Во второй половине 50–х, а особенно в 60–е годы, русская проза и прежде всего роман и повесть проникают в такие элементы общественной среды, вооружаются таким пониманием природы человека, которые свидетельствовали о дальнейших успехах в овладении «механизмом жизни». Это должно было привести и привело к изменению метода и структуры романа и повести, к усилению их эпического начала. В этом отношении новатором по отношению к литературе 40–х годов уже в своих первых произведениях выступил Л. Н. Толстой. Среди них принципиальное значение имеют, с точки зрения разработки нового в художественном методе романа и в его эпических формах, автобиографическая трилогия, цикл севастопольских рассказов, незавершенный «Роман русского помещика», кавказская повесть «Казаки». Обогащение, углубление художественной концепции характеров и всего процесса жизни в первых произведениях Толстого выразились многообразно. Внутренний мир человека из образованного, привилегированного общества он рассматривает на почве его повседневных отношений с трудовым народом, с крестьянством, на почве его первых попыток сближения с миром народной жизни. С этой стороны Толстой подошел и к «механизму» помещичье — крестьянских отношений. Подход к жизни общества и человека с такой стороны позволял художнику поставить своих героев в зависимость от объективно развивающихся глубинных процессов жизни, давал ему возможность проникнуть в «тайну» коренных общественных отношений. В этом плане характерна структура рассказа «Утро помещика», опубликованного Толстым в 185(3 году в качестве фрагмента из незавершенного «Романа русского помещика», над которым писатель работал с 1852 по 1857 год. Основная часть рассказа посвящена изображению отношений (на протяжении одного утра) помещика Нехлюдова с разнообразными представителями крестьянского мира. Толстой с изумительной художественной рельефностью обрисовал крестьянский мир жизни как особый мир. В нем есть своя логика, идущая от жизни, от тех же отношений с помещиком, с начальством. Поэтому каждый мужик думает и стремится действовать не по подсказке и желанию барина, а в духе этой логики. И Толстой вместе со своим героем постоянно вынужден признавать резонность такого стремления. Ни один из предшествующих писателей не проникал в подобные «тайны» помещичье — крестьянских отношений.
Прозаики гоголевского направления искали и открывали в крестьянине человека. Толстой не отказывается от этого гуманизма своих пред шественников. Но он обнаруживает и особый, мужицкий склад души этого человека, его взглядов на вещн, его нравственных понятий, образа мышления, манеры говорить и т. п. Здесь он открывает путь демократической прозе 60–70–х годов. Толстой, как и прозанки — демократы 60–х годов, свободен от идеализации крестьянина или сентиментальной жалости к нему. В этом смысле в рассказе «Утро помещика» Толстой выступал в духе идей будущей статьи Чернышевского «Не начало ли перемены?». Вот почему и его «Поликушка» (1863) стоит значительно ближе к прозе писателей — демократов 60–х годов, чем к традициям гоголевского направления. В изображении народной жизни Толстой выступает суровым реалистом, главная сила которого в беспощадной, потрясающей и всепроникающей правде, в умении перевоплотиться в душу крестьянина.
В галерее мужиков из рассказа «Утро помещика» есть нечто напоминающее галерею крестьянских типов, воспроизведенных Тургеневым в «Записках охотника». Гибельные, тлетворные, искажающие человека последствия крепостного права в судьбах разных крестьян — вот мысль, которая объединяет эти два произведения. Но у Толстого мысль эта не является главной. Он с другой стороны подошел к мужицкому миру. «Записки охотника» не являются исповедью их автора, рассказом о его- исканиях и стремлениях. Тургеневу важен прежде всего тот объективный художественный материал, который должен фактами самой действительности подтвердить в глазах читателя справедливость авторских гуманных антикрепостнических взглядов, непосредственно выраженных в «Записках охотника». Тургенев действует как писатель — просветитель, слово которого прежде всего обращено к читателю. Он хочет убедить представителей господствующих сословий быть иными по отношению к мужику. Толстой же весь поглощен своими исканиями. В его изображении, отразившем эти искания, барин хочет не «снизойти» до мужика, а подняться до его уровня. Такая потребность, отражающая беспокойное ощущение надвигающегося взрыва в помещичье — крестьянских отношениях, появляется уже у некоторых героев Толстого 50–х годов.
В отношениях с крестьянами Нехлюдова, желающего делать народу только добро, Толстой подметил самую главную, типическую черту, на которую не обратил внимания ни один из предшествующих писателей: глухое недоверие и скрытную настороженность, неискренность и иронию, боязнь со стороны Дутлова, Чуриса, Юхванки. И рассказ Толстого ясно дает понять, что такое отношение даже к доброму помещику явилось результатом не каких‑то исключительных, случайных причин, а сложилось в ходе многовековой истории социально — экономических отношений барина и мужика.
