Она кивнула, а он понял, что мадам де Помпадур мучает любопытство — маркиза жаждет понять, на что же именно намекает ее гость.
Он ее испугал — то есть добился, чего хотел. Она должна понять важность того, что он намерен ей сообщить. И он хотел, чтобы она и в дальнейшем помнила о той услуге, которую он собирается ей оказать. Сразу же продемонстрировать ей письмо — значит, снизить напряжение. Пусть она помучается неизвестностью. Пусть поразмышляет о мотивах. А когда маркиза поймет, что граф де Станвиль действительно решил встать на ее сторону, она еще больше оценит этот шаг.
Только через три дня показал он ей письмо короля к графине де Шуазель-Бопре. К этому времени она уже была на грани нервного истощения: все, что сказал де Станвиль, подтверждало подозрения — король явно завел роман с какой-то из придворных дам, и эта женщина объединилась с ее врагами ради того, чтобы изгнать ее, мадам де Помпадур.
Но теперь письмо было у нее в руках, и она взбодрилась. Она знала, как ей поступить. Она немедленно направилась в апартаменты короля.
— Как вы себя чувствуете, дорогая моя, — приветствовал ее король. — Вы выглядите странно. Вас что-то расстроило?
— Вот что мне показали, — и она протянула ему письмо. Король прочел и залился краской. Он ужасно разозлился, король предположил, что это сама графиня де Шуазель-Бопре решила похвастаться победой и показала письмо маркизе. Маркиза медленно произнесла:
— Я считаю, что графиня де Шуазель-Бопре— весьма привлекательная особа, но она явно не умеет себя вести и доверять ей нельзя.
— Вы, как всегда, правы, — ответил король и положил письмо в бюро. Маркиза поняла, что король его уничтожит.
— Я полагаю,— мягко произнесла маркиза,— что вам не следует так уж сердиться на графиню — она еще слишком молода и неопытна.
— Ах, дорогая моя, боюсь, что это именно я выгляжу в этой истории глупцом...
— Что ж, если все произошло именно так, тогда... подобное поведение непростительно. Вы знаете, мой дорогой сир, что можете доверять моим суждениям.
— Верно, верно! — вскричал король. — Порою мне кажется, что вы вообще единственный человек при дворе, с которым я могу поделиться абсолютно всем!
Он подошел к столу и принялся писать. Она взглянула ему через плечо.
Это было предписание мадам де Шуазель-Бопре до наступления следующего утра покинуть Фонтенбло. Он не желал видеть ее вновь.
Маркиза улыбнулась. Однако она сознавала, что выбралась из крайне опасной ситуации. И, что странно, ей следовало благодарить этого непонятного человека — графа де Станвиль. Она не забудет, что он сделал для нее — этот блистательный господин заслуживает благодарности. И он ее получит. К тому же сей новообретенный друг обещает стать незаурядным государственным деятелем.
Она даже испытывала некоторую жалость к этой малышке, графине де Шуазель-Бопре. Эта особа уже никогда не завоюет положения при дворе. Вот ведь дурочка! Куда ей понять, скольких сил и умения требует роль постоянной возлюбленной короля!
Узнав, что Шуазель-Бопре беременна, маркиза преисполнилась к ней еще большей жалостью. Графине было запрещено видеться с королем, слава ее была короткой, как и ее жизнь. Девять месяцев спустя она умерла родами.
Король считал, что ему следует как-то загладить свою вину перед дорогой подругой, компенсировать страдания, которые он причинил ей интрижкой с де Шуазель-Бопре. Совсем недавно дофин сделал так, что маркизе пришлось простоять на приеме целых два часа. Король сделает так, чтобы мадам де Помпадур больше никогда не пришлось бы страдать от подобного дискомфорта и унижения.
К восторгу ее друзей и негодованию врагов Луи объявил о намерении удостоить мадам де Помпадур табуретом.
