— Себя не обнаруживайте, а он пусть шагает.

У первых шалашей, где жили бойцы роты, встретились Каргин и начальник штаба бригады.

— С утра ждешь или случайно на моем пути оказался? — спросил старший лейтенант, пожимая руку Каргина.

Не принял Каргин шутливого тона, ответил серьезно:

— Как только доложили о вашем появлении, с того момента и вышел встречать.

— Не выкай! Забыл, что меня Костей зовут?.. Кроме того, кому-кому, а друзьям и вовсе только правду говорить надо. Застава-то твоя, ну та, которая меня окликнула, почти в километре отсюда. Между прочим, когда прошел ее, нарочно оглянулся и заметил, что ни один из них даже не шелохнулся. Или ты специального скорохода держишь? Может, телефонами обзавелся?

— Так то наша, так сказать, внутренняя застава тебя чуток пощупала.

— Имеешь и внешние? Сколько? На каком расстоянии от лагеря?

— Во всю глотку отвечать или погодить малость? — улыбнулся Каргин искренней заинтересованности Пилипчука. Немного помолчал, потом сказал, сделав рукой приглашающий жест: — Прошу до штаба. Там на все вопросы отвечу точно. И документацию, какая имеется, покажу.

— Только одно сейчас скажи: телефоны имеешь?

— Пока только два.

— И один из них установил на самом опасном направлении, на той самой заставе, которая первой засекает представителей штаба? — захохотал Пилипчук, ткнул Каргина кулаком в грудь и зашагал по еле заметной тропке.

В штабной землянке, вырытой в густом ельнике и прикрытой накатом из толстых бревен, Пилипчук придирчиво проверил и схему охраны лагеря роты, и всю прочую документацию, которой сам же и приказал обзавестись. Потом вдруг заговорил о погоде, о том, что сейчас для трав и леса дождь во как нужен. До тех пор болтал о всякой ерунде, пока Каргин не перебил его вопросом:

— Чтобы на бога поплакаться, в роту ко мне и пожаловал?

Тогда, сразу посуровев, Пилипчук достал из своей планшетки карту, бережно развернул и разложил ее на столе.

— Гляди, — только и сказал он, чуть отшатнувшись к земляной стенке.

Самая обыкновенная карта европейской части СССР лежала на столе. Оттого, что она вмещала лишь меньшую часть Родины, на которой не только целые области и края, но даже и некоторые республики отсутствовали, Каргин с особой болью подумал, что фашисты много советской земли захватили.

Особенно кольнула в самое сердце недавняя штриховка, в черный цвет окрасившая и Донбасс, и весь Крым.

И еще Каргин увидел на карте огромный синий клин, начинавшийся от Курска и упирающийся в Воронеж. Здесь этот клин раздваивался на два пунктирных кривых рога, один из которых обходил Москву с востока, а второй устремился к низовьям Волги. Около этих рогов торчали большие знаки вопроса. Каргин понял: Пилипчуку неизвестно, куда теперь ударят фашисты — на окружение Москвы или на юг.

— Сам с любовью все это вычерчивал или ихние генералы для сведения прислали? — вот и все, что способен был сказать Каргин, бессильный скрыть раздражение.

— А ты не злись: злость — никудышный советчик, — так же зло осадил его старший лейтенант. — Или газет не читаешь? Уже забыл, что недавно Совинформбюро сообщило? Только за последние два месяца из Франции, Бельгии и Голландии фашисты перебросили на советский фронт двадцать две дивизии. Да еще в Италии, Румынии, Венгрии и Словакии бесноватый наскреб до семидесяти дивизий и бригад! И финские войска на севере!.. Вот какая силища сейчас против нас прет.

После той первой встречи с командиром бригады Каргин сравнительно аккуратно получал немногие газеты, которые причитались его роте. А еще в роте теперь была и своя партийная группа, которая одной из первейших обязанностей считала организацию всевозможных бесед с партизанами. Поэтому Каргин знал о падении Севастополя, о том, что теперь в руках фашистов весь Крым очутился. Знал и об ударе врага на Воронеж. Однако до этой минуты почему-то считал: от Москвы вас, подлюг, отшвырнули — то, так сказать, задаток, а основное вот-вот выдано будет. Теперь же, увидев карту, он вдруг опять, как и в прошлом году, когда узнал о намерении врага штурмовать Москву, почувствовал, что просто обязан немедленно сделать что-то такое, что-то такое…

В землянку заглянул дежурный по роте. Он именно заглянул, а не вошел, и Каргин понял, что нет у него ничего спешного, вот и сказал, словно отрезал:

— Занят я!

