— Ой, извини, я
нечаянно! Проклятый брус… — пробурчал я, спешно поднимая бутылку и едва
сдерживая злорадную улыбку.
Девчонка глубоко
вздохнула и, смахнув брызги со страниц книги, снова присела на моток брезента.
— Извини! — сказал я и
пошел дальше.
В это время паром попал
в водоворот и его стало заметно трясти. Оказавшись за спиной девчонки, я
остановился и, беззвучно хохотнув от удовольствия, снова повторил свой трюк, направив на сей раз ледяной плевок прямо на лопатки девчонки, выпирающие из-под
платья. Когда вода хлынула на спину Пашки, она пронзительно взвизгнула и опять
вскочила, буквально задыхаясь от столь коварного удара. Ее глаза, и без того
большие, расширились до безобразия.
— Прости, я не хотел!
Это водоворот! Так качает, а бутылка скользкая… — начал я как бы виновато
оправдываться за свой поступок, но мои глаза при этом так злорадствовали, что
девчонка, похоже, все поняла.
Я подумал, что она
сейчас бросится на меня и вцепится ногтями в лицо, точно дикая кошка, или же, что еще хлеще, попытается двинуть меня по щеке этой своей черной книжкой, которую она теперь прижимала к груди, защищая от воды, или же, на худой конец, разразится на весь паром трехэтажной бранью, чтобы натравить на меня всех
пассажиров парома. Да, в те секунды нашего противостояния я был почти уверен в
таком исходе ситуации и был поэтому готов принять любую контратаку девчонки, так как чувствовал себя отмщенным по полной программе! Однако ничего страшного
не произошло. Пашка осталась стоять на месте, ее пальчики лишь крепче сжали
кожаную обложку. И она не произнесла ни слова, а только посмотрела как всегда
открыто, прямо в глаза, и все… Но зато, что это был за взгляд! Нет, в ее
глазах, которые я тогда впервые увидел так близко и ясно, не было ни ненависти, ни гнева, ни злобы, ни коварства. В них вместе с набежавшими слезинками застыли
боль и удивление, непонимание и немой упрек, точно она говорила: «Ну зачем ты
так?!» Но более всего меня поразило в этом взгляде даже не это, а какая-то
необъяснимая покорность судьбе, точно девчонка понимала, что получает расплату
за свои проступки, и, похоже, она была готова и дальше терпеть любые мои
выходки. И тут я впервые ощутил внутри себя острый укол совести. Не перегнул ли
я палку своей мести? «А вдруг эта девчонка тогда, в башне, задела меня
действительно случайно?» — промелькнула в мозгу стремительная мысль.
И, поддаваясь этой
минутной слабости и желая поскорее уйти от девичьего взгляда, я мухой подхватил
уже почти пустую бутылку и, неуверенно буркнув: «Прости! Я же не
специально…», убрался восвояси. Я подошел к краю парома и повис на его
железных
поручнях. Уши у меня горели, от духоты и от внезапно нахлынувших чувств совсем
не хватало воздуха. Я дышал широко раскрытым ртом, приводя себя в порядок. Две
силы боролись у меня внутри. Одна ликовала и говорила, что ты, Жорка, молодец!
Сделал эту зазнайку на все сто! Будет теперь знать, как обижать такого
классного пацана! Кажется, она поняла свои ошибки и впредь не станет так себя
вести — надменно и вызывающе. Другая, наоборот, упрекала меня, считая, что я
поступил подло, ударил в спину, как самый последний трус. А ведь она не такая
уж и зануда, и совсем не уродина, даже симпатяшка! Вон ведь какие у нее живые
глаза!
Я не знаю, что делала в
это время девчонка, так как боялся обернуться, но, похоже, на пароме никто даже
и не заметил наших разборок. Плавание спокойно продолжалось.
