Затем Авраам обнял Шамаса, и у мальчика невольно соскользнула по щеке слезинка, которую он тут же вытер кулаком.

– Не стесняйся того, что чувствуешь боль от расставания с теми, кого любишь ты и кто любит тебя. Мои глаза тоже полны слез, пусть даже я и не позволяю им пролиться. Я всегда буду тебя помнить, Шамас. Ты должен знать, что я стану отцом множества народов, каким был Адам, а благодаря тебе люди узнают историю мира и расскажут ее своим детям, а те – своим, и так от поколения к поколению и до скончания веков.

Авраам подал сигнал, и люди его рода тронулись в путь. В тот же миг и Ядин поднял руку, показывая своей семье, что и ей пришло время покинуть Харран. Они пошли в противоположных направлениях, иногда оборачиваясь и махая руками на прощание. Шамас то и дело бросал взгляд в сторону Авраама, надеясь, что тот обратит на него свой взор, однако Авраам решительно шел вперед, не оборачиваясь. Лишь только когда он достиг холма с пальмовой рощей, в которой они с Шамасом провели так много вечеров вместе, он ненадолго остановился и окинул рощу взглядом. Авраам чувствовал, что Шамас смотрит на него издалека, и обернулся, понимая, что мальчик ожидает от него последнего прощального жеста. Их взгляды уже не могли встретиться, однако они оба осознали, что смотрят друг на друга.

Солнце уже поднялось, и начался еще один день, которому – как и всем другим – было суждено кануть в вечность.

17

– Госпожа! Госпожа!

Клару вывели из задумчивости крики одного из сопровождавших ее людей.

– Что случилось, Али?

– Госпожа, уже наступила ночь, и староста деревни начал нервничать. Женщины ждут вас на ужин.

Иду, уже иду.

Клара поднялась, отряхивая желтую пыль, прилипшую к ее коже и одежде. У нее не было ни малейшего желания с кем-либо разговаривать, а тем более со старостой деревни и его домочадцами. Ей хотел насладиться ощущением уединенности этого места, так как вскоре здесь появится множество людей.

Она размышляла о Шамасе, мысленно представляя себе его лицо, и ее воображение распалилось настолько, что она даже слышала звучание его голоса и звуки его шагов.

Шамас, по-видимому, еще только учился на писца, чем и объяснялось то, что его клинописные значки были далеки от совершенства. Тем не менее он, как представлялось Кларе, был человеком незаурядным, обладавшим каким-то даром, а главное – близким к праотцу Аврааму, и именно поэтому Авраам рассказал ему о сотворении мира.

Но как в сознании Авраама родилась Книга Бытие? Являлось ли это лишь подражанием древним месопотамским мифам?

Авраам был кочевником, стоявшим во главе рода. У всех кочевых племен имелись свои традиции и мифы, но в процессе кочевой жизни племена перемешивались, соединялись различные самобытные культуры. Люди заимствовали друг у друга обычаи, мифы и даже богов. Так что, по всей видимости, миф о всемирном потопе, описанный иудеями в Библии, был заимствован ими из «Поэмы о Гильгамеше».

Когда Клара подошла к дому старосты деревни, тот ждал ее в дверях с ледяной улыбкой, однако Клара не обратила на это ни малейшего внимания. Поужинав, она ушла в комнату, где ей приготовили импровизированную кровать рядом с кроватью одной из дочерей хозяина дома.

Клара чувствовала себя очень уставшей, а потому тут же заснула, чего с ней не происходило с того самого дня, как Ахмед покинул Золотой дом.

В Каире дом Альфреда Танненберга находился в Гелиополе – районе, где жили правительственные чиновники.

Из окон кабинета виднелись группы деревьев, а еще бросались в глаза несколько охранников, патрулирующих прилегающий к дому участок по всему его периметру.

Прожив на свете много лет, Альфред Танненберг стал еще более недоверчивым, чем был в молодые годы. Мало того, он теперь не доверял даже своим старым друзьям – людям, за которых в прежние времена отдал бы жизнь, потому что он был тогда уверен, что и они отдали бы свои жизни за него.

