К слову, через каждые полдня пути, не знаю, по чьему-то доброму умыслу или же "так исторически сложилось", на дороге обязательно имелись караван-сарайчики разной степени вместимости, с местами отдыха и харчевнями. Харчевни же, в свою очередь, привлекали местную публику и были местом для общения и передачи сплетен. Мы как раз и подъехали к такому месту, в небольшом ауле и расположились на отдых. Да и куда спешить? За нами никто не гонится.

Пообедали, подремали и двинули дальше. К вечеру достигли вполне приличных размеров селение, где и решили заночевать. Пора выпускать на сцену моих песняров. Я, скрепя сердце и с зубовным скрежетом, опохмелил страдальцев, налив им маленько разбавленной водки. Надеюсь, никто меня Тыгыну не заложит.

Пока мы ели и пили, в харчевню подтягивался местный народ, пропустить по стаканчику бузы и прикоснуться к великому. Великий акын, проездом, только одна гастроль. Спешите видеть. Взбодренный алкоголем сказитель, хотя уже не поворачивается язык его сказителем называть, репертуар сменился очень значительно, свою программу отработал на пять. Арчах сиял государственной наградой, охотно отвечая на вопросы поклонников, но под строгим цензоровым, то есть моим, оком. Выступать я ему сегодня не дал, рано еще смущать умы деревенских жителей своими кровожадными призывами. Да и вообще, напряженный график выступлений я ему не обещал, так ведь и спиться недолго.

На следующий день наша компания поехала веселее. Ко мне подкатил, во-первых, выздоровевший певец степей, с претензиями. Начал объяснять мне совершенно очевидную, с его точки зрения, ошибку. Почему я так плохо рассказываю. Почему говорю: "Нюргуун-боотур поскакал за басматчи"? Никто не понимает. Надо рассказать, какие доспехи у боотура, какое оружие, какой конь и как он скакал – рысью или галопом. Как он сверкал глазами и как тяжело дышал. Иначе люди совсем не понимают, про то, что я говорю.

— Ты знаешь, я здесь не для того, чтобы сказки рассказывать, а для того, чтобы сказки рассказывал ты. Я тебе даю идею, а ты её рассусоливаешь, как хочешь. У тебя фантазия богатая, так что занимайся. Тебя с детства учили песни петь, так и работай, шлифуй своё мастерство. Я тебе претензий не предъявляю, успехом ты пользуешься заслуженным, а вот меня агитировать не надо.

Послал, короче, его как можно вежливей. Пусть ваяет свою нетлёнку в нужном идеологическом разрезе, в соответствии с требованиями текущего политического момента. А потом товарища поправим, ежели чего. А мне нечего перед свиньями бисер метать, всё равно они не поймут всех тонкостей моего ораторского искусства.

Терять время мне тоже не хотелось, но разговаривать разговоры во время езды верхом – занятие для меня малопродуктивное. Это степнякам хорошо, у них верхом вся жизнь проходит, злые языки говорят, что они на лошади и детей зачинают, но это и вовсе выше моего разумения, равно как и секс в автомобиле. Поэтому я ускакал немного вперед, чтобы без посторонних лиц причащаться к своей волшебной фляжечке и воспринимать мир отстраненно от всякой бытовой шелухи и ненужных слов. Буколические пейзажи вполне этому настроению соответствовали, на них очень хорошо смотреть издалека, не вдаваясь в совершенно неэстетические подробности. Но всякое безделье – и об этом знают все умные люди, в особенности армейские чины от сержанта и выше, есть зло, ибо от безделья человек начинает думать. И неизвестно до чего додумается. Мне додуматься было не суждено: догнала меня Сайнара и пустила своего коня рядом с моей кобылой. Тут, конечно непонятно, кто кого догнал, ибо коник начал тут же клеить мою лошадку. Развратник, на людях постеснялся бы, ни стыда, ни совести.

— Ты мне расскажешь, откуда берутся комиссары? — Сайнара приехала поговорить о наболевшем, видать, подпольщики крепко насолили и вообще, какая памятливая.

— Ты хочешь это знать? От многих знаний проистекают многие печали, имей в виду, — я проверяю на прочность её тягу к знаниям.