Когда я наконец пришел в
себя, то снова почувствовал уверенность в своих силах и в правоте поступков. Я
отомстил и теперь могу спокойно возвращаться домой. Ведь сама судьба дала мне
такой шанс хоть как-то поквитаться за свои поражения, и я его не упустил. И
нечего себя больше укорять! Через пару дней мы уже полетим в Египет, и все эти
мелочные разборки изгладятся из памяти и души, вытесненные новыми
захватывающими впечатлениями. Став прежним Жорой-Обжорой, я усмехнулся и, забросив баклажку далеко в реку, решительно обернулся. Однако то, что я увидел, заставило меня поразиться! Нет, это вовсе не касалось Пашки, я, кажется, и
думать-то о ней уже забыл. Видение, открывшееся моему взору, было тревожным и
впечатляющим: из-за леса прямо на паром надвигалась страшенная серо-лиловая
туча. Гонимый ею ветер какими-то невероятно резкими и свирепыми порывами
кидался то на прибрежные заросли, то на реку, то на наше хлипкое судно. Хоть
берег был уже и далеко от парома, но я слышал, как трещат там отрываемые с
деревьев
сучья, как протяжно скрипят и стонут старые сосны да ели. В небе что-то гулко
прогрохотало.
— Эге, кажись,
начинается представленьице! Эх, не успеем теперь оторваться… — услышал я
рядом голос старичка, спешно идущего к своему рюкзачку с камушками.
— Ничего, дедуль! —
подбодрил его паромщик. — Оторвемся! Ветер-то, он теперь нам в помощь будет, попутный! Вмиг на том берегу очутимся! Гроза-то, она еще не так скоро
разразится, пужает пока токмо. Держитесь покрепче и все! Щас вас всех с
ветерком прокачу! — и он, кинув за борт потухшую папироску, начал что-то делать
у пульта управления паромом.
Я взглянул на Пашку. Она
стояла все на том же месте и кого-то усиленно отыскивала взглядом своих
огромных глаз. Платок она держала в руке, а раскрытая книга лежала на брезенте, и ветер жадно ее перелистывал то в одну, то в другую сторону, как бы
нетерпеливо пытался узнать, где там самое интересное место. И тут снова
раздался оглушительный гром, и налетел такой внезапный и мощный шквал ветра, что застал всех пассажиров врасплох. Злые порывы ринулись на паром, точно стая
голодных хищников, хватая и швыряя все, что попадалось им на пути. Люди
загалдели, засуетились, прикрывая свои пожитки, началась суматоха, более
похожая на легкую панику.
Я от неожиданности
оступился и едва не вылетел за борт, повиснув на поручнях. Они меня удержали, и
я снова встал на ноги. В лицо ударила пролетавшая по воздуху газета, к ступням
полетели клочья сена, срываемые с подводы. По палубе катались пластиковые
бутылки и яблоки, носились бумаги, полиэтиленовые пакеты, картонные коробки и
даже чье-то кепи.
— Жора, ты где?! Иди
быстрей сюда! — донесся зычный голос тети Клавы.
В это время Пашка тоже
крикнула:
— Тетя Зоя, я здесь! — и
замахала рукой.
Однако коварный ветер
тут же рванул ее платок и, выдернув его из пальцев, швырнул далеко за борт.
— Ой! — пискнула
девчонка и обернулась.
А проказник, подвывая,
как волк, уже вовсю теребил ее платье и запутывал косички. Видя, что платку уже
не поможешь, Пашка кинулась к книжке, но и тут опоздала… Резкий порыв вырвал
пухлый фолиант буквально из рук и с легкостью погнал его по гладкой палубе.
Девчонка в отчаянии бросилась следом, пытаясь задержать бег книги. Где там!
Свирепый проказник норд-ост не оставил ей никаких шансов. Он словно играл с
человеком, напевая при этом свою заунывную песенку. Ветер замедлял натиск, давая девчонке возможность нагнать бесценную для нее книгу, но как только она
плюхалась на палубу, чтобы прикрыть собой черный фолиант, тут же ловко
подхватывал его и опять гнал к краю парома. А потом вообще взял и грубо закинул
книжку прямо в реку!
— О, нет! — воскликнула
пораженная девчонка и, быстренько перекрестившись, тоже бросилась за борт.
В отчаянном рывке Пашка
добралась до своего уже собравшегося идти ко дну сокровища и выхватила книгу из
воды.
Отфыркиваясь, хотела уже
было возвращаться, но заметила белеющий неподалеку лоскут ее платка, который