Вопросы касались ее наставников и уроков. Каковы успехи принцессы в постижении Закона Божьего? Королеву далеко не всегда удовлетворяли отчеты достопочтенного доктора Фишера.
— Но он такой добрый, мадам. Не все могут быть такими добрыми, как он.
— Мы должны стараться изо всех сил.
— О да, Ваше Величество.
— Я попросила доктора Нотта показать мне твои тетради.
Шарлотта улыбнулась, надеясь скрыть за улыбкой тревогу, закравшуюся в сердце. Неужели ее в итоге заставят еще дольше просиживать в классной комнате? О, почему она не может уехать в Монтэгю-хаус и жить среди этих странных, но веселых людей? Мать никогда не заставляла ее на каждом шагу делать реверансы и не требовала упоминания своих титулов. Ну почему бабушка не может быть просто бабушкой? Почему надо обязательно подчеркивать, что она королева?
— Он говорит, что ты никак не можешь овладеть правилами грамматики. Почему?
Шарлотта на секунду задумалась.
— Наверное, потому что это они овладевают мной.
— Ты ведешь себя слишком фривольно, Шарлотта. Постарайся быть более серьезной.
Шарлотта опустила глаза.
— Боюсь, что такова моя природная черта, мадам.
— Это не оправдание. Подобное свойство следует подавить. Я слышала, ты обожаешь писать письма всем подряд... сообщаешь о каких-то пустяках, исписываешь страницу за страницей вместо того, чтобы заняться в это время более важными делами.
— Насколько мне известно, Георг поступал точно так же, — вмешалась ласковая Амелия. — Он обожал писать. Это своего рода талант.
— Вы о чем? А? Что? — воскликнул король, которому всегда очень хотелось узнать, что говорит его любимица.
Амелия подошла к отцу и положила ладонь на его плечо.
— Я сказала, папа, что Шарлотта очень похожа на своего отца. Она обожает писать письма. Помнится, в детстве я все время слышала то же самое про Георга.
«Ну вот... снова слезы, — поморщилась Шарлотта. — Какой же дедушка слезливый!»
Однако склонившаяся к нему Амелия была живым воплощением нежности... Какая она хрупкая, тоненькая — как фея... право, кажется, будто Амелия соткана из света и воздуха, и малейшее дуновение ветерка способно унести ее прочь. Вероятно, дедушка тоже так думает, поэтому ужасно боится ее потерять.
— Это была весьма нехорошая и абсолютно бесполезная привычка, — отрезала королева.
«О Господи! — вздохнула про себя Шарлотта. — Как бы мне хотелось очутиться сейчас далеко-далеко отсюда. В Монтэгю-хаусе? Да, но не надолго, ведь в Монтэгю-хаусе нет ощущения покоя. Мама, конечно, бурно проявляет свою любовь ко мне: обнимает, целует, называет милочкой и ангелом. Но потом вдруг напрочь забывает о моем существовании. Наверное, она все же больше печется об Уилли Остине, чем о родной дочери».
Нет, лучше очутиться на Тилни-стрит, рядом со спокойной, почтенной миссис Фитцгерберт, чувства которой не столь демонстративны, но зато постоянны, и в них можно не сомневаться.
Тилни-стрит... или дом на улице Стейн... Принц Уэльский приходит туда как к себе домой.
«А где же моя малышка Шарлотта?» — воскликнет он, и она подбежит, усядется к нему на колени, назовет его «Принни»...
Однако так ведет себя Минни Сеймур. Хотя Минни ему вовсе не дочь.
Это несправедливо. Она должна находиться сейчас не здесь, а там! Все могло бы быть иначе...
— Шарлотта, ты меня не слушаешь, — сказала королева.
Общаться с тетками было не так тяжело. Они старались баловать Шарлотту; в конце концов, она была их единственной законной племянницей, и все они боготворили ее отца, хотя и боялись признаваться в этом вслух.
Тетки называли ее «милой Шарлоттой», однако зорко следили за каждым ее шагом, и Шарлотта подозревала, что, желая угодить королеве, тетки доносили ей обо всем.
«Да это настоящее шпионское гнездо!» — театрально восклицала Шарлотта.
