— Он лжет, пытаясь отвести от себя подозрение! — закричал Сильван.

— Нет, Сильван, — ответил я, — если мы приносим жертву своим богам, то всегда придерживаемся очень строгих правил. Каждый, кто осмелится нарушить ритуал, навлечет на себя гнев богов. Ни один друид ни за что не стал бы убивать человека таким образом, чтобы принести его в жертву одному из наших богов. Это не ритуальное жертвоприношение, совершенное кельтами, а самое обычное убийство, которое, скорее всего, является делом рук римлянина. Более того: римлянин этот плохо знаком с кельтскими обычаями, но пытался действовать так, чтобы навлечь подозрение на какого-нибудь друида.

Собравшиеся в палатке офицеры и врачи начали громко переговариваться друг с другом, обсуждая сказанное мной.

— Где ты находился во время четвертой дневной стражи? — спросил Сильван.

— Я был в гостях у Кретоса, купца из Массилии, который торгует вином, — спокойно ответил я.

— Приведите сюда этого Кретоса! — велел Урсул.

— Я Кретос, — послышался голос купца, вошедшего в шатер. Он протиснулся между столпившихся внутри римлян.

— Я Кретос, — вновь повторил он. — Я могу свидетельствовать и заверяю вас: этот кельтский друид, которого зовут Корисиос, провел в моем шатре несколько часов после полудня.

Сильван предпочел удалиться. Я не имел ни малейшего представления, зачем ему вдруг так внезапно понадобилось выйти на улицу. Кретос продолжил:

— Не вижу никаких оснований обвинять этого юношу в убийстве человека, относившегося к нему как к другу и проявившего удивительное гостеприимство. Я знаю, что Корисиос очень хорошо отзывался о Нигере Фабие. Кроме того, насколько мне известно, этот молодой кельтский ученый с выдающимися способностями скоро начнет свою великолепную карьеру. Он собирается поступить на службу в канцелярию самого Цезаря. Не так ли, Корисиос?

Я несколько раз подряд энергично кивнул головой. Кретос принял решение за меня и определил мою дальнейшую судьбу. Мне оставалось лишь смириться.

— Подозрение не может пасть на этого молодого человека! Он друид Цезаря! — закончил свою речь Кретос.

Урсул, по-видимому, был очень доволен услышанным. Он кивнул головой, соглашаясь с Кретосом. Примипил десятого легиона наверняка мысленно благодарил купца. Остальные офицеры тоже не стали возражать.

Вдруг вошел Сильван и громко заявил:

— Посмотрите, что я нашел у рабов!

Он держал в руке несколько серебряных динаров и слиток электрума.

Урсул обратился к греку:

— Взгляни на эту находку, Пекунио.

Глаза грека, следившего за рабами Нигера Фабия, были широко открыты от страха. Подойдя к Сильвану, он внимательно рассмотрел предметы, которые тот держал на открытой ладони.

— Не могу поверить своим глазам, — заикаясь, пробормотал Пекунио. — Здесь есть печать в виде гиппопотама. Это печать моего господина!

Урсул задумчиво переводил взгляд с одного офицера на другого. Наконец он сказал:

— Итак, я принял решение. Все рабы Нигера Фабия должны быть казнены. Все его имущество, включая лошадей, конфискуется десятым легионом. Если в течение трех месяцев на него не предъявит права законный наследник, то вся собственность купца Нигера Фабия перейдет во владение десятого легиона.

Урсул ткнул указательным пальцем правой руки в грудь грека и произнес:

— Ты, Пекунио, вновь лишаешься своей свободы, так как не справился с выполнением возложенных на тебя обязанностей. Ты вновь становишься рабом и переходишь в собственность Десятого легиона.

