Меня все это возмутило.

— Вот сообщить бы об этих делах в твою школу!

— Сообщайте.

— И надо бы! Только твою сестру жалко.

— А вы не жалейте. В школе вам скажут, что это их не касается, только и всего…

Он явно наслаждался нашим замешательством.

— Почему это — не касается?

— Школа отвечает за своих учеников… — Он не торопясь закурил и выпустил дым колечком. — Я уже год не учусь. И Ева знает. Так что можете сообщать…

Андрей все теснее сдвигал свои светлые брови, скулы у него шевелились и подергивались.

— Ева бросила свою учебу ради того, чтобы ты учился, — произнес он медленно. — А ты, значит, не учишься?

— Нет. И она знает. После того как она бросила — и я бросил. Сначала ей не говорил — жалко было. А потом она узнала…

— Почему же ты не учишься?

Арсен пренебрежительно фыркнул.

— Если бы я захотел, то лучше всех учился! — сообщил он с таким видом, словно это была установленная и многократно проверенная истина. — Очень мне нужно! Может быть, я подготовлюсь и прямо в вуз поступлю.

— Да, — с горечью сказал Андрей, — ты же гений… Ну, теперь говори, с кем это ты связался.

Арсен снова поднялся, подошел к двери и выглянул на улицу. Вероятно, он увидел там что-то обнадеживающее. На последний вопрос Андрея он не стал отвечать, насмешливо посмотрел на нас и пошел по улице своей развинченной походкой.

— Стой! — приказал ему Андрей. — Вернись!

Мальчишка нагло помахал нам рукой:

— Все, что здесь говорилось, будем считать шуткой, товарищи милиционеры…

— Вернись!

Арсен продолжал идти своей дорогой.

Тогда Андрей снял поводок, и Карай в два прыжка догнал мальчишку. Пес, слегка приподнимая верхнюю губу и показывая клыки, теснил его назад к парадному.

— Возьмите свою собаку! — крикнул Арсен, отступая шаг за шагом. — Возьмите собаку! — Он вернулся в подъезд и злобно взглянул на нас.

— Тебе, видно, очень хочется попасть в милицию за соучастие в краже? — спросил Андрей.

— Нет, не думайте и не надейтесь — вы мне ничего не можете сделать! Я отдал свои вещи, а не чужие. Такой статьи нету, чтобы меня за это судить. Человек имеет право распоряжаться своим собственным имуществом.

— Видишь, — сказал Андрей, — он уже и уголовный кодекс знает, все статьи изучил! К воровской карьере готовится. Он только не понимает, что изображает из себя такого труса, какого еще свет не видел, и такого дурака, что мне даже противно на него смотреть…

— Не смотрите! — взвизгнул Арсен. — Что вы меня здесь держите? Меня только одна Ева может обвинять. А она не будет! А вас в милиции даже и слушать не захотят.

Он решительно шагнул к выходу, но Карай стал у него на пути и зарычал.

— Не торопись, — спокойно сказал Андрей.

Арсен скрипнул зубами.

— Вы думаете, я очень боюсь, что вы скажете Еве? Говорите, пожалуйста! — Он отвернулся к стене, плечи у него задергались, и он умолк.

— Попал в руки каких-то бандюг, — прежним спокойным голосом продолжал Андрей, как будто ничего не случилось. — Его повели в ресторан, разок-другой угостили. Всегда так делают. Вот, мол, какая у нас красивая и легкая жизнь. Много ли мальчишке надо? Он глуп, ему это понравилось. Стал играть с ними и, конечно, проигрался. Надо платить, а платить нечем. Вот он уже и завербован. А тут еще пригрозили, что призовут к расчету. Знают ведь, что имеют дело с трусом. Сказали: «Отдай, что есть из вещей!» Он и отдал. Так я говорю или нет? — Андрей чуть тронул парня за локоть. — Много ли проиграл?

Худенькие плечи мальчишки еще сильнее задергались.

— Ну, я и сам знаю, что правильно говорю. Сейчас плачет, а то каким наглым был! Не хотел, чтобы собаку приводили, — ведь это грозит разоблачением. «Эти собаки никогда ничего не находят»! А сам дрожит: вдруг найдет собака! Перед сестрой все-таки стыдно, перед людьми стыдно. Отец ему свое доброе имя передал, а он это имя испоганил.

— Я не испоганил! — прошипел Арсен.

— Нет? Ну, объясни, чем ты прославил это имя? Может, хорошей учебой? Или сестре помогаешь жить, работать, дом вести?