Тетя Августа была старшей из Старых Дев, хотя на самом деле старшей по возрасту была другая сестра, которая вышла замуж и жила теперь за границей. Ее тоже звали Шарлотта, и она писала длинные письма Эгги — леди Элгин — которая была гувернанткой маленькой Шарлотты до леди Клиффорд. Эгги порой зачитывала эти письма вслух девочке, чтобы показать, какая у нее хорошая тетушка: пусть ценит свое счастье и в том числе добрую тетю Шарлотту. Тетушка присылала из-за границы подарки, всегда такие необычные и желанные. Среди них были куклы, одетые немецкими пастушками. А однажды тетя Шарлотта прислала игрушечный набор миниатюрных чашечек и блюдец. К подаркам обычно прилагались записочки с наставлениями.
«Пожалуйста, скажи Шарлотте, что я посылаю ей веер, а когда поеду в Штутгарт, непременно куплю ей серебряных игрушек, если она будет хорошей девочкой».
Эгги читала эти записочки с глубочайшей торжественностью, стараясь внушить Шарлотте, что она должна исправиться. Эгги была гораздо более требовательной, чем леди Клиффорд, ведь Шарлотта вскоре поняла, что последняя ее побаивается: вероятно, старушка боялась потерять свой пост, не угодить принцу Уэльскому и обнаружить свою полную неспособность держать в узде принцессу Шарлотту. Тетя Шарлотта, живущая на материке, видимо, получала длинные письма с отчетом об успехах племянницы не только от Эгги, но и от Старых Дев. Шарлотте пришли на память отрывки из них...
«Убедившись однажды в своем уме, она теперь жаждет общения только с детьми старше себя, ибо лишь так может удовлетворить злополучное тщеславие, которое, как ты сама понимаешь, у нее в крови. Я всей душой одобряю ваши попытки избавить ее от этого качества».
«Каким же я, вероятно, была маленьким чудовищем!» — пробормотала Шарлотта.
Когда Шарлотте сделали прививки и вывезли ее за город — без прививок ей не позволяли приближаться к сельским жителям, — именно тетя Шарлотта предложила водить ее мимо самых жалких бедняков, чтобы в сердце девочки пробудилось сострадание. Она советовала поощрять Шарлотту, чтобы та раздавала бедным свои карманные деньги.
И Эгги последовала этому совету. Как-то Шарлотте попалась на глаза одна из тетрадок, в которых ее детским почерком велись записи таких расходов.
«Бедному слепцу — 2 шиллинга», «хромой женщине — 1 шиллинг» и так далее... Колонки цифр...
«Пожалуй, хорошо, — думала Шарлотта, — что тетя Шарлотта живет в Германии. А то ведь она обладает критическим складом ума».
«Поскольку Шарлотта имеет привычку кособочиться, ее легко отучить, заставив носить в противоположном кармане какой-нибудь груз». (Шарлотта прекрасно помнила эти опыты.) «Что же касается заикания, то она должна постараться его преодолеть. Пусть успокоится и лишь потом говорит». «Мы должны бдительно относиться к ее маленьким недостаткам. За дурное поведение следует сурово наказывать. За ложь или необузданность, по моему мнению, следует наказывать розгами». «Я всегда боялась, что в силу природного ума девочка рано или поздно начнет хитрить, желая добиться своей цели». «Я слышала, у нее хороший слух, и она мило щебечет по-французски. Но хотя звучит это все вроде бы мило, я была несколько огорчена, ибо девочка не проявляет ни тени смущения. Будь Шарлотта моей дочерью, я бы предпочла, чтобы она вела себя поскромнее».
Шарлотта видела, что тетке, которая была ее тезкой, угодить невозможно. И радовалась, что они живут далеко друг от друга.
Оставались еще Августа, Елизавета, Мария, София и Амелия.
Шарлотта внимательно вгляделась в теток, склонившихся над вышиванием. Она, разумеется, тоже должна была бы с головой уйти в это занятие. Спрашивается, почему ее нитки всегда так безнадежно запутываются? А стежки... почему вдруг выясняется, что один из стежков — сделанный довольно давно — слишком большой и расположен совсем не там, где нужно?
«Но ведь я не должна быть швеей! — злилась Шарлотта. — Неужели и королеве Елизавете приходилось сидеть с иголкой в руках и распарывать вышиванье, словно какой-то простой девушке? Как же все это глупо! Мне не вышивать нужно учиться, а быть королевой».