И когда он стоял в темной комнате, склонившись над старой книгой, белый луч догадки озарил его сознание. Так родился последний в нашем рассказе парадокс мистера Понда. Теперь он понял все, и единственно правильные слова возникли в его мозгу с пугающей отчетливостью иероглифов:

«Любовь никогда не требует времени. А дружба требует его всегда. Все больше, и больше, и больше времени — до поздней ночи».

Когда Гэхеген совершал свои знаменитые безумства в честь Джоан Варни, они почти не отнимали у него времени. Он спустился на парашюте к ее ногам, когда она выходила из церкви в Борнмуте; как известно, прыжок с парашютом не бывает долгим. Он выбросил билет, стоивший сотни фунтов, чтобы провести с ней лишних полчаса на Самоа, — только полчаса. Он переплыл пролив, подражая Леандру, чтобы поговорить тридцать пять минут со своей Геро[157]. Такова любовь. Она состоит из великих моментов и живет воспоминаниями о них. Может быть, она иллюзорна и непрочна. Может быть, напротив, она вечна и потому сильнее времени. Но дружба пожирает время. Если у Гэхегена была настоящая, духовная дружба, он должен был беседовать со своим другом до поздней ночи. А с кем же ему дружить, как не с ирландской актрисой, которая больше всего на свете любит Шекспира? И как только Понд подумал об этом, он услышал глубокий голос Оливии. И понял, что не ошибся.

— Разве вы не знаете, — грустно улыбаясь, спросила вдова, когда он тактично перешел от соболезнований к делам капитана Гэхегена, — разве вы не знаете, что у нас, бедных ирландцев, есть тайная страсть — поэзия? Может быть, лучше назвать это чтением стихов. Оно преследуется законом во всех английских гостиных. Нет худшего порока у ирландцев! В Лондоне не принято читать друг другу стихи до поздней ночи, как в Дублине. Бедный Питер приходил ко мне и до утра читал мне Шекспира, пока я его не прогоняла. Конечно, это смешно и глупо — читать мне полный текст «Ромео и Джульетты». Но что же ему было делать? Вы понимаете, англичане не стали бы его слушать.

Мистер Понд отлично все понял. Он достаточно хорошо знал мужчин; он знал, что мужчине необходим друг, и лучше всего — женщина, с которой он мог бы говорить до рассвета. Он достаточно хорошо знал ирландцев; он знал, что ни дьявол, ни динамит не остановит их, когда они читают стихи. Черные мысли, мучившие его в саду, рассеялись при звуке сильного и спокойного голоса ирландки. Но потом им снова овладела тревога, хотя и более смутная. Ведь все-таки кто-то убил несчастного Фреда Февершема.

Теперь он был твердо уверен, что не жена. Уверен также, что не Гэхеген. Он пошел домой, раздумывая, кто же убийца, но только одну ночь пришлось ему искать ответа. Утренние газеты сообщили о загадочном самоубийстве мистера Льюка из известной адвокатской конторы «Мастерс, Льюк и Мастерс». И мистер Понд стал себя укорять: как это он не подумал, что человек, всю жизнь опасавшийся, чтобы его не надули, может обнаружить, что его надувает собственный поверенный. Февершем вызвал Льюка на полночное свидание в свой сад для объяснений. Но мистер Льюк, чрезвычайно заботившийся о своей профессиональной репутации, принял срочные меры, чтобы Февершем ничего никому не сказал.

— Как неприятно, что все так получилось!.. — кротко сокрушался мистер Понд. — Во время нашей беседы я заметил, что он сильно напуган. И, знаете, я очень боюсь, что это я его напугал.

Детективные рассказы Гильберта Кийта Честертона

Если бы в начале нашего века англичанина спросили, кого из современных писателей особенно любят в его стране, он назвал бы непременно не только Киплинга, Уэллса или Шоу, но и Честертона. Гильберт Кийт Честертон, родившийся в 1874 году, начал писать еще в школе, печататься стал в двадцать пять лет и сразу приобрел огромную популярность. Он стал любимцем англичан; об его толщине, рассеянности и добродушии рассказывали легенды, приезжие ходили посмотреть на него, как на лондонскую достопримечательность. Его романы, стихи и статьи читали в Англии и во всем мире. Их и сейчас любят многие. Честертон признан одним из классиков английской литературы; но — справедливо это или нет — если упомянуть его теперь, большинство вспомнит его детективные рассказы.

