То есть еще ничего не было, а операция уже была подготовлена. Операция, в которой Андрею Бабицкому была предназначена его собственная роль.

Все это время нам врали, обвиняя журналиста Бабицкого в сотрудничестве с террористами, втаптывая в грязь его имя. Может быть, и международныйскандал понадобился для того, чтобы чеченские лидеры поняли: подобный обмен на трех солдат-пацанов будет равноценен.

А потом — неведомые чеченцы в масках и — путь в неизвестность, под улюлюканье тех, кто и направил его на этот путь.

Не знаю, кто и как говорил с Андреем Бабицким на фильтропункте, не могу представить себе, что чувствовал сам Андрей, когда писал это заявление в Комиссию при президенте по освобождению насильственно удерживаемых военнослужащих (заявление это в комиссии так и не было получено), да и с самим Андреем мы никогда не пересекались ни в мирных, ни в военных командировках.

Но в одном уверен: Андрей Бабицкий искренне откликнулся на просьбу спасти пленных ребят. Он — мужественный и честный журналист. Ведь именно он — вспомните! — был одним из немногих, кто сам себя сделал заложником и в самой буденновской больнице, и в автобусе, который вез террористов из Буденновска, да и Черномырдин говорил тогда с Басаевым по телефону Андрея Бабицкого. (Жириновский, между прочим, показался в Буденновске перед телекамерами, но и близко не подошел к самой больнице, — не потому ли сегодня он так охотно принимается Кремлем в ранг «патриотов».)

Но нормальный человек не поступает иначе. Нормальный — спасатель. Помню, как, для того чтобы спасти ребят, сам себя определил в заложники на той, первой чеченской, боевой полковник Слава Пилипенко. Знаю, как много раз удерживали мы от обмена пленных ребят на самого себя нашего Славу Измайлова. Убежден, что точно такое же письмо подписал бы Виталий Бенчарский, с гордостью носящий свой боевой орден. Да большинство наших офицеров, воюющих в Чечне — точно такие же.

Патриотизм — это в первую очередь готовность спасти попавшего в беду гражданина своей страны, а уже потом — всю страну. Всю-то легче…

Вот такие дела…

Ну и, наконец, последнее.

Я уже сказал вначале, что пишу не просто о судьбе своего коллеги-журналиста.

Что-то еще, еще, совсем другое мучало меня все последнее время. Назвал бы это предчувствием опасности (знаете, как это бывает), когда и сам не поймешь, откуда, от кого, почему, но признаешь ее неизбежность, сам кляня себя за детские суеверия.

И вот история с Андреем Бабицким стала тем штрихом, той деталью, которая сделала почти реальной ранее размытую картинку, застывшую в воображении.

Э, да мы все в опасности!..

Сначала удивлялся, почему даже некоторым своим старым знакомым приходилось объяснять, что же делал журналист Бабицкий на чеченской стороне. Да о чем вы? А как же иначе добывать объективную информацию? Вспомним журналистов с первой чеченской — ту же Лену Масюк, других ее коллег, для которых тяжким, почти смертельным испытанием стали репортажи с той стороны. Ведь если бы не жуткие кадры, снятые Андреем в Чечне и показанные по НТВ, с десятками убитых наших солдат, мы так бы и продолжали верить официальным военным сводкам, что в боях погибают «два, три, четыре солдата», оскорбляя и память мертвых, и человеческое достоинство живых. (Может, за эту правду и отомстили Бабицкому? Вдруг и такая мысль мелькнула сейчас.)

Не могу понять логику того же Кошмана, упрекающего Бабицкого в том, что у него при задержании были обнаружены чеченские аккредитации за подписями Басаева и компании. А как же добывать элементарную информацию в той кровавой неразберихе? Да и как вообще продвигаться по охваченным войной дорогам?

