В Веймуте здоровье принцессы пошло на поправку, и когда она вернулась, регент неожиданно нагрянул к ней в Крэнборн-Лодж.

И вот принцесса вновь предстала перед своим отцом. Под слоем пудры лицо регента было не таким багровым, и он казался здоровее, чем был на самом деле. Двойной подбородок утопал в ослепительно белой ткани шейного платка. Шарлотта давно не видела отца и успела позабыть, насколько хорошо сидит на нем одежда — все как влитое. Бриджи из оленьей кожи так туго облегали ноги, что, казалось, приросли к ним. Сами ноги поражали своей красотой, а бриллиантовая звезда, прикрепленная к темно-синему камзолу, сияла еще ослепительней, чем прежде.

Принцесса почти умоляюще подняла на отца глаза и тут же оказалась в его благоуханных объятиях.

— Моя дорогая Шарлотта, я рад видеть тебя в добром здравии.

— О, папа... а вы... вы еще красивее, чем прежде. Шарлотта воскликнула это, повинуясь внезапному порыву, и впервые ей удалось найти нужные слова.

Регент рассмеялся.

— Я слышал, поездка в Веймут была очень удачной. Ты похожа на меня. Мы с тобой оба обожаем морской воздух. Тебе следует приехать ко мне в «Павильон», посмотреть, что я там усовершенствовал. Ты увидишь много перемен.

Следовательно, он не будет больше вспоминать про ее «романтическое бегство» — так окрестил его регент — и они все начнут сначала?! Шарлотта себя не помнила от радости. Может быть, теперь вообще все будет иначе...

Принц взял дочь за руку, и они принялись прогуливаться по комнате. Отец любил прохаживаться по дому, хотя в Крэнборн-Лодж особенно нечем было любоваться, не то что в «Павильоне» или в Карлтон-хаусе.

Регент сказал, что Шарлотта скоро станет совершеннолетней, и они должны будут чаще появляться вместе на людях. Пока она может оставаться в Виндзоре, но у него есть кое-какие планы относительно ее дальнейшей жизни... много планов. Этот год был одним из самых славных в английской истории. Он хочет, чтобы все это осознали. Вот почему великому Веллингтону нужно воздать как можно больше почестей. Шарлотте, разумеется, известно, что Англия воюет на море с Америкой. Ему, регенту, это очень прискорбно, ибо англичане воюют с англичанами. Это совсем не то, что сражаться с Наполеоном. Однако он надеется, что через несколько недель дочь услышит о заключении мира между англичанами и американцами и будет рада не меньше отца.

Шарлотта кивала и со всем соглашалась, так как была счастлива, что они прохаживаются туда и сюда — до окон, выходящих на улицу, потом назад, в соседнюю комнату и обратно. И все это время он держит ее под руку и говорит так, будто ему интересно с ней беседовать.

Принц никогда с ней так себя не вел…

— Для меня огромное облегчение, — наконец признался он, — что твоя мать уехала из Англии. Тебе пора уже все понять. Ты больше не дитя, Шарлотта. Мы должны зорко следить за ее мальчишкой. Пока я жив, он неопасен, но порой мне бывает страшно подумать о том, что будет с тобой, моя дорогая, после моей смерти.

— О, папа! — поспешно воскликнула принцесса. — Не надо об этом говорить.

Принц сжал ее руку и достал платок, чтобы утереть несуществующие слезы. Однако Шарлотта опять сделала ему приятное... в этом он не притворялся.

— Увы, — вздохнул принц, — порой приходится говорить и о печальном. Я не успокоюсь — причем делаю я это и для тебя, дочь моя — пока не докажу миру, что эта женщина глубоко безнравственна. Может быть, теперь ты понимаешь, дитя, почему я так вел себя в прошлом.

— О, папа! Дорогой папа!

Это было чудесно. Между ними воцарилось согласие. Он все-таки ее любит! Впрочем, в глубине души Шарлотта понимала, что принц лишь играет роль любящего отца. Но ее это устраивало... в данный момент. Все-таки он хотя бы играет ради нее, как играл когда-то ради других.

Она зарыдала, и регент, которому всегда хотелось подать окружающим пример, как надо изображать слезы, зарыдал вместе с ней.

Это было прощение. Они перестали быть врагами.