Мне кажется, что законность и справедливость — это два понятия, которые зачастую никак не связаны друг с другом. Cui bono?[44] Кому могла быть выгодна смерть Нигера Фабия? Сильвану? Может быть, он убил араба за то, что тот не хотел продавать ему своих лошадей? Или римлянин решил лишить купца жизни, потому что ему не хватало денег на покупку должности примипила? С другой стороны, можно предположить, что за всем случившимся стоял Кретос. Ведь он вполне мог убить Нигера Фабия, надеясь лишить меня возможности взять у кого-либо в долг деньги, не оставляя при этом в качестве залога Ванду. Неужели Кретосу настолько необходим шпион в штабе Цезаря? Нельзя исключать еще одной возможности: Сильван и купец из Массилии могли вступить в сговор. Похоже, Кретос решил поставить меня в безвыходное положение, вынудив подписать договор после того, как я отказался поступить на службу в канцелярию Цезаря и передавать ему важные сведения. Вполне возможно, что купец из Массилии дал Сильвану поручение убить своих собственных рабов, когда я буду возвращаться вместе с ними с противоположного берега. Таким образом Кретос сделал меня полностью зависимым от его воли, ведь он понимал, что я не мог отдать ему тысячу восемьсот сестерциев.

И разве не вызывало подозрений такое удивительное совпадение: Сильван вдруг обнаружил у одного из рабов слиток электрума? Не кто-то другой, а именно Сильван! Ведь он так старался найти виновного. Я не мог думать об этом римлянине без отвращения — он казался мне воплощением продажности и лживости. У Сильвана были все основания для того, чтобы убить Нигера Фабия. Подозрения в его адрес я считал гораздо более обоснованными, чем те, на основании которых рабам вынесли смертный приговор. У Сильвана было больше причин лишить жизни Нигера Фабия, чем у кого бы то ни было. Даже больше, чем у Кретоса, для которого смерть араба оказалась очень кстати. И куда запропастился этот Махес Тициан? Более всего меня настораживал тот факт, что он так внезапно исчез из лагеря купцов.

IV

Я подписал договор в лагере десятого легиона. Если честно, то перспектива стать друидом Цезаря казалась мне гораздо более привлекательной, чем перспектива жить без Ванды. Тогда я думал, что другого выхода у меня нет. Боги не оставили мне выбора — они сделали его за меня. Все случилось именно так, как и предсказывал друид Веруклетий.

— Если честно, то я приятно удивлен, — сказал Гай Оппий, сидя за столом напротив меня и Авла Гирта в канцелярии Цезаря. Он вслух размышлял о том, как лучше сформулировать те или иные новости, чтобы с их помощью добиться желаемой и, конечно же, выгодной Цезарю реакции в Риме. — С тех самых пор, как велись войны с кимврами, сообщение о переселении какого-нибудь достаточно многочисленного народа вызывает в Риме настоящую панику. Однако новость о переселении германского или кельтского народа не просто посеет панику, она повергнет римлян в смертельный ужас. Со времени нашествия кимвров этот ужас живет в душе каждого жителя Рима, нужен только небольшой толчок, который заставил бы этот ужас вырваться на свободу и безраздельно завладеть умами! А что происходит сейчас? В каком положении мы оказались? Гельветы идут! Да, они решили сняться с насиженных мест и отправиться к Атлантикусу, но что они делают? Они даже не нападают на наши укрепления! Каким образом мы объясним сенату — причем так, чтобы это звучало достаточно правдоподобно! — для чего нам понадобились еще два легиона, которые были вызваны в Нарбонскую Галлию без его одобрения?

— Гельветы ни за что не станут нарушать границы римской провинции или нападать на ваши войска. Они не собираются вести войну, этот народ всего лишь хочет как можно быстрее добраться до побережья, — ответил я, пытаясь держать себя в руках и не скрывая своих истинных эмоций. Гай Оппий с пониманием взглянул на меня и улыбнулся. Мое утверждение казалось ему вполне правдоподобным. Однако в тот момент он должен был решать совсем другую проблему.

— Корисиос, ты должен понять: наша задача не в том, чтобы передавать новости, которые шли бы на пользу обществу. Мы должны формулировать их таким образом, чтобы влиять на настроения римлян и манипулировать их мнением. Нам следует собирать новости и анализировать их, проверяя, насколько полезными или вредными они могут оказаться для Цезаря. Сообщения, которые могут навредить нам, мы даже не имеем права рассматривать как новости. Сейчас перед нами стоит задача найти как можно больше достаточно правдоподобных причин, которые объясняли бы сенату, зачем Цезарю понадобились сразу шесть легионов. В крайнем случае мы будем вынуждены придумать соответствующие донесения и факты. Но это должны быть новости, которые наши купцы и торговцы, возвращающиеся в Рим, не смогли бы опровергнуть.