— Ты так до сих пор и не смог изучить характер Цезаря? — рассмеялся Фуфий Цита.

— Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь смогу смириться с тем, что Цезарь открывает купцам из Рима дороги в Британию и к Северному морю?

— У вас, массилианцев, просто нет другого выхода. Цезаря уже никто не сможет остановить. Сейчас, когда Ариовист бежал от наших войск через Ренус, прихватив с собой все полученное от вас золото, вы должны либо прекратить торговать, либо попытаться приспособиться к новым условиям ведения дел, — заявил Фуфий Цита и ухмыльнулся. — Результаты галльской кампании Цезаря потрясли до глубины души не только простых римлян, но и знатных толстосумов. Сенат устроил Цезарю пятнадцатидневное триумфальное шествие! Разве мог кто-нибудь подумать, что Гаю Юлию Цезарю, который не раз преступал закон, когда-либо будут оказаны подобные почести? До сих пор самые длительные празднования продолжались десять дней: их организовали по распоряжению сената в честь великой победы Помпея, которого по праву называют Александром Великим нашего времени, над Митридатом[71]. Подумайте только: торжества в честь Цезаря длились пятнадцать дней!

Фуфий Цита немного отодвинулся назад, чтобы не мешать кухарке, которая подала на блюде разрезанную на небольшие кусочки часть туши, жарившейся над очагом.

— На самом деле в действиях проконсула провинции Нарбонская Галлия я вижу волю богов. Даже его злодеяния достойны восхищения. Разве я не прав? Сторонникам Цезаря в Риме удалось повернуть все таким образом, что сам Помпей, которого можно назвать союзником проконсула и в то же время его соперником, внес на рассмотрение сената предложение, касающееся длительности празднеств в честь Цезаря. Разве можно придумать более утонченный способ публично нанести оскорбление своему сопернику? Вспомните Цицерона! Пребывая в изгнании, он шестнадцать месяцев, унижаясь, просил разрешить ему вернуться в Рим. Сейчас он в столице и готов слизывать пот с пяток Цезаря. Теперь Цицерон больше похож на собственную тень! Как ведут себя враги проконсула? Они берут в долг у Цезаря огромные суммы и умоляют принять их сыновей на службу в его легионы, чтобы те тоже могли обогатиться за счет войны в Галлии! Кретос, я не вижу смысла в ваших попытках помешать планам Цезаря! Сейчас он могущественнее, чем когда бы то ни было. Весь Рим у его ног. Покорив Галлию, которая по размерам в два раза больше Италии, проконсул всего лишь за два лета смог в несколько раз увеличить мощь и богатство Рима. Уважение, слава, золото и множество рабов, новые торговые пути и возможность взимать гораздо больше таможенных пошлин, выплачиваемая покоренными племенами дань и налоги — все эти источники доходов каждый день приносят в казну Рима огромные суммы денег. Вот почему римляне пятнадцать дней чествовали полководца, не один раз преступившего закон.

Фуфий Цита на несколько мгновений замолчал, а затем поднял свою кружку с пивом:

— Да здравствует Цезарь! Да здравствует император!

— Deficit omne, quod nascitur, — сухо ответил я. Это значило примерно следующее: «Ничто не вечно под луной».

Кретос вымученно усмехнулся и поднял свою кружку со словами:

— Да здравствует янтарь, золото Востока!

Мы еще довольно долго болтали, сидя за столом, и продолжали есть до тех пор, пока уже не могли смотреть на вкуснейшую жареную свинину. Мне казалось, что еще немного, и мой желудок лопнет. Ближе к вечеру к нам присоединились еще несколько торговцев, усевшихся за наш стол. Они тут же начали обмениваться новостями и наперебой рассказывать друг другу о том, в каком состоянии находятся дороги в этом краю и что можно выгодно купить на рынках в близлежащих оппидумах. Из их слов я смог сделать следующий вывод: жизнь всех мелких торговцев, купцов и ремесленников резко изменилась. Все хотели вести дела только с Цезарем и получать прибыль, следуя по пятам за переезжающим с места на место лагерем римлян, население которого составляло пятьдесят тысяч человек. Где бы ни остановились легионеры Цезаря, на всех продовольственных складах на двадцать миль вокруг не оставалось ничего.