Дежурный исчез, осторожно прикрыв за собой жиденькую дверь.

— Так вот, товарищ Каргин, слушай боевой приказ: поднять роту и форсированным маршем следовать к Заливному Лугу. Знаешь такой? Иди туда и занимай оборону с западной стороны. Вот в этом самом месте, где к нему тракт ближе всего подходит. — И старший лейтенант уже на другой карте, которую достал из той же планшетки, показал Каргину участок, где ему надлежало стоять в обороне.

Похоже, начальник штаба бригады ждал вопросов, но Каргин молча нанес на свою карту границы нового участка обороны роты и стал неспешно собирать свое немногочисленное личное имущество, укладывать его в трофейный солдатский ранец, обшитый кожей.

— И не спросишь, чем вызван этот приказ? — даже обиделся Пилипчук.

— Сам скажешь, если положено, — буркнул Каргин.

— Большая земля, Ваня, в одну из ближайших ночей к нам самолет обещает прислать.

Каргин, согнувшись, застыл над своим ранцем.

— Чего глаза таращишь? — довольный эффектом, засмеялся Пилипчук.

— В такое трудное для всей страны время — и вдруг нам самолет…

— Именно потому, что оно такое трудное, и надо встретить самолет в лучшем виде! Чтобы комар носа не подточил! — и вовсе расшумелся старший лейтенант. И невозможно было понять, отчего он так взвинтился: то ли от злости, что врагу многое удалось, то ли от радости, что с Большой землей прочная связь наконец-то устанавливается.

В землянку снова и уже более решительно заглянул дежурный по роте.

— Входи, докладывай, — разрешил Каргин.

Только сказал это — в землянку вошли Федор с Юркой. Юрка зачастил с порога:

— Понимаешь, товарищ Каргин, да окажись я на его месте, я бы тому сукину сыну…

— Тебе кто слово дал? Кто тебя сюда пригласил? — насупился Каргин, хотя в душе был рад и появлению друзей именно в этот момент, когда начальник штаба бригады вывалил на него столько нового, и тому, что заговорил Юрка, а не дежурный, которого он недолюбливал за излишний педантизм, за то, что этот дежурный даже с пустяками норовил явиться к командиру роты.

— Да разве этот рохля доложит так, чтобы вы поняли? — еще больше поднял голос Юрка, даже шагнул было вперед, но Федор сцапал его за плечо, рывком спрятал за свою спину и заговорил не спеша, как это случалось с ним только в минуты холодного бешенства:

— Боец Сергей Соловейчик дал в морду Стригаленку. За дело врезал. А этот, — кивок на дежурного по роте, — сразу к вам с докладом побежал. Говорит, чепе произошло.

— Конечно, чепе, если бойцы одной роты меж собой мордуются, — тоже зло отпарировал дежурный по роте.

Первым побуждением Каргина было — прикрикнуть, пристыдить товарищей. Дескать, на фронтах такое творится, над Родиной беда с новой силой нависла, командование бригады нам ответственное задание доверило, а вы… Но вовремя вспомнил, что они еще не знают того, что недавно стало известно ему. Да и правда сейчас на стороне дежурного: большое чепе случилось, если бойцы задрались друг с другом. И он глянул на старшего лейтенанта, будто намеревался спросить у него совета. Однако тот отошел в глубь землянки, давая понять, что во внутренние дела роты вмешиваться не намерен.

— Давай сюда Соловейчика, — распорядился Каргин и нахмурился еще больше: он никак не мог вспомнить бойца с такой фамилией; а это отвратительно, это очень плохой признак.

Но едва боец Соловейчик вошел в землянку, Каргин узнал его: это был тот самый парень, который так страстно хотел вернуться домой, чтобы помогать парализованной матери. И лицо парня — с тонкими, почти идеально классическими чертами — говорило о том, что он может увлекаться стихами, музыкой, рисовать картины — в общем, иметь склонность к чему угодно, только не к мордобою.