Теперь она имела право сидеть во время королевских трапез и всех дворцовых церемоний; ей были дарованы права герцогини и именовать ее впредь следовало «дама, герцогиня, маркиза де Помпадур». Подобной чести те, кто не имел на нее прав от рождения, еще не удостаивались.
Обрадованная маркиза немедленно приказала повсюду выгравировать ее герцогскую корону.
Д'Аржансон и его любовница мадам д'Эстрада ужасно перепугались, что маркиза узнает, какую роль сыграли они в истории с Шуазель-Бопре.
А дофин просто кипел от ярости и посмел в открытую упрекнуть отца:
— Никогда, никогда, — вопил он, — еще не бывало, чтобы особу столь низкого рождения возвысили столь откровенно!
— Наверное, именно поэтому при моем дворе так много болванов, — холодно ответствовал король.
— Я отказываюсь разговаривать с этой особой — пусть она называет себя хоть герцогиней, хоть кем еще!
Король печально покачал головой:
— Вам следует молиться за мою долгую жизнь,— сказал он. — Вам следует еще слишком многому научиться, прежде чем вы сможете стать настоящим королем Франции.
И с этими словами он отпустил своего сына. Отношения между ними стали еще холоднее, пропасть еще шире, и придворные гадали — будет ли когда-либо через эту пропасть построен мост. Вряд ли, говорили они, пока маркиза де Помпадур остается при дворе.
А маркиза, казалось, обрела новые силы. Она с честью прошла через сражение и победила с триумфом, и все же она помнила, что если бы враги ее оказались поумнее, триумфа бы ей не видать.
Теперь она познала меру королевской привязанности. Эта история многому его научила, и впредь он задумается, прежде чем покинуть ее ради женщины более молодой и хорошенькой. Они вступили в новую фазу отношений — король видел, что он может доверять маркизе как никому другому.
Маркиза не забыла и того, кто оказал ей неоценимую помощь, и была готова покровительствовать умному графу де Станвилю. Да, его следует отблагодарить, и маркиза уже предвкушала те времена, когда она и этот господин, — а интуиция и опыт подсказывали, что в его лице она обрела настоящего союзника, — смогут действовать сообща к обоюдной выгоде.
«МАЛЕНЬКАЯ МОРФИЗА»
В Париже то и дело вспыхивали бунты. Но на этот раз причиной народного гнева был не голод.
Буттена, кюре Сент-Этьен-дю-Монт, попросили причастить аббата Ле Мера, который был янсенитским священником. Буттен заявил, что Ле Мер противился булле «Unigenitus» и на этом основании в последнем причастии отказал.
Отказ причастить умирающего казался тем, кто не разделял взгляды ультрамонтанцев, актом вопиющим, и в последний путь скончавшегося аббата провожали десятки тысяч верующих.
К архиепископу парижскому Кристофу де Бомону посыпались протесты, однако он ответил, что считает тех, кто не принимает буллы, еретиками, и потому они причастия не достойны.
Последователи аббата твердо решили раздуть эту историю, и еще до того, как аббат скончался, магистрат обратился к королю в Версаль и выудил у него обещание, что Ле Мер получит отпущение грехов.
А поскольку Буттен, находившийся под покровительством архиепископа, в последнем таинстве бедному аббату отказал, Парламент решил, что если он оставит сей акт без внимания, авторитет его будет подорван. Но воевать с архиепископом было не с руки. Парламент успокоился на том, что издал ордер на арест Буттена.
Но, поскольку ордер был издан без согласия короля и Луи видел в этом подрыв его собственного авторитета, он этот приказ отменил.
Таким образом парламент вступил в конфликт с королем, и волны от этого события побежали от Парижа до самых отдаленных провинций.
Глава парламента обратился к королю с предупреждением: ему-де следует помнить, что бывало с королями, которые враждовали с парламентами.
Имя английского короля Карла Первого не упоминалось, но этого и не надо было — имя несчастного короля, вступившего в конфронтацию с парламентом, в конфронтацию, которая стоила ему головы, помнили все.