Он знал чеченских командиров? Но и я знаю многих из них. Да и Кошман их знает. Рушайло. И Шаманов. Один из наших премьеров сам, лично освобождал задержанного в аэропорту Внуково вице-премьера Чечни Атгериева, через посредство которого Андрей надеялся спасти попавших в неволю наших солдат (кстати, кто подсказал ему имя этого полевого командира, чье участие в обмене потом так и не было обозначено?) В чем же обвинять тогда Андрея Бабицкого? Так и Путина можно обвинить в дружбе с сомнительным Собчаком, а Волошина — почти в отцовской привязанности к не менее сомнительному Роману Абрамовичу.

Точно так же не могу понять, почему факт, что российский гражданин Бабицкий работает для радио «Свобода», стал пунктом обвинения в его адрес. Как если бы он сотрудничал с гестапо, не меньше. Да еще совсем недавно ни один из российских политиков не отказывался дать интервью этой «вражеской» радиостанции, а буквально на днях один из новых именитых депутатов сказал мне, что о том, что реально происходит за думскими кулисами, он узнает из «Свободы», отчаявшись пробраться сквозь политическую ангажированность наших клановых телекомпаний.

Что же такое начало у нас происходить?

Да ведь понимаем что.

Помню, как-то, еще в юности, замечательный художник Борис Жутовский объяснял мне две составные части фашизма — неважно, с каким знаком: тоталитарная пропаганда и тоталитарный террор. Тоталитарная пропаганда промоет мозги так, что миллионы будут аплодировать тоталитарному террору. Пока дело не коснется самого человека.

(В тоталитарной пропаганде мы уже поднялись на определенные высоты. Это показала не только прошедшая избирательная кампания, но и история с Андреем Бабицким. Ничего гнуснее не видел за последнее время, чем «Однако» Леонтьева: заявив сначала, что Бабицкий его друг, он почему-то вспомнил, что в период безденежья тот торговал рыбой. Леонтьеву легче: он всю жизнь носится между Гусинским и Березовским, высчитывая, кто подороже купит его грязный товар, завернутый в яркую глянцевую оболочку.)

Повторяю, мы — в опасности. Не только те, кто пишет, говорит или мелькает на телеэкране. Мы — это множество «я», а меч никогда не разбирает, на чью голову он упадет. Одно утешение: потом могут и реабилитировать…

История Андрея Бабицкого — одно из таких подтверждений.

Другое — ленивая реакция Москвы на победу ультраправых в Австрии. В отличие от всего цивилизованного мира. Что, у нас уже неактуален стал лозунг «Фашизм не пройдет»? Мы что, уже и к этому готовы?

Третье — причина отказа Евгения Примакова баллотироваться в президенты России: «невозможность сделать это в негражданском обществе».

А общество — это мы все. И «неграждане» — тоже мы.

То-то удивимся через год-два, где же мы были раньше, испуганно глядя друг на друга и друг друга переспрашивая: «Смотрите, кто пришел…»

Ведь не случайно в Давосе четверо представителей нашего истеблишмента замялись, когда их спросили, кто такой Путин…

Вот о чем я думаю все последнее время.

Вот почему так горяча для меня история Андрея Бабицкого.

Вот почему я предупреждаю.

Где он сейчас? В каких подвалах? На каких заснеженных дорогах? Здоров ли он? Жив?

Еще один человек с паспортом российского гражданина, брошенный властью и оклеветанный ею.

Их, правда, у нас много. Одним больше, одним меньше…

P. S. Очень тревожное сообщение получил о судьбе Андрея Бабицкого только что. Не хочу в это верить. Не могу. Мне обещали позвонить через два дня. Представляю, что это будут за два дня ожидания».

Сейчас уже не припомню, какого же тревожного сообщения я тогда ждал?

Дело против Бабицкого, как вы все помните, кончилось ничем, пшиком…

Помню только, что однажды позвонил Генри Резник, адвокат Бабицкого, и спросил, смогу ли я — вместе с Сергеем Юшенковым и Димой Муратовым — стать поручителем Андрея: чтобы он во время долгого следствия мог уехать на неделю в отпуск?

Мы все, конечно, согласились, пришли в следственную часть, заполнили всякие анкеты…

Ну а потом дело, вокруг которого устроили целое политическое шоу, было забыто.

Специально напоминаю, чтобы не забывали.