Почему они так упорно хотят заполучить «Глиняную Библию»? Он ведь предложил им так много в обмен на эти глиняные таблички, которые могли бы обеспечить будущее Клары. Дело было не в деньгах: у его внучки уже и так имелось достаточно средств, чтобы прожить в достатке всю оставшуюся жизнь. При помощи. «Глиняной Библии» Альфред хотел обеспечить Кларе прочное положение в обществе, основанное на искреннем уважении к ней окружающих. Ей это было необходимо, потому что мир, в котором они все это время жили, вдруг начал рушиться, и уже было просто невозможно закрывать глаза на происходящее, что вызывало у Альфреда сильное раздражение. В самом деле, сообщения, которые на протяжении последнего года присылал ему Джордж, не оставляли никаких сомнений: после 11 сентября 2001 года в мире все словно перевернулось.

Соединенным Штатам необходимо было создать образ врага, чтобы затем, борясь с ним, добиться контроля над мировыми энергетическими ресурсами. Арабы же считали, что для того, чтобы вырваться из нищеты и заставить мир себя уважать, они должны продемонстрировать свою силу. Таким образом, интересы обеих сторон на какое-то время совпали: и та и другая стороны хотели войны и, по сути, уже находились в состоянии войны. Альфред даже в такой сложной ситуации (а сколько их было на протяжении его жизни, этих сложных ситуаций!) все равно пытался заниматься своим бизнесом. Однако ему оставалось жить на белом свете лишь несколько месяцев, и он боялся за будущее своей внучки. А если и возможно будущее, то явно не в Багдаде и не в Каире. Ахмед, муж Клары, это понимал и поэтому горел желанием убежать отсюда. Тем не менее Альфред не хотел, чтобы его внучка стала беженкой, на которую будут косо смотреть, потому что она из Ирака и особенно учитывая ее родство с Альфредом Танненбергом – ибо рано или поздно все равно выяснится, кем на самом деле он был. Единственный способ спасти ее – это добиться, чтобы ее признала археологическая элита, а в этом ей могло помочь только обнаружение «Глиняной Библии». Но Джордж почему-то заупрямился, да и Фрэнки и Энрике, хотя сами имели семьи, не захотели понять Альфреда.

Теперь он был один, один против всех. Ситуация осложнялась крайне неприятным обстоятельством: жить ему осталось уже совсем немного.

Альфред в очередной раз прочел медицинское заключение. Врачи хотели сделать ему еще одну операцию, чтобы удалить опухоль, пожиравшую его печень. Ему нужно было принять решение, и, в сущности, он его уже принял: он больше не ляжет на операционный стол, тем более что, как говорилось в медицинском заключении, это отнюдь не гарантирует ему жизнь. Кроме того, он может умереть в операционной – его сердце может не выдержать. И наконец, в последнее время на него ополчились и другие напасти: стали мучить приступы тахикардии и резко подскакивало давление. Единственное, чего сейчас очень хотел Альфред, – так это прожить еще столько времени, сколько потребуется Кларе для проведения раскопок в Сафране, пока американцы не начали бомбардировки Ирака.

Стук в дверь кабинета заставил Альфреда оторвать взгляд от медицинского заключения и посмотреть на дверь в надежде, что пришел именно тот, кого он ждал.

Слуга сообщил Альфреду, что пришел Ясир и еще один человек, которого звали Майк Фернандес. Да, именно их Альфред и ждал, поэтому он жестом велел слуге привести их.

Затем он встал и направился к двери, чтобы поприветствовать прибывших. Ясир в ответ слегка кивнул и изобразил на лице улыбку, которая была больше похожа на гримасу: он не простил Альфреду той пощечины, которую получил от него в их последнюю встречу. Альфред и не думал извиняться, потому что понимал: после такого оскорбления не помогут никакие извинения. Ясир теперь предаст его при первой же возможности – как только будет гарантирован успех операции, которую они сейчас готовят. Альфреду нужно будет держать ухо востро, чтобы суметь предугадать момент удара еще до того, как Ясир попытается его нанести.

Майк Фернандес, здороваясь с Альфредом, окинул его оценивающим взглядом. Его удивило, с какой силой старик пожал ему руку, но еще больше он поразился возникшему у него ощущению, что он находится рядом с очень плохим человеком. Майк не знал, чем было вызвано такое ощущение, он просто чувствовал это – вот и все. Он и сам был далеко не святым и уже довольно долгое время по приказу Дукаиса занимался всякими грязными делишками и совершал поступки, из-за которых его матери, будь она еще жива, было бы очень стыдно. Однако несмотря на то что он всем этим занимался последние несколько лет, Фернандес по-прежнему интуитивно чувствовал, откуда исходит добро и откуда зло, а стоявший перед ним старик буквально излучал зло во все стороны.