Я решил вмешаться в этот разговор:

— Оставь его. Лучше скажи, на что он мог надеяться после того, как мы привели Карая?

— А вот надеялся, что собака не найдет. Сам все время следил за нами — видит, что мы идем правильно, и дал знать своим дружкам: спасайтесь, мол, а то можете попасться!.. Эй, почему ты это сделал?

Арсен даже не шевельнулся.

— Из той же трусости! — подождав, объяснил Андрей. — Боялся — бандюги обвинят его, что он их выдал. Ему мужчиной предстоит быть, а он заяц! Ведь если он к нам вышел из этого парадного, так лишь потому, что мы очень уж приблизились к тому месту, где спрятаны чемоданы. А то бы он ни за что не вышел. И в парадное нас завел, чтобы его друзья успели перепрятать чемоданы в другое место. Ты обратил внимание, что он все время выглядывает на улицу? Это он высматривает — унесли чемоданы или еще нет? И при этом ему, молокососу, кажется, что нам ничего не понятно! Как ты видишь, теперь он опять начал наглеть. Это означает, что чемоданы уже перепрятаны.

— Это они мне так велели сделать — задержать вас… — шепотом проговорил Арсен.

Лицо у него было таким заплаканным, беспомощным, что мне на минутку стало жалко: ну ребенок, мальчишка! Но Андрей, казалось, не почувствовал никакой жалости.

— Вот мы уходим, — жестко сказал он, — вернемся с чемоданами! А ты жди нас здесь. И, если не хочешь, чтоб тебе было плохо, ни шагу из парадного!

И мы ушли. Андрей повел собаку к тому месту, где нас встретил Арсен. Тут Карай снова взял след. Я стал упрекать Андрея: уж если он знал, что жулики уносят чемоданы, чтобы перепрятать их, то надо было действовать, а не тратить время на разговоры с Арсеном.

— Ничего, — отбивался Андрей, — чемоданы от нас не уйдут!

Видимо, в нем говорило сейчас чувство мастера-виртуоза, который подчас усложняет слишком простую работу, чтобы затем сделать ее с поражающим эффектом. Капитан Миансаров называл такие поступки пижонством.

— Смотри, Андрей, — предостерег я, — как бы нам не пожалеть об этом потерянном времени.

Карай тянул нас наискосок через дорогу.

На другой стороне улицы стоял старый дом, огороженный каменным забором. Дом безусловно подлежал сносу, но пока еще жил в окружении многоэтажных зданий из розового туфа. Карай ударил передними лапами по деревянной калитке и ворвался на маленький дворик, распугав возившихся тут кур. Дворик был чисто подметен. Под тутовым деревом стояла широкая тахта, сбитая из досок. Карай кинулся к этой тахте.

Яростный собачий лай вызвал из домика хозяина — невзрачного старика с перевязанной щекой. Старик кротко осведомился, что нам здесь надо.

Андрей заглянул под тахту и выпрямился:

— Давно унесли чемоданы, которые лежали под этой тахтой?

— Какие чемоданы? — удивился старик.

— Не знаете?

— Не знаю, товарищ. Откуда мне знать?

— Не знаете — надо будет объяснить. Вот на суде вам и объяснят, что значит скрывать краденые вещи.

— Почему краденые? — заволновался старик. — Знакомые ребята принесли, положили под тахту. А я даже крышку не поднимал у этих проклятых чемоданов. Какое мне дело?

— Что за ребята? Имена давайте!

Старик смутился:

— Кто их запомнит? Может, Серен… может, Шихан… Мало ли сюда людей ходит!

— Ну, хватит! — Андрей рассердился. — Дожил до старости, а чем занимаешься — жульничеством! При этом врешь, ворюг покрываешь! Старый пакостник ты, а не человек!

— Ай, напрасно, товарищ… — Старик прикрыл глаза и замотал головой на длинной, тонкой шее. — Ай, напрасно, напрасно… Зачем обижать?

Андрей махнул рукой и вывел собаку за порожек.

— След, след, Карай! — говорил он.

И наш Карай, жадно принюхиваясь, потянул за угол, в маленький переулок. Мы побежали за ним.

— Ты не опасаешься, что этот старый жулик удерет? — спрашивал я.

— От своего дома не уйдет, — спокойно отвечал Андрей. — Ведь дом-то он с собой не унесет… Хитрый старик, да он давно у нас на примете!