— Я пью и пою по очереди, — ответил Антон по-немецки на русский вопрос матери.

— Упорно не желает говорить по-русски, — вздохнула Мириам. — Ходит в немецкий детский сад, а там дети его дразнят за каждое русское слово. Но разговаривать спокойно он нам не даст ни по-русски, ни по-немецки. Знаете что? Давайте выйдем прогуляться: здесь за углом есть детская площадка, и там он займется игрой, а мы сможем сесть на скамеечку и спокойно поговорить.

Апраксина согласилась, потому что Антон действительно заглушал все звуки в бюро и разговаривать при нем не имело смысла.

Они вышли на улицу, миновали аптеку и завернули за угол. Здесь, между домами, был скверик со скамейками и детской площадкой. Антон поехал к ребятишкам, качавшимся на качелях, а графиня с Мириам уселись на скамейку в стороне от площадки.

— Почему сначала вы не хотели разговаривать со мной о Наталье Каменевой? — спросила Апраксина.

— Потому что я не любительница подобных драм вообще, а к этой не имею никакого отношения в частности. Я вам сразу скажу: Каменева печатала у меня без разрешения на работу. Вы сами русская и поймете меня: Наталья с мужем приехали недавно, родни у них тут нет, помощи ждать не от кого, а пособие невелико. Конечно, его хватило бы для скромной жизни, но муж Каменевой художник, и все их деньги уходили на холсты и краски. До нашего знакомства я несколько раз встречала Наталью в магазине «Альди» и видела, как экономно она покупает продукты: возьмет баночку, повертит и поставит назад, а потом отойдет в сторонку, подсчитает что-то в блокнотике — и только потом вернется и положит выбранное в тележку. Мне было больно на нее смотреть, я ведь сама через все это прошла. Приличные люди вообще-то стесняются ходить в «Альди», там одни иностранцы пасутся да пенсионеры.

— А вы не стесняетесь?

— Мы сейчас покупаем дом, мне стесняться не по карману. Мое бюро приносит такой незначительный доход, что мне выгоднее было бы самой работать машинисткой на «Свободе». Но я, знаете ли, была несколько лет без работы, мыла посуду в ресторанах и пивные бутылки на пивном заводе, потом рассердилась и решила рискнуть — сама создала для себя рабочее место, вот это самое бюро, откуда меня никто не может уволить. Я им дорожу и не хочу терять с трудом созданную опору под ногами. Для того же и дом покупаю — чтобы никто не мог безнаказанно повышать мне квартплату каждый год. Поэтому — «Альди». В магазине мы как-то разговорились с Натальей, и она, как это бывает с русскими женщинами на чужбине, тут же мне призналась, что у нее впереди полная неизвестность, что ее муж любит другую женщину и она хотела бы встать поскорей на собственные ноги. Она спросила, не знаю ли я кого-нибудь, кто взял бы ее убирать квартиру или сидеть с ребенком. Я спросила ее, умеет ли она печатать на машинке? «Немного умею», — ответила она, и я пригласила ее зайти как-нибудь в мое бюро. Печатала она медленно, но очень грамотно и аккуратно, и я стала давать ей работу. Я готова за это ответить, если это такое большое преступление.

— Ну, тут я совершенно не в курсе, ведь это проблема финансовых органов. Доносить на вас я в любом случае не стану. Меня интересует только смерть Натальи Каменевой и все, что с нею связано. Госпожа Фишман, я вижу, что с вами можно говорить прямо: вы только что мне это продемонстрировали, с самого начала признавшись, что давали Каменевой работу «по-черному». Кстати, я это уже знала от одной вашей знакомой, которой вы тоже помогли с работой в трудную минуту.

— Ни одно благодеяние…

— Не остается безнаказанным.

— А, так это Адочка поторопилась! — Мириам улыбнулась, и Апраксина походя отметила, что от носа к краям тронутых улыбкой губ пролегли при этом две тонкие, едва заметные морщинки — «морщины разочарования» по ее классификации.

— Так чего же вы от меня хотите? — спросила Мириам после недолгого молчания.

— Час назад я разговаривала с Адой. Это был вполне официальный допрос. Я хочу, чтобы вы прослушали вместе со мной магнитофонную запись ее показаний и прокомментировали их.

— После того, как вы тонко дали мне понять, что Ада на меня настучала? И вы теперь уверены, что я воспользуюсь случаем, чтобы отплатить ей тем же…

— Я уверена в том, что вы не скажете ничего, что не было бы правдой, госпожа Фишман.

