Дорсет криво улыбнулся:

— Что нам нужно, так это возможность вернуться в Англию,— мрачно сказал он.

Сэр Джон Стилл был поражен, а Дорсет продолжал:

— Мулы и ослы, которых вы прислали, не могли работать. Они были истощены и многие из них по прибытии умирали. Те, что выжили, не были обучены, и мы не можем использовать их в работе.

— Но я заплатил испанцам громадную сумму за этих животных.

— А, еще одна испанская уловка.

— Уловка?

— Сэр Джон, вы же, наверно, знаете, почему мы здесь. Испанцы не собираются быть нашими союзниками и помогать нам возвратить наши территории во Франции. Мы здесь затем, что бы французы, сомневающиеся в нашей численности и ожидающие, что мы, возможно, огромная армия, приняли необходимые меры для защиты своих земель. Таким образом, они отвлечены, а тем временем герцог Альба по приказу Фердинанда вступает в Наварру.

— Вы имеете в виду... что нас, англичан, обманули?!

— Не удивляйтесь так, посол. Обмануты все, кто пытается иметь дело с Фердинандом Арагонским.

— Я привез вам инструкцию из Англии,— сказал посол.— Армии предстоит остаться здесь на зиму. В будущем году король будет готов к вам присоединиться.

— Остаться здесь на зиму! — воскликнул Дорсет.— Это невозможно. Мои люди валятся от болезни, от которой, вы видите, я тоже страдаю. Они не переживут зиму.

— Таков приказ из Англии.

— Они в Англии могут не иметь представления о том, что здесь происходит. Нам дают чеснок... все время дают чеснок. Чеснока больше, чем настоящей еды. Люди к этому непривычны, они от него страдают. От вина они перегреваются. Уже умерло тысяча восемьсот человек. Если мы пробудем здесь еще несколько недель, среди нас не останется ни одного здорового.

— Вы не можете вернуться. Это бы означало, что вы потерпели поражение. Что вам удалось с тех пор, как вы здесь?

— Фердинанд завоевал Наварру. Мы выполнили цель, ради которой сюда пришли.

— Вы говорите, как изменник, милорд Дорсет.

— Я говорю правду. Эти люди умрут, если здесь останутся. Если их не прикончит болезнь, это сделают французы. Нет никакой пользы в том, что они останутся.

— Однако, приказ короля, чтобы они остались. Дорсет заковылял к двери палатки.

— Пойдемте со мной,— сказал он.— Я скажу этим людям, что король приказал им остаться в Испании.

Свежий воздух, казалось, слишком сильно повлиял на Дорсета. Он неуверенно покачнулся как подвыпивший человек, и послу пришлось поддержать его, чтобы тот не упал. Согнувшись вдвое от боли, исказившей его желтое лицо, Дорсет попытался выкрикнуть, но голос его был слишком слаб.

— Люди! Новости из дома.

Слово «дом» произвело на лагерь волшебное действие. Люди выползали из палаток, таща за собой тех, кто не мог ходить. На лицах у них отражалась несказанная радость. Они верили, что этот ужас позади и что их командир позвал их, чтобы приказать готовиться к возвращению домой.

— Приказ короля,— сказал Дорсет.— Мы остаемся здесь на зиму.

Послышалось недовольное ворчание.

— Нет! — раздался возглас, и другие подхватили этот крик: — Домой! Мы возвращаемся домой!

— По приказу нашего всемилостивейшего монарха...

— К дьяволу нашего всемилостивейшего монарха. Пусть сам сражается в своих войнах. Домой! В Англию! Мы возвращаемся домой в Англию.

Дорсет поглядел на посла.

— Видите,— сказал он и устало заковылял обратно в палатку.

Теперь ему стало страшно. Он понял, что оказался между двух огней — тем, чего хотел король, и тем, чего хотели его люди. Ему предстоял выбор — неповиновение королю или всеобщее дезертирство.

— Я должен написать Его Величеству,— сказал он.— Я должен раскрыть ему истинное положение дел.

Посол ждал, пока он писал, а тем временем в лагере все громче становились крики возмущения. Дорсет знал, да и посол знал, что для этих людей королевский приказ не имел никакого веса.