— Хочу. И ещё я хочу знать про Дао, и ты Мичила учил арипметика, и откуда у тебя одеколон! Как ты убил бойцов Халх! — не сдаётся, козья морда.

И дальше вал вопросов. И почему я всё время спрашиваю, как у вас. У вас, что, по-другому? То тогда где это "у вас"? Опять я попался. Мычу, что приехал из дальних краёв, Сайнара уточняет, из каких это таких краёв, где всё не так как у нас? Здесь, в Степи, все края одинаковые. М интересом посмотрел на Сайнару, полюбовался. Она заметила мой взгляд, зарделась и отвернулась.

— Тебе дед ничего разве не говорил?

— Нет.

— Ну-э… так значит, я вообще попал в Большую Степь из другого мира.

— Какого другого? Из Верхнего?

— Нет. Из правого. А может из левого.

— Что из меня опять дурочку делаешь? Нет никаких правых и левых миров, есть Верхний и Нижний мир.

— Ты меня слушаешь или пришла объяснять мне, откуда я попал? — я начал раздражаться. Мало того, что мешает мне витать в алкогольных туманах, так еще и своей дикарской упёртостью перебивать.

Я сделал мрачный вид, насупился и отвернулся. Сайнара тоже набычилась. Ну и хрен с ней. И правильно в Степи делают, что бабам слова не дают. Назло этой обезьяне я остановил коня, слез возле виноградника и совершенно никого не стесняясь, помочился на кусты. Сайнара фыркнула и поскакала дальше. Следом за ней рванула пятёрка Талгатовых бойцов, знают, видать, что если с ней что случится, им головы поснимают. А то, что она не в первый раз по причине своего психического характера попадает во всякие неприятности, мне уже известно. Нет мозгов – считай калека. Я дождался, когда ко мне подъедет кибитка, забрался на неё, пнул своего слугу, чтобы присмотрел за лошадью и решил подремать. Но нихрена. Опять припёрлась Сайнара, подкралась ко мне и начала делать вид, что она здесь совершенно случайно.

— Сайнара, — я не вытерпел, — ты дура или только прикидываешься? Я думал, что у такого умного деда будет умная внучка, но, похоже, сильно ошибался. Ты выглядишь, как служанка, у которой пропала последняя таньга.

— Много ты понимаешь. Я умная. Только вспыльчивая, мне дед говорил. Дочери Старшего Рода позволено всё. Но ей не позволено на людях проявлять свои чувства, с гневом иди в бой и повышать голос. У меня не всегда получается. Ты на меня обиделся?

С этими словами она завалилась на мягкие шкуры, на которых я лежал, как раз мне под правую руку.

— На дурочек у нас не принято обижаться.

Единственное, что меня всегда раздражает, так это люди, высказывающие свое, так называемое, точное мнение, и которые ничуть не разбираются в вопросе, который собираются комментировать.

— Так и ты начинаешь говорить про то, что знаешь лишь из рассказов полуграмотных колдунов и акынов, не понимая сути того, что сама сказала. Ну ладно. Я тебя простил.

Сам же я во время этой пылкой речи ненавязчиво поглаживал внутреннюю часть её руки в промежутке между локтем и запястьем. Нежно-нежно, едва касаясь. Это, для тех, кто понимает, приводит к совершенно конкретному результату. Сайнара уже прикрыла глаза и уже совсем меня не слушала, погружаясь в глубины ощущений, видимо, доселе ей неведомых.

— Что ты делаешь? — севшим голосом спросила она.

— Ничего, — прошептал я ей в ухо и начал покусывать мочку. Дернул ногой, заднее полотнище нашей кибитки зашуршало и закрыло вход.

— Мерзавец, — застонала она, — ты честную девушку…

Однако, несмотря на все мои старания и тяжелоё дыхание, доступа к белому нежному телу я не получил. Сайнара встрепенулась и села.

— Ну всё… Хватит. Нашёл место.

В соответствии с женской логикой, сама же пришла. Ко-з-за. Только возбудила, понимаешь ли, напрасные надежды…

— А что? Нормальное место, — пытался я продолжить эротические упражнения, — ничем не лучше других.

— Люди смотрят, — совершенно нелогично продолжила она, кибитка была вполне себе закрыта, — и вообще.

Что "вообще" я так и не понял, а она откинула обратно полог и села на шкуры.