В начале третьей ночной стражи Фуфий Цита неожиданно замолчал. Через мгновение он просто упал со стула. Хозяин заведения велел рабам купца отнести его в комнату, где уже спал кое-кто из постояльцев. Кретос щедро угощал римлянина вином, надеясь что тот благодаря этому станет разговорчивее и разболтает что-нибудь важное, но добился совершенно противоположного результата — тем вечером Фуфий Цита больше не смог сказать ни слова.

Рабыня, помогавшая кухарке, взяла лампу и провела нас на второй этаж. В комнате стоял удушливый запах пота и мочи. Все стены были испещрены надписями самого разнообразного содержания. В качестве кроватей использовались низкие деревянные лежаки, посыпанные слоем уже начавшей гнить соломы, поверх которой лежали засаленные шкуры неопределенного цвета. Над своим ложем я прочитал такую надпись: «Мы помочились в кровать. Я согласен, хозяин, мы поступили не очень хорошо. Но знаешь, почему нам пришлось это сделать? Потому что ты не поставил рядом с этим ложем горшок!»

Если честно, то меня удивил не столько текст, сколько тот факт, что здесь ночевал кто-то, умевший писать. Я попытался уснуть, но мне мешали укусы насекомых и доносившиеся из дальнего угла звуки. Один из гостей, очевидно, решил воспользоваться услугами одной из женщин, продававших в этой дыре свое тело за несколько ассов. Он дышал так тяжело, что мне казалось, будто его душа может в любое мгновение отправиться в царство теней. Надеясь хоть как-то заглушить эти отвратительные звуки, я натянул на голову капюшон своей теплой зимней накидки, повернулся спиной к хрипевшему постояльцу и улегся на бок. Через маленькое оконце, вырезанное в стене, я увидел луну, которая словно заколдованный светящийся шар висела среди звезд. На мой топчан забралась Люсия и легла рядом со мной. Положив руку ей на спину, я подумал о том, как мне нравится запах ее шерсти и исходящее от нее тепло.

Моя любимица тоже долго не могла уснуть. Парочка в дальнем углу затихла, и мы наверняка смогли бы впасть в приятное забытье, даже несмотря на храп пьяных гостей, которые лежали на деревянных топчанах и спали как убитые, но до моего слуха отовсюду доносились другие малоприятные звуки — беспокойный писк, а также способное свести с ума даже самого спокойного человека шуршание, издаваемое мышами и крысами. Эти мерзкие создания были повсюду. Через некоторое время Ванда шепотом поинтересовалась, сплю я или нет. Я съежился от холода. Прихватив шкуру, которой она укрывалась, Ванда улеглась рядом со мной. Люсия тут же поняла, что ей теперь рядом со мной не место — она соскочила на пол и принялась ловить надоедливых грызунов.

— Господин, разве ты не договорился с одной из местных девиц, что проведешь с ней ночь? — спросила меня моя возлюбленная и прижалась ко мне всем телом.

— К сожалению, — прошептал я, — моя рабыня категорически против этого. Кроме того, у меня нет денег.

— Ничего страшного, — выдохнула Ванда и тут же прикоснулась кончиком языка к моим губам.

На следующий день мы отправились в путь. Фуфий Цита почти не разговаривал. Время от времени нам приходилось останавливаться, поскольку римлянина постоянно рвало. Мне было в самом деле жаль его. Ближе к полудню на защищенном от ветра выступе скалы мы развели костер и повесили над ним котелок. Я приготовил отвар, в который незадолго до того, как вода закипела, добавил сушеных трав. Когда жидкость остыла, я налил немного в свой кубок и протянул его Фуфию Ците.

— Выпей, — сказал я, — это поможет тебе успокоить желудок.

— Может быть, у тебя есть какое-нибудь средство от зубной боли? — спросил Кретос. Всю дорогу купец из Массилии выражал свое недовольство по поводу и без повода. Даже сейчас, когда он наконец-то замолчал, по его лицу было видно, что настроение у него прескверное. Я сказал ему, что отвар усыпляет тело, но голова остается при этом абсолютно ясной. Кретос не понял ни слова из сказанного мной. Но мучившая его боль стала, по-видимому, невыносимой. Не задавая больше никаких вопросов, он зачерпнул своим кубком из котелка и выпил все до дна.