Король наблюдал возвращение своих войск. Он стоял, широко расставив ноги, стиснув руки и так сильно сощурив глаза, что их почти не было видно в складках век.

Рядом стояла королева, которая при виде плачевного состояния этих людей была готова заплакать. Они были одеты в лохмотья, многие еще страдали от лихорадки, некоторых пришлось выносить на берег. И все же, проходя мимо, они издавали несвязные крики радости, потому что ступали по английской земле; по их впалым щекам катились слезы.

— Какое печальное зрелище,— пробормотала королева.

— Меня от него тошнит! — прорычал король.

Но он смотрел на это возвращение другими глазами нежели Катарина. Он не испытывал жалости, только один гнев. Это была армия, которую он послал во Францию и которой так гордился.— Я не видел армии лучше! — писал он Джону Стиллу. А теперь... они были похожи на свору бродяг и нищих.

Как они посмели причинить ему это! Он золотой король, баловень судьбы. До сих пор он получал все, что ни пожелает, за исключением сына. На мгновение он вспомнил об этом и бросил на жену недовольный взгляд. На глазах у нее были слезы. Она может плакать об этой банде пугал, когда ей следовало бы плакать, потому что она его подвела и, хотя и может забеременеть, не в состоянии родить здорового мальчика. Катарина повернулась к нему.

— Вон милорд Дорсет, Генрих. О, бедный Дорсет. Как он болен. Посмотри на него. Он не может идти. Его несут на носилках.

Король проследил ее взгляд и подошел к носилкам, на которых лежала истощенная фигура человека, некогда бывшего чемпионом турниров. При виде больного Генрих почувствовал отвращение.

— Дорсет! — вскричал он.— Что это значит? Я послал тебя с армией и приказом сражаться до победы. Ты возвращаешься с этими... пугалами... и позорным поражением.

Дорсет попытался увидеть, кто это возвышается над ним и кричит на него. Он сказал:

— Где я? Сейчас ночь?

— Ты в присутствии твоего короля,— проревел Генрих.

— Они поднимут мятеж,— пробормотал Дорсет.— Они больше не вынесут. Что, сейчас еще утро?

— Унесите его,— закричал король.— Не хочу больше видеть его предательское лицо.

Носилки подхватили и пронесли дальше.

— Он болен, очень болен,— попыталась сказать Катарина. Генрих взглянул на нее, и она заметила этот характерный прищур его глаз.

— Он еще не так заболеет, когда я с ним разделаюсь!

— Ты не можешь винить его за то, что произошло.

— Тогда кого же еще! — огрызнулся Генрих. Он нетерпеливо огляделся вокруг.— Ну-ка, поставьте виселицы,— прокричал он.— Не одну, а двадцать... сто! Клянусь Всевышним и всеми его святыми, я покажу этим презренным трусам, как поступаю с теми, кто не выполняет моих приказов.

Его лицо исказила ярость. Сквозь сдерживающие путы появился тиран. Эта метаморфоза происходила прямо на глазах королевы. Тщеславный добродушный мальчик становился жестоким эгоистичным мужчиной.

Наблюдавшую за ним Катарину охватили мрачные предчувствия, которые касались не только этих людей, небрежно приговоренных им к смерти.

Катарина стала перед королем на колени. Страшная ярость, которую она видела на его лице, еще не совсем исчезла. Она проявлялась в его слишком сильно разгоряченных щеках, в пронзительной синеве глаз.

Он с интересом наблюдал за ней, и Катарина внезапно поняла, что могла бы превратить эту трагедию в один из номеров маскарада, которые так его забавляли.

— Генрих,— воскликнула она,— я умоляю тебя пощадить этих людей.

— Что! — прорычал тот.— Да они опозорили Англию! Наши враги смеются над нами!

— Все было против них...

Это оказалось ошибкой. Слабые проблески добродушия, которые она уловила до этого, пропали, и синие глаза вновь грозно глядели.

— Ты хотела бы участвовать в наших государственных советах, Кейт? Ты хотела бы сказать нам, как вести войны?