статье «Русская литература в 1841 году». Говоря здесь о «Бурсаке» и «Двух Иванах» и отмечая, что они запечатлены «талантом, оригинальности]», комизмом, верностью действительности», Белинский напомнил далее, что эти романы Нарежного «обвиняли тогда в грубой простонародности». И Белинский подчеркнул, что в действительности «главный их недостаток состоял в бедности внутреннего содержания», в отсутствии достаточного внимания к душевному миру человека.[149]

В другом месте, говоря о нравоописательных и нравственно — сатирических романах, в которых, однако, русского было «одни собственные имена разных совестдралов и резонеров», Белинский указывал, что «тут были и достойные уважения исключения». Из них самым ярким, по его словам, были «романы и повести талантливого, но не развившегося Нарежного». И далее Белинский устанавливал непосредственную связь между Нареж- ным и Гоголем, когда писал, что именно в последнем «это направление нашло себе вполне достойного и могучего представителя».[150]