После слов Ричарда некоторые пытались еще уговаривать его вместо бегства немедленно начать новый поход на Иерусалим, но большинство согласилось, что дальнейшее пребывание короля Англии в Сирии угрожает его короне. Тут поднялся великий магистр ордена тамплиеров и сказал:

— Я полностью поддерживаю стремление короля Англии незамедлительно возвратиться на родину. Мне тем более тревожно за судьбу Ле-Мана, что мое поместье Сабле находится там же, на Сарте, в каких-нибудь десяти лье от места нынешних военных действий, и в значительной мере я являюсь подданным эн Ришара [122]. Но мы не можем отпустить короля Англии отсюда до тех пор, пока окончательно не решился вопрос об иерусалимском престоле. Как только эн Ришар покинет эти края, вражда между сторонниками Конрада и сторонниками Гюи де Лузиньяна вспыхнет с утроенной силой, и это неизбежно приведет к тому, что у Саладина появится прекрасная возможность сбросить нас всех в море. По моему твердому убеждению, король Ришар должен признать новым королем Иерусалима маркграфа Конрада Монферратского.

Тут начался шумный спор между теми, кто был полностью согласен с мнением Робера де Сабле, и теми, кто все еще отстаивал права Гюи Лузиньянского. Спорили долго, не меньше часа. Наконец Ричард не выдержал и, потребовав тишины, произнес:

— Довольно прений. Теперь я прошу по взмаху моей руки крикнуть «аой» всех, кто за Гюи. У меня, как вы знаете, безукоризненный слух, и я сумею подсчитать примерное количество голосов.

Он взмахнул рукой, и зал огласило дружное:

— Ао-о-о-о-ой!

— Благодарю, — сказал Ричард, когда утих и возглас, и поднявшееся следом за ним эхо. — А теперь те, кто за Конрада, пусть прокричат «окэ» [123].

Он снова взмахнул рукой, и зал наполнился куда более мощным ревом:

— Окэ-э-э-э-э-э-э!!!

Когда рев утих, когда угасло его продолжительное эхо, Ричард промолвил:

— Думаю, что и моего слуха не надобно, дабы определить, чьих сторонников тут больше. «Окэ» победило. Да здравствует «окэ»! Да здравствует Конрад, новый король Иерусалимский! Я искренне рад за него, ибо сейчас это единственный человек, способный восстановить честь, славу и достоинство иерусалимской короны. До того мгновения, когда вы прокричали свое «окэ», я оставался сторонником Гюи де Лузиньяна. Отныне и я присоединяюсь к вашему «окэ» и становлюсь искренним радетелем за государя Конрада. Прошу великого магистра де Сабле послать в Тир своего командора д’Идро. Пусть он сообщит Конраду о нашем решении.

— Увы, это невозможно, ваше величество, — развел руками глава тамплиеров, — Дело в том, что несчастный командор Этьен д’Идро на предпоследней седмице Великого поста, поскользнувшись, упал с высокой скалы Андромеды и насмерть убился.

По коже Ричарда пробежали мурашки.

— Но ведь скала Андромеды вовсе не высокая. Да и что занесло его туда?

— Да, невысокая. Он прознал от кого-то, что если в полночь забраться на скалу Андромеды, то с нее можно увидеть на небе отражение страны Туле [124]. Но была буря, скала скользкая, он поскользнулся и упал вниз головой, самым темечком об острые камни.

— В таком случае пошлите к Конраду убийцу командора д’Идро, — мрачно промолвил Ричард и, повернувшись, зашагал прочь.

— Что вы имеете в виду? — догонял его де Сабле. — Ваше величество, я ничего не понимаю. Какого убийцу?

— Все вы прекрасно понимаете. Не надо притворяться, мессир! Убийца командора д’Идро — сенешаль Жан де Жизор.

— Но это невозможно, эн Ришар! Сенешаль Жан вот уже третью неделю по моему поручению находится на севере Сирии.

— Уж не у старца ли горы Синана? — мрачно усмехнулся король Англии. — Хорошо, пошлите к Конраду кого-нибудь из коннетаблей.

Покинув цитадель, Ричард отправился верхом на Фовеле покататься по окрестностям Яффы. Он ехал и напевал старую песенку, которую давным-давно певала мамушка Шарлотта и которая всегда журчала ручейком где-то глубоко-глубоко в душе Ричарда:

Кругом вставала дивная южная весна, а в сердце короля Англии рвались ветры, дожди и снегопады минувшей зимы. И действительно, как это возможно, что у человека все так плохо, а роза и сирень продолжают цвести и благоухать! Крестовый поход на Иерусалим, о котором пелось в сирвенте «Невеста Сирии», сделал своим избранником не Ричарда, а Конрада, предпочел другую благородную душу.

Всю Светлую седмицу Ричард находил себе утешение в обществе жены, уединившись с нею в замке Кафарлет. Ему не хотелось покидать Яффу. Здесь он был счастлив, снова счастлив с Беренгарией. Они помногу разговаривали, он рассказывал о своем детстве, о юности, о вражде-дружбе с Филиппом-Августом.

— О, как мне не хочется ехать воевать с ним! — воскликнул он однажды. — Мне он противен, а я люблю сражаться с теми, кого уважаю. До чего ж я мечтаю вновь сразиться с Саладином! После Арзуфа прошло так много времени. Казалось, битвы посыплются одна за другой, а их все нет и нет. Может, мне забыть об английской короне?

— Как это?

— А вот так. Пусть Жан заберет ее себе, а я останусь здесь. Буду воевать с Саладином, потом подружусь с ним и пойду завоевывать Индию. Стану индийским султаном Альб-аль-Асадом, приму мусульманство. Что-то неладное происходит во мне. Беранжера, мне кажется, я больше не хочу быть христианином. Мне нравится арабский язык, арабские кушанья, я полюбил природу Леванта. Меня волнует озан [125] больше, нежели осанна. Все в моей душе стремится не на запад, а на восток, в далекие, неведомые страны, туда, откуда был родом белый слон Карла Великого. Говорят, земля бесконечна, и если ехать и ехать на восток, то там не иссякают страны и народы, и всюду много удивительных вещей. А наш франкский мир такой тесный, теснота рождает подлости, лишь простор наполняет душу величием. Как ты думаешь, милая?

— Я думаю, что ты прав, — нахмурившись, отвечала королева. — Наш франкский мир и впрямь тесен. Но прошу тебя, Ришар, не произноси таких страшных слов про христианство и мусульманство! Ты должен оставаться верным Спасителю. Не знаю, смогла бы я жить с тобой, если б ты принял мусульманство. Должно быть, смогла, ибо я люблю тебя больше жизни, но это приносило бы мне невыносимые страдания. Боюсь, что и твой Саладин разочаруется в тебе, если ты примешь мусульманство.

— Пожалуй. Не бойся, любовь моя, я не перейду в другую веру. И я не хочу гарема. Мне нужна только ты. Скажи, а ты хоть раз пользовалась свистком короля Дагобера?

— Да, Ришар. Но мне не хочется об этом говорить.

— Стало быть, не получилось… Ну понятно, чудеса случались только при короле Дагобере [126].

— Нет, Ришар. Не только. Ну хорошо, скажу. Я узнала о твоей измене и вообще не хотела тебя видеть. И я вышвырнула свисток, подаренный мне твоей ласковой матерью.

— Вышвырнула?!