Огромным завоеванием, новаторством Толстого явилось то, что он показал духовный мир своего героя, весь совершающийся в нем сложный психологический, интеллектуальный процесс как результат переработки тех живых, непосредственных впечатлений и наблюдений, которые он почерпнул в общении с мужиками.[621] Тем самым художник поставил духовный мир героя на такую реальную почву, которая действительно «управляла» им. Толстой всё время и не тайно, а активно и открыто сопровождает своего героя в его странствовании по жизни мужиков. По всему рассказу он разбрасывает замечания о смущении князя, о его растерянности, моральной усталости, угрызениях совести, колебаниях, приступах сомнения и тоски; герой чувствует себя как будто виноватым, он постоянно совестится, краснеет перед тем, что сам же говорит и делает или предполагает делать. В такие нравственно — психологические детали отношений героя из дворян и крестьян не входил никто из прозаиков школы Гоголя. Между тем именно в них и раскрывается драматически нарастающее ощущение героем всей несправедливости существующих основ помещичье — крестьянских отношений.
Сила Толстого именно в том и состояла, что его герой, столкнувшись с реальными фактами деревенской жизни, сам, под неумолимым воздействием этих фактов, приходит к осознанию невозможности для помещика понять народ и служить ему. Нравственные страдания на такой почве не были знакомы предшественникам Толстого. Никто из них не показал с такой художественной силой, как Толстой, всю невозможность взаимного понимания барина и мужика, непримиримую противоположность крестьянской и господской жизни.
Рассказ «Утро помещика» исчерпывающе объясняет, почему «Роман русского помещика» не был завершен. Личные убеждения и искания Толстого органически сливались с планами Нехлюдова, но ни в жизни, ни в литературе Толстой не мог дать в силу объективных обстоятельств, раскрытых в рассказе «Утро помещика», положительного решения главного для него вопроса жизни. Это со всей силой и прозвучало, как естественный вывод из отношений Нехлюдова с мужиками, в итоговой части рассказа, в которой герой, оставшись наедине с собою, мысленно представил себе свою жизнь в деревне и дал ей суровую оценку. Но завершается рассказ симптоматичными словами, свидетельствующими о том, что искания Нехлюдова могут быть продолжены, что они еще впереди и могут быть совсем другими. В воображении князя представилась вольная, счастливая жизнь Илюши (одного из сыновей Дутлова) в извозе. «„Славно!“ шепчет себе Нехлюдов; и мысль: зачем он не Илюшка — тоже приходит ему».[622] Эта мысль, но вполне осознанно, как выражение уже сознательного идеала жизни, будет повторена почти буквально и Олениным, героем незаконченной повести «Казаки» (1852–1862).
На первый взгляд может показаться, что в художественной концепции жизни, воспроизведенной в повести «Казаки», Толстой отходит от типической, социально обостренной ситуации, изменяет тому видению действительности, которое выразилось в рассказе «Утро помещика». Дворянина Оленина он вывел из нищенской крепостной деревни и поставил в обстановку свободной жизни гребенского казачества и величественной кавказской природы, а в основу сюжета положил отношения героя с казачкой- красавицей Марьяной, его интимные переживания на почве этих отношений. Однако в этой обстановке и в избранной Толстым ситуации было свое глубокое содержание. Нехлюдов смысл своей жизни видел в том, чтобы делать добро мужикам, но у него еще не возникла потребность переделать свою натуру в мужичью. Оленин же сосредоточен на собственной личности, все его отношения с внешним миром вызывают в нем осознание своей испорченности и неполноты, перед ним возникает вопрос о необходимости переделки своей природы, слияния с физической и нравственной жизнью народа. Благодаря этому психологический анализ Толстого приобретает глубочайший социально — нравственный смысл. Автор наделяет своего главного героя способностью к практическому вслушиванию в себя, к беспощадному самонаблюдению и самоанализу, позволяющим герою быть совершенно посторонним, строгим судьей по отношению к самому себе. Толстой вскрывает стремление героя (а с этим стремлением сливаются и искания самого автора) понять и оценить себя с точки зрения жизни народа, для того чтобы изменить себя, освободить от власти дворянского общества. Таким образом, способность толстовского героя к беспощадному самоанализу возникает на объективной почве отношений тероя с действительностью и прежде всего с народной жизнью. Толстой наделяет своих героев, проникнутых сознанием лжи и пошлости современной им жизни, стремлением сбросить с себя и с окружающего быта все привычные, но лживые покровы и доискаться истины в отношениях людей и в их понятиях. Поэтому в восприятии жизни у этих героев постоянно скрещиваются два взгляда: один — официальный, принятый господствующим классом, другой — подтачивающий и разлагающий его, порождающий сомнение, заставляющий искать более высокий смысл, более справедливую точку зрения. Именно такими качествами душевной жизни обладают герои Толстого — Николенька Иртеньев, Нехлюдов, Оленин. В своей трилогии Толстой дал историю нравственного формирования личности. Смысл этой истории — освобождение от сословных предрассудков и лжи, раскаяние за свою эгоистическую жизнь, признание, что красота, добродетель и счастье неразрывны и их следует искать не в обществе красивых, образованных и богатых господ, а среди простых людей. С ядовитой иронией говорит Толстой о «побуждениях лжи», «тщеславии» и «легкомыслии» в поступках военных аристократов из «Севастопольских рассказов» (1855–1856). И он же заставляет их самих признаться во лжи своей жизни, признать суетность ее и спокойное величие народа.