Глава седьмая

БЕРЕНГАРИЯ

Закат пылал медью в рыжих волосах короля Англии, отблески его запутывались в кудрях короля Франции. Оба монарха медленно двигались на лошадях по улицам Мессины. Кругом творилось законное с их точки зрения безобразие. Пьяные от вина и победы крестоносцы грабили дома, громили то, что не могли унести с собой, рычали охрипшими от крика голосами, убивали тех, кто не выражал должного трепета или, наоборот, слишком противно верещал от страха.

— Отвратительное зрелище, — морщился Филипп-Август.

— «Упоительно прекрасное зрелище», сказал бы на ваше замечание Бертран де Борн, — отвечал королю Франции король Англии. — Что касается меня, то я располагаюсь где-то посередине между твоим и его мнениями о том, что нам теперь приходится наблюдать.

Из узкой улочки они выехали на широкую площадь. Здесь грабеж и насилие кипели с утроенной силой и страстью. Взор Ричарда уперся в голую задницу одного крестоносца, прямо на мостовой разложившего молодую женщину и с упоением ее насилующего. Желтый осенний листок прилип к этой голой заднице, из-под плеча насильника виднелось лицо жертвы, скорчившееся не то от муки, не то от сладострастия. Вместе с брезгливостью в Ричарде шевельнулось смутное желание. У него давно не было женщины.

— Эй, любезный! — крикнул Филипп-Август, — Добро ли ты делаешь, занимаясь гнусным блудом в присутствии двух величайших государей?

Тот и ухом не повел, до того ему было сейчас хорошо.

— Оставь подлеца, — сказал Ричард. — Ты видишь, Филу, его палица, лежащая рядом, перепачкана кровью. Быть может, эта кровь пролита в честном бою.

— Скорее всего, это кровь мужа или брата этой несчастной женщины, — гневаясь, промолвил король Франции, но, словно в насмешку над ним, из-под плеча насильника вырвалось из уст жертвы:

— Ancora uno pezzo! Ancora![41]

Ричард, откинувшись назад и вознеся лицо закатному небу, от души громко рассмеялся. Лишь его громкий смех заставил насильника вскочить. Он схватился за свою палицу, но тотчас и остыл, увидев, кто над ним потешается. Другое дело жертва. Она явно осталась недовольна тем, что надругательство над ней оборвалось, и выкрикнула Ричарду:

— Perche ridi, facca di merda?[42]

Это вызвало в Ричарде еще больший взрыв хохота. Король Франции, изобразив на лице крайнюю степень раздражения, поехал прочь. Ричард, продолжая смеяться, последовал за ним в окружении свиты. В этом смехе выбрасывались все волнения сегодняшнего дня, вся кровь и весь ужас.

— Мне кажется, пора пощадить мессинцев, они уже достаточно наказаны, — произнес Филипп-Август мрачно.

— Нет, — прерывая хохот, отозвался Ричард. — По-моему, мессинцы недостаточно удовлетворены и хотят еще кусочек.

— Это ничуть не смешно, — поморщился король Франции на очередной взрыв хохота короля Англии.

— Ancora! Ancora uno pezzo! — не унимался Ричард.

— Однако… — промолвил Филипп весьма недовольным голосом. — Что я вижу!..

— Что ты видишь, Филу?

— Друг мой, — сердито подняв бровь, сказал Филипп, — разве мы не договаривались, когда вместе принимали крест, что добыча всегда будет делиться между нами пополам?

— Возможно, что и договаривались, — с улыбкой отвечал Ричард.

— Почему же тогда кругом развеваются только твои флаги? — показывая на крыши домов, окружающих площадь, спросил король Франции. Всюду реяли белые знамена, пересеченные красным крестом Святого Георгия, и несколько флагов с Чашей Святого Грааля. Голубых стягов с белыми лилиями нигде не было видно. — Друг мой, где же мои лилии?

— Друг мой, — любезно отвечал ему Ричард, — если мои рыцари воюют, а твои прячутся у них за спиной, это еще не значит, что они и флаги вместо твоих вояк будут развешивать. Кто победил, тот и знамя свое водружает. Мессина завоевана Святым Георгием и Чашей Грааля. Им и честь. Пусть в следующий раз отличится лилия — ее восхвалим.

— Но… — открыл обиженно рот король Франции.

— Постой-постой! — не дал договорить ему король Англии. — Боже, какая красавица! Да ведь это… Да ведь это же…

Ему навстречу в окружении своей свиты шла ослепительной красоты девушка. Глаза ее гневно сверкали, придавая красавице еще больше очарования. В руках она несла небольшую книгу в черном переплете, на котором сверкал алмазный крест. На девушке было надето узкое черное платье, расшитое восьмиугольными серебряными звездами и зелеными листьями.

Это была Беренгария, принцесса Наваррская. Или Беранжера, как звали ее на свой лад во Франции, Аквитании и Провансе. Десять лет назад Ричард был страстно влюблен в нее. Ему тогда исполнилось двадцать три, а ей всего лишь тринадцать, и она совсем не понимала, зачем люди влюбляются друг в друга и что нужно от нее этому рыжему нахалу, хоть он и принц и герцог Аквитанский, и отменный певец — дальше-то что? Мало ли принцев, герцогов и хороших певцов? Теперь это была рослая, зрелая, роскошная красавица, и былое чувство вспыхнуло в Ричарде с утроенной силой.

Встав перед сидящим на коне Ричардом, Беренгария обратилась к нему гневно и почти властно:

— Ваше величество! Как это понимать?! Я только сегодня приплыла в Мессину ранним утром и не успела разместиться, как на мой дом нападают ваши люди и начинают его грабить, не глядя на то, что я принцесса Наваррская и никакого отношения не имею к творящимся тут у вас безобразиям!

Ричард с тоскою вспомнил о своих прыщах, затем с надеждой подумал, что, может быть, после сегодняшней победы сыпь трусливо побежит с поля боя, и, радуясь этой заискрившейся надежде, спрыгнул с коня. Тотчас он упал перед прекрасной принцессой на правое колено и, картинно приложив правую руку к сердцу, воскликнул:

— О Беранжера! Свет, струящийся из ваших глаз, столь великолепен, что даже гнев не в состоянии затмить его, а лишь делает ярче. Обещаю вернуть вам в десятикратном размере все, что награбят мои молодцы. Сегодня их день, они столько претерпели издевательств и насмешек от наглых и безбожных мессинцев, что пришло время положить этому конец. Прекраснейшая Беранжера! Если бы вы знали, как я рад видеть вас среди этого дыма, огня и воя! Помните ли вы Тулузу десять лет назад и то, как я ухаживал за вами, как посвящал вам свои стихи, как я безумно был влюблен в вас? Ослепительная Беранжера, будьте моей женой!

Филипп-Август, слушая это словоизвержение и даже не удосужившись соскочить с коня, в сей миг аж икнул от удивления. Красавица принцесса растерялась и, пытаясь вырвать свою руку, уже целуемую страстными сухими губами рыжего нахала, промолвила:

— Ваше величество, мне не до шуток.

— Разве такими вещами шутят? — воскликнул Ричард, поднимая на нее взор своих изумрудно-зеленых глаз, в которых играли веселые огоньки, и он сам чувствовал, как они щекочут ему зрачки. — Я умоляю вас, согласитесь стать моей супругой. Я буду хорошим мужем, я завоюю для вас иерусалимский престол.

— С которого так легко слететь, — промолвил Филипп-Август.

Тут Беранжера не выдержала и впервые улыбнулась:

— Ваше величество, отдаете ли вы себе отчет в том, что говорите? Не воспалился ли ваш мозг в пылу сражения?

— О нет! Да нет же! — воскликнул Ричард. — Да скажите же ей кто-нибудь, что рассудок мой вполне сохранился. Робер!

— О да, — отозвался де Шомон, — можете не сомневаться, ваше высочество, рассудок его величества вполне здоров. А если его сводит с ума ваша несравненная красота, то это всего лишь дополнительное свидетельство, что он в своем уме.

— Превосходно сказано, Робер! — похвалил своего тамплиера Ричард. — Настоящее бонмо![43] Почему я не видел тебя среди тулузских трубадуров? Принцесса, вы видите, что я сгораю от любви к вам? Что вы ответите — да или нет?

Беренгария молчала, продолжая делать попытки освободить руку, покрытую уже сотней поцелуев. Видно было, что в голове у нее все перемешалось — прибытие в Мессину, ужасы разграбляемого города, оскорбления, нанесенные лично ей крестоносцами, и вдруг — предложение руки и сердца от короля Англии, прославленного Ричарда Львиное Сердце, посреди города, захваченного им и объятого пламенем…