То, о чем говорил астроном, было частью спасательного плана, разработанного перед нашим вылетом. Если Осватич не сможет нас найти, он сбросит на парашюте баллоны с провизией и кислородом, снабженные специальными, радиоаппаратами, автоматически подающими сигналы, так что разыскать их нам будет нетрудно.

— Ущелье мы прошли бы часа за два, — продолжал Арсеньев, — но стены кратера непроходимы. Независимо от выбранного маршрута мы не сможем добраться до ракеты раньше наступления сумерек, а до них осталось каких-нибудь двадцать шесть — двадцать восемь часов. Вы помните все эти ущелья и пропасти, над которыми мы летели? Я обозначил их лишь схематически, по фотографиям, которых больше нет. Итак, что вы предлагаете?

Наступило молчание; только свистел ветер, проносившийся над краями каменных глыб