— Просто Мириам. Что ж, давайте попробуем.

Апраксина с удовольствием отметила, что линии разочарования уже исчезли с лица Мириам: лицо ее снова было круглым и гладким, если не считать двух горизонтальных морщин на лбу — признаков добродушия и умения реально воспринимать жизнь. Она достала из сумки магнитофон и включила его на полную громкость. Однако шум улицы, плеск фонтанных струи и крики детворы мешали слушать запись.

— Не включайте пока! — сказала Мириам. — Я сейчас принесу наушники, и мы сможем спокойно прослушать запись. Присмотрите пока за Антоном, хорошо?

Она сходила в бюро и принесла пару наушников, подключила их к магнитофону, распустила двойной шнур и предложила одну мембрану Апраксиной, а другую взяла себе: теперь обе могли без помех слушать запись допроса Ады фон Кёнигзедлер. Она захватила еще блокнот и карандаш и, внимательно слушая, делала в блокноте пометки.

Когда запись кончилась, Мириам сразу же начала говорить, поглядывая в блокнот:

— В общем и целом Ада говорила правду. Но она солгала, что познакомилась с Натальей в моем бюро: она знает Каменевых еще по Советскому Союзу. И еще: она не стала бы столько возиться с Натальей, если бы что-то не давало той право обращаться к ней то с одной, то с другой просьбой: бескорыстная благотворительность не в духе Ады. Она действительно откровенно недолюбливает Каменева, но это еще не значит, что она любила обиженную им жену. А вот еще деталь и, как мне кажется, более важная: Ада скорее всего знает, куда именно в тот злополучный день отправилась Наталья. Они встретились в бюро, о чем-то долго шептались, и Ада передала Наталье ключ от машины со словами: «Тебе не хватит бензина туда и обратно. Деньги-то у тебя есть?» Наталья вынула кошелек, заглянула в него и сказала: «Дай марок пятьдесят на всякий случай!», и Ада дала ей деньги. Пожалуй, это все, что я могу сказать.

Апраксина поблагодарила Мириам, попрощалась и скорым шагом направилась к припаркованной машине: ей хотелось поспеть еще и на обыск в Олимпийскую деревню.

Олимпийская деревня. Сюда, на северную окраину Мюнхена, после войны свозили горы битого кирпича, черепицы, штукатурки, стекла, обломков металла и дерева и, конечно, человеческих останков, уже от них неотделимых: жильцы погибали вместе со своими домами, и прах жилищ смешивался с прахом хозяев в общий скорбный сор войны. Долгое время эти горы оставались нетронутыми, потом их засыпали землей, устроив что-то вроде группы курганов, и через десятки лет место это превратилось в обычные зеленые холмы. Позже здесь была построена телебашня, а к Мюнхенской международной олимпиаде 1972 года была устроена Олимпийская деревня для спортсменов и построен стадион: гигантская паутина его стеклянного полога до сих пор является самой большой по площади крышей в мире. После Мюнхенской олимпиады деревню передали университету под общежитие для студентов, а позже она расстроилась в обыкновенный жилой массив, сохранив лишь спортивное название.

В Олимпийской деревне нет проезжих улиц, по ней можно лишь ходить пешком и ездить на велосипедах. Зато под землей находится еще одна Олимпийская деревня — для автомобилей: это обширный двухэтажный гараж, где проезды для машин повторяют названия улиц, расположенных наверху. Апраксина прежде никогда здесь не бывала; она поставила машину на первое попавшееся свободное место и, выйдя из машины и увидев таблички с названиями улиц, тут же сообразила, что найти дорогу ей поможет обыкновенная городская карта. Так и вышло: ориентируясь по карте, она быстро нашла подземную часть Штрасбергерштрассе и пошла к выходу наверх.

Поднявшись по винтовой лестнице, она оказалась на склоне холма, спускавшегося террасами к широкому лугу: на этих террасах стояли одинаковые многоквартирные дома, аккуратные и безликие. Проходившая мимо девушка, по виду студентка, показала ей, где находится дом номер 9, и Апраксина спустилась к нему по каменной лестнице между куртинами буксуса. Найдя табличку с номером «9» на стене трехэтажного дома, она подошла к дверям, нашла в списке квартир номер «519» и позвонила. Прогудел зуммер, и входная дверь отворилась.