Он начал писать их, когда был уже очень знаменит как поэт, романист и критик. Первый рассказ, «Сапфировый крест», появился в журнале, а вскоре — в августе 1911 года — вышел первый сборник «Неведение отца Брауна». С тех пор Честертон писал детективы до самой смерти (1936). Он издал пять сборников о патере Брауне, один — о Хорне Фишере, один — о Понде, сборник «Четыре праведных преступника», повесть «Древеса гордыни» и несколько отдельных рассказов. (Приключенческие его рассказы и повести этим не исчерпываются, но остальные — кроме разве «Человека, который был четвергом», — детективами не назовешь.)

Рассказов о Брауне, священнике-сыщике, больше всего (около 50); с них Честертон начал, их лучше всего знают. На мысль о них Честертона еще в 1904 году натолкнула встреча с отцом Джоном О'Коннором. Его поразило, что тихий и, казалось бы, далекий от мирских дел патер так много знает о зле и преступлении. Об этом он написал в «Сапфировом кресте», и это стало осью первого сборника — «Неведение отца Брауна». О'Коннор был во многом похож на Брауна; правда, он не раскрывал преступлений, но он тоже не мог управиться с зонтиком, тоже был рассеян, а главное, тоже поражал добротой, здравомыслием и юмором. Они с Честертоном дружили всю жизнь, переписывались, гостили друг у друга, подолгу гуляли и беседовали. А когда Честертон умер, О'Коннор написал книгу «Отец Браун о Честертоне».

В Хорне Фишере находят сходство с другим близким другом Честертона, Морисом Бэрингом. Он был лыс и худ, происходил из знати, был в родстве с политическими деятелями и очень скептически к ним относился. Правда, в отличие от Фишера он не только много знал, но и много делал: храбро воевал в первую мировую войну, писал хорошие книги и прекрасно переводил русские стихи.

Но Брауна и Фишера любят и помнят многие люди и не слыхавшие об О'Конноре и даже много более известном Бэринге. Герои Честертона живут сами по себе, как живет Шерлок Холмс. Они популярны и в Англии, и во многих других странах. Рассказы о них переведены на все европейские языки, издавались несчетное количество раз и по-прежнему издаются чуть ли не каждый год. О патере Брауне ставят фильмы. Вряд ли есть англичанин, который не знает его.

За что же так полюбили читатели детективные рассказы Честертона? Казалось бы, ясно, за что можно любить детектив. Интересно построен сюжет, не догадаешься, кто преступник, — вот и хорошо. Все это верно, но как-то мало, когда речь идет о Честертоне. С той поры как он начал «Брауна», изданы тысячи детективов, и сюжеты бывали поискусней; и все таки его перепечатывают, а главное — перечитывают снова и снова, даже когда знают разгадку. Вероятно, не в сюжете — во всяком случае, не только в сюжете — секрет популярности и прелести честертоновских рассказов.

Более того: с формальной точки зрения его рассказы не безупречны. Конечно, «кто убил» — не догадаешься, однако можно найти небрежности, которых не встретишь у Конан Дойла или Агаты Кристи. В рассказах Честертона концы не всегда сходятся с концами. Так, ему не всегда удается естественно ввести сыщика в то или иное дело. У других писателей это решается легко: сыщика просто приглашают. Но Браун и Фишер не только любители, как Холмс; они, строго говоря, вообще не сыщики, и потому — во всяком случае, в первых рассказах цикла — к ним не обращаются. На месте преступления они чаще всего оказываются случайно, и случайности эти далеко не всегда оправданы Конечно, это условность. Есть и просто неточности. Например, «Тайна Фламбо» построена на том, что никто, кроме Брауна, не знал о преступном прошлом Дюрока. В «Невидимке» же, действие которого происходит намного раньше, запросто говорят о бурной молодости сыщика, и без всякой тайны называют его не Дюроком, а Фламбо. Это далеко не все; однако критики об этом не пишут, читатели не замечают, а тому, кто заметит, это не мешает Если рассказы Честертона и отличаются от обычного детектива, то не в худшую, а в лучшую сторону.