Жизнь в Крэнборн-Лодж в корне переменилась. Теперь не нужно было постоянно надзирать за Шарлоттой; отпала необходимость в том, чтобы одна из женщин спала в соседней комнате, держа дверь открытой; Шарлотта смогла получать и отправлять письма, которые никто не подвергал больше жесткой цензуре.

Она была в фаворе у своего отца.

Мерсер приехала к принцессе, и они заговорили о Гессе, который так и не вернул письма.

— Мерсер, что мне делать?

— Мы сказали ему, что если он не вернет письма, вы во всем признаетесь отцу. Вероятно, так и следует поступить.

Шарлотта побледнела.

— Моя дорогая Шарлотта, — произнесла Мерсер, — ваш отец сам побывал в такой переделке, поэтому теперь, когда он пытается быть любящим отцом, вам хорошо бы ему признаться.

Шарлотта задумалась. Она прекрасно понимала, что историю с Гессе надо кончать. И уже начала сожалеть о том, что писала столь страстные письма Ф. Сколько глупостей она успела натворить! Принцесса понемногу забывала Ф., ведь он явно не испытывал к ней серьезных чувств.

«Принцессе так трудно встретить людей, — думала Шарлотта, — которые любили бы ее по-настоящему».

Однажды, приехав к Шарлотте, отец упомянул про Гессе, и Шарлотта, не успев опомниться, вдруг сделала свое признание.

— Папа, я хочу вам кое-что сказать. Мне нужна ваша помощь.

Принц тепло улыбнулся. Ему уже нравились новые отношения с дочерью. Это стало возможным благодаря тому, что ужасная женщина покинула Англию. Он хотел, чтобы Шарлотта это понимала, и постоянно твердил про вульгарность Каролины. Шарлотта же избавилась от раздражавшей принца привычки становиться на защиту матери.

— Так-так, продолжай, — сказал принц. — Я заранее обещаю тебе поддержку.

Когда Шарлотта это услышала, слова полились рекой, и она все рассказала отцу: и про свою первую встречу с Гессе, и про свое одиночество и его обаяние, и про то, как леди Клиффорд упрекала ее за слишком вольное обращение с молодым человеком, а мать услышала эти упреки и выбранила леди Клиффорд. А дочери сказала, что если она желает подружиться с красивым мужчиной, то вполне может это сделать.

— И она стала устраивать так, что он всегда оказывался у нее в доме, когда туда приезжала я, папа... а еще помогала нам переписываться.

Принц помрачнел.

— О, мое бедное дитя! — воскликнул он. — Мое дитя в лапах такого чудовища!

Увидев, что признаваться отцу гораздо легче, чем она представляла себе даже в самых смелых мечтах, Шарлотта рассказала о том, как мать заперла ее и Гессе в спальне.

Принц прикрыл глаза рукой.

Потом повернулся к дочери и обнял ее.

— Мое бедное, несчастное дитя! Что я могу сказать? Я и подумать не мог, что она на такое способна.

— Но я не хочу, чтобы вы сердились на капитана Гессе, отец. Он всегда относился ко мне с огромным уважением, однако Бог знает, что могло бы со мной случиться, если бы этого не было.

— Мое милое дитя, тебя спасло лишь Провидение.

И принц принялся рассуждать о ее матери: об эксцентричности Каролины, о ее сумасшествии, о том, как она не подходит на роль принцессы Уэльской.

— Неужели тебя удивляет, дитя мое, что мне она отвратительна?

И Шарлотта наконец смогла искренне ответить:

— Нет, папа, не удивляет.

— Это самая вульгарная женщина, с которой я имел несчастье встречаться... Ты только представь себе мою печальную участь, дитя! Такую женщину сделали моей женой!

— О, дорогой папа...

И принц обнял Шарлотту. Теперь это его дочь! Она с ним согласна. Теперь она научится вслед за ним ненавидеть Каролину, а ведь он всегда хотел именно этого.

«В каком-то смысле, — сказала себе Каролина, — это плата за его любовь».

Однако с Гессе теперь можно было все уладить. Одного намека секретаря принца-регента на то, что последнему хотелось бы получить назад письма дочери, оказалось достаточно. От капитана тут же последовал взволнованный ответ: дескать, он давно уничтожил те письма, которые не успел вернуть. До его сведения также было донесено, что при малейшей попытке поднять по поводу этих писем шум капитан немедленно лишится поддержки герцога Йорка.