Они немного помолчали.

“Как они все стараются показать себя!” — подумал Виктор, но промолчал. Он ничего не понял.

И тут вдруг взвилась Яна. Вскочила с места.

— Да нет же, нет! — закричала она. — Фрейд этим не занимался! Он историю человека изучал, психологическую биографию то есть. Но этого мало. Человек не живет прошлым, хотя прошлое живет в человеке. Человек живет для будущего, думает о нем, мечтает. Это же очевидно. Будущее — вот в чем соль! И сны даются для будущего, не зря название — провидческие сны. Человек во сне перебирает варианты: как, что станется завтра со мною. Прогнозирует человек во сне, вот в чем дело! Человек сам себе предсказывает. И Маримондочка напредсказывала себе неприятности. Случится что-то с ней, а может быть, и с нами. Не знаю, что именно, но будет нехорошо. Беда какая-то будет, наверное…

Яна оборвала себя на половине фразы и села, на щеках у нее расползался нервный румянец.

“Истеричка, — решил Виктор. — Посмотрим, кто следующий…”

Все снова немножко помолчали. Потом выступила Танька. Похоже, что они соблюдали какую-то пока еще не понятную для Виктора очередность. Таня сказала:

— Я не гожусь в толкователи сновидений. То, что говорил Олег, интересно. Фрейдистские сны! Наверное, есть люди, которым снятся сны только по Фрейду. А есть такие, кому за всю жизнь перепало от силы один-два фрейдистских сна. Но возможны сны без всякой фрейдистской бредятины. Это сны-ожидания, предвидения. Здесь Янка права. Что-то должно случиться. Когда мне предстояло провалить подряд два экзамена, мне целую неделю снилось, будто я работаю мясником в лавке на рынке. Торгую мясом. Говядиной, бараниной. Очень много было мяса!

Таня передернула плечами, покривилась, показывая, как противно было торговать мясом. Худо, как бы подытоживая, заметил:

— Так или иначе, Таня, выходит, что нашей Маримонде приснился очень интересный и нужный сон.

Все как-то вяло улыбнулись, будто по обязанности. И вдруг Маримонда сказала:

— А вам, как вам показался мой сон? — и ожидающе посмотрела на Виктора.

Виктор считал себя человеком вежливым. Он немного смутился, но уклончиво пробормотал:

— Да, знаете ли, я еще хуже, чем Татьяна, могу сны толковать. Не обучен…

— Он только что из армии, — объяснила Таня.

— Ах, из армии! Ну, тогда понятно: солдатский уровень не позволяет рассчитывать на многое. Но все же, ваши ощущения? Что подсказывает вам интуиция, чувства? Если они имеются в наличии, так сказать…

Маримонда смотрела прямо в лицо Виктору. У нее были глаза рассерженной кошки: огромные черные зрачки, окаймленные светлыми ободками. Она ждала, где-то в темной глубине ее глаз притаилась усмешечка. Эта крохотная искорка и решила дело. Виктор даже встал со своего низенького креслица.

— Да, солдатский уровень, — сказал он, — дело известное. Вечером валишься с ног от трудной военной работы, а утром не то что снов — себя не помнишь. Встал и пошел, и начинай все сначала. Двигай и двигайся без конца. Так что действительно, с толкованием снов в армии не развернешься. Обстановка не та.

Маримонда опустила голову, как бы показывая всем своим видом, что именно этого она и ждала. Таня смущенно посмотрела в окно, а Янка в открытую улыбнулась. Худо сидел вполоборота. Похоже, и он не одобрял того, кто явно нарушал стиль разговора.

— Но дело не в армии, — продолжал Виктор. Он слегка покраснел от волнения. Самолюбив был и обидчив. — Солдаты тоже кое-что читают. Мне случайно попалась одна книга, я вижу ее у вас на полке, вон там… Может быть, потому и запомнил, что случайно… Сейчас прочту вам из нее отрывочек…

Виктор с удовольствием подошел к книжной полке и вытянул оттуда книгу в желтом матерчатом переплете. Он полистал оглавление, страницы при этом лязгали, как жестяные листы, в абсолютной тишине, нашел нужное место и стал читать: — “Нюйва проснулась внезапно. По-видимому, что-то разбудило ее, когда ей снился сон. Какой именно сон, она уже не помнила и ощущала лишь досаду, словно чего-то ей не хватало, а что-то было в избытке. Мягкое теплое дуновение ветра разносило переполнявшую ее энергию по всей Вселенной. Она протерла глаза. В розовом небе плавали извилистые полосы малахитовых облаков. А меж ними, то зажигаясь, то угасая, мигали звезды…” Ну, и так далее, — прервал себя Виктор. — Если вы прочитаете эту легенду, то узнаете, как Нюйва вылепила человечков из грязи и они стали с ней играть, как человечки вскоре обернулись в человечество и что дальше произошло. Одним словом, схема вашего сна хорошо изложена в сказке Лу Синя “Починка неба”. Москва, издательство Художественной литературы, 1971 год.

Вот когда они замолчали прочно и надолго. Маримонда по-прежнему не отрываясь смотрела в лицо Виктору. Только усмешечка ее слиняла. Она просто смотрела. Просто и нехорошо.

— Мари все же права: солдатская прямолинейность непригодна для постижения истины, — заявил Худо. — Сон-плагиат? Какие пустяки! Кого можно заставить видеть тематические сны? Кому снится “Анна Каренина”, “Тихий Дон” или Остап Бендер? А если и снятся, то они теряют свой привычный смысл и становятся символами, подсознание использует знакомые образы, чтобы высказать свое сокровенное, реализовать подавленное и спрятанное. Ну и что ж, что Лу Синь? Сказка его всего лишь материал, а творцом была душа Мари, которая получила право голоса, когда сознание сняло свой контроль. Нюйва Нюйвой, а нашей Мари приснился замечательный сон.

— Самое смешное, сестрички, — страшным шепотом сказала Маримонда, еще шире распахивая свои кошачьи глаза, — что я этой книги не читала вообще и с творчеством Лу Синя не знакома. Это подарок. Мне его преподнесли на работе Восьмого марта. С тех пор он у меня и стоит на полочке нетронутым.

После такого заявления присутствующим стало сразу легче. Все обрадовались, задвигались, зашумели, заулыбались. Какая, оказывается, необыкновенная женщина Маримонда! Снятся же людям такие сны!

Виктор поднял брови.

“Ничего ей не снилось. Вранье одно, сочинила она свой сон, а вот зачем сочинила — это вопрос другой. Впрочем, не мое это дело”.

— Меня удивило такое совпадение сюжета, — сказал он, втискивая в узкое пространство между книгами томик Лу Синя. — Ничего больше.

Проводив гостей, Маримонда некоторое время стояла в коридоре. Она приткнулась лбом к холодной дверной доске и глубоко дышала. Затем резко повернулась на месте, побежала к себе в комнату. Дверь хлопнула громко, оглушительно. Маримонда бросилась на кровать. Она упала плашмя, с разбегу, как падают в воду неопытные прыгуны. Но тут же вскочила, скорчилась, съежилась в маленький комочек, упираясь остреньким подбородком в коленки, и закрыла лицо вздрагивающими пальцами.

Подумала: сейчас начнется приступ. По телу разливалась знакомая страшная пустота, в глубине его нарастала мелкая-мелкая дрожь.

“Нет! За что же это он меня так? При всех, вдруг, лицом проволок по грязной мостовой. Какое унижение! Господи, какое унижение! Что я ему сделала? Ведь он даже понравился мне сначала. Такая мощная загорелая шея, наверное, очень крепкая и горячая. Зачем это он, при всех, с усмешечкой, ткнул носом… Какое унижение, какое унижение!”

Подумала: если заплакать во весь голос, то, может быть, хоть немного легче будет. Но она не могла плакать. Проклятые глаза всегда оставались сухими. А душа горела. Все тело горело. От обиды и горя горело.

Маримонда встала, налила воды в стакан, запила таблетку. Зубы стучали о край стекла. Тело уже не подчинялось, его била злая дрожь. Она легла на постель, накрылась пледом, ноги ходили ходуном, подбрасывали кверху легкую лохматую ткань. Широко раскрытые глаза женщины постепенно теряли всякое выражение, стекленели и неотрывно вглядывались в какую-то невидимую точку на известковой белизне потолка. Дрожащие губы Маримонды выбрасывали один и тот же вопрос: “За что? За что?”

Пришла мать Маримонды, и дочь никак не отозвалась на ее приветствие. Старуха мигом сообразила, что с ней неладно.