Джина и Дженни смотрели на нее со страхом и благоговением.

— Ты в самом деле так сказала?

Мэтч улыбнулась и глубоко затянулась сигаретой.

— Этот сукин сын знал, откуда я. Но, видимо, он подумал, что я приехала не одна и внизу меня ждут ребята. Как бы там ни было, это сработало. Он так быстро отпустил мою руку, что я чуть не упала. Он заплатил мне четыреста баксов, и я ушла.

Дженни просияла.

— Мне кажется, ты стала моей новой героиней. Я бы отказалась от Нобелевской премии ради того, чтобы, попав в такую ситуацию, не растеряться и так же ответить. Боже, Мэтч, это станет моей новой любимой историей.

Мэтч смутилась.

— Ты что, серьезно?

Джина хлопнула себя по бедру.

— Конечно. Мы с Дженни — продукт конца пятидесятых. Поколение пай-девочек. Такого рода истории для нас просто экзотика. В своих самых заветных мечтах я выступаю в роли творца справедливости и из автомата убиваю всех негодяев. Но я знаю, что реально никогда не смогу сделать ничего подобного. Разве что в какой-нибудь кинокартине, где людей убивают понарошку. Мне нравятся такие фильмы.

Дженни энергично закивала.

— Я хочу встать у своего ранчо в джинсах и сапогах на высоком каблуке, с испытанным «вессоном», болтающимся на бедре, и с большой винтовкой в руках, и сказать всем ублюдкам и негодяям: «Вон отсюда!»

Мэтч почесала нос.

— По-моему, у вас поехала крыша. Вот провели бы вы со мной несколько ночей. Я бы вам устроила приключения, о которых вы даже и не мечтаете. Там настоящие джунгли. Вы бывали когда-нибудь в джунглях?

Джина и Дженни переглянулись.

Донни и Гарри все так же гонялись за тем же мячом.

— Что это за тихий бейсбол? — крикнул им Рикки Боско.

— Просто мужья играют. Поэтому нам нельзя кричать, — ответила Дженни, загасив сигарету.

Хови Гесс сердито посмотрел на них. Джина приложила палец к губам.

— Мы создаем слишком много шуму. Сейчас Хови Гесс задаст нам… своей битой.

— Я знаю этого парня. Пару раз делала массаж его жене. Во время сеансов она без умолку болтает. Причем рассказывает все подробности их интимной жизни. Докладывает, какой он отвратительный в постели, какой она была ветреной, перед тем как выйти за него замуж. Меня поражает непосредственность этой женщины. Оказывается, она десять лет употребляла наркотики, да еще к тому же болела сифилисом. Короче, она не подарок, да и он, впрочем, настоящее дерьмо!

Джина многозначительно посмотрела на Дженни. Дженни открыла сумочку и вытащила из нее пакетик жевательной резинки. Все взяли по пластинке. Несмотря на то, что они с Джиной были старше Мэтч, им втроем было легко.

Дженни забавлялась. Она чувствовала себя очень комфортно с этим странным юным созданием. На свете было всего несколько человек, с которыми она чувствовала себя хорошо: Джина, Донни, Оуэн. Даже с собственными родителями она не могла долго находиться вместе.

Дженни отметила про себя, что Катарина в центре всеобщего внимания мужчин. Это бросалось в глаза. Увы, она никогда не была такой вызывающе красивой, даже в молодости, никогда не была женщиной-тайной. До встречи с Донни у нее было много друзей. Отношения их всегда были ровными, спокойно-дружественными. Никто из ребят, будучи отвергнутым, даже и не пытался покончить жизнь самоубийством. Одним словом, она не была роковой женщиной.

Донни, дорогой Донни! Единственный мужчина, который когда-либо сильно любил ее. За исключением отца. Отец очень любил ее, но никогда по-настоящему не знал. Другое дело Донни. Он чувствовал, знал ее досконально. Иногда он смотрел на нее с таким состраданием, с такой любовью, что ей становилось не по себе. Она словно видела себя в его глазах, и ей казалось, что именно так должен смотреть Бог на любимое свое дитя — человека.

Дженни выплюнула жвачку и взяла новую пластинку. Она вдруг содрогнулась при мысли о том, что ведь могла бы никогда и не встретить Донни, они могли расстаться, наконец. Бред, настоящий бред. Дженни отогнала от себя эти мрачные мысли.

Она проглотила сладкую слюну и отметила про себя, что Катарина уже в который раз кокетливо поправляет свои роскошные волосы. Ей вспомнилось, скольких ее подруг бросили мужья ради молодых женщин. Игра действовала ей на нервы. Она чувствовала, что ее начинает тошнить от этих пятидесятилетних мужчин и их тридцатилетних жен. Все это походило на хорошо поставленный спектакль.

В большинстве своем эти молодые жены даже и не привлекательны. Просто молоды. Дженни с трудом себе представляла, как при такой разнице в возрасте можно находить общие интересы, общий язык. Она была убеждена, что многие из этих мужчин уже давно пережили свой сексуальный бум. Всеми силами они стремились продлить его с помощью этих молодых женщин, привносивших некоторое оживление в их стареющие члены.

Сорокалетняя женщина — опасная женщина. Она еще может многое предложить мужчине и многому научить этих молодых девушек. Однако, как правило, и те и другие высокомерно отвергают ее дары.

Как-то после вечеринки с Фритци она сказала Донни, что если когда-нибудь придется выбирать между разлукой с ним из-за женщины и смертью, то она без всяких колебаний выберет последнее.

Она нечаянно прикусила язык, и от резкой боли из глаз брызнули слезы. «Черт! От этих мыслей ужасно нервничаешь!» Ей казалось, что она потихоньку сходит с ума. Чувство безнадежности не покидало ее. Вся ее жизнь сейчас казалась мыльным пузырем, который вот-вот лопнет. Она знала, она чувствовала это. «Маленькая мужественная сучка», — подумала Дженни о себе. Хотя хорошо знала, что это не так. Во что она действительно верила, так это в прекрасное положение в обществе, благодаря которому многие вещи были ей доступны. И вместе с тем она постоянно ощущала невидимую иглу, следящую за ней, в любой момент способную проколоть ее мыльный пузырь. И неудивительно, что она на пределе своих сил. Это ожидание изматывало ее.

Появилась экстравагантно одетая Эрика Гесс со своей четырехлетней дочкой.

— Мама, я поросенок, — сказала девочка и захрюкала.

Эрика стала поспешно озираться вокруг, не слышал ли кто-нибудь.

Глаза Дженни скрывали солнцезащитные очки. Ей казалось, что она вся спряталась за ними.

— Нет, это не так. Ты маленькая прелестная девочка, — промурлыкала Эрика.

— Нет. Я поросенок, — ребенок захрюкал громче.

— Девочка. — Казалось, улыбка маской застыла на лице Эрики.

Джина и Дженни переглянулись.

— Поросенок, — не унималась девочка.

У Мэтч зачесался язык. Она не могла больше оставаться в стороне.

— Дорогая, а почему не лошадь, ведь они гораздо симпатичнее? — спросила она.

— Папа сказал, что мне нельзя кататься на лошадях. Он сказал, что евреи не ездят на лошадях.

Дженни толкнула подругу локтем.

— А как насчет маленького котенка? — продолжала Мэтч.

— Нет. Я поросенок, — настаивала малышка.

Эрика нервно вертела на пальце кольцо с огромным бриллиантом.

— Но почему именно поросенок?

— Потому что я веду себя, как поросенок.

Мэтч присела на корточки рядом с девочкой.

— Хорошо. Если ты хочешь быть поросенком, будь им. Будь большой, толстой, отвратительной, гадкой свиньей. Будь суперсвиньей.

Девочка радостно засмеялась и с восхищением посмотрела на Мэтч. Эрика бросила на Мэтч испепеляющий взгляд.

Эрика так и не решилась ничего сказать Мэтч.

Дженни улыбнулась. «Ее счастье, — подумала она. — Представляю, что Мэтч сделала бы с ней, уж если она смогла справиться даже с графом».

Все вместе они спустились вниз.

Гарри и Донни выглядели так, будто им осталось жить час, а возможно, и меньше. Это означало, что они действительно довольны собой.

— Я большая, толстая, отвратительная, гадкая свинья, — в восторге повторяла девочка, пока ее мама приходила в себя.

Гарри Харт чувствовал приятную усталость от игры. Черт! Надо же было Джине именно сегодня прийти на игру. Она никогда не делала этого. Ну да ладно. Он все равно не назначил Фритци точного времени. Он сказал ей, что заедет, как только освободится. Сейчас они с Джиной поедут домой, первым делом он примет душ, приведет себя в порядок, а потом найдет какой-нибудь предлог, чтобы отправиться по своим делам. А как быть с Донни и Дженни? Ведь каждое воскресенье они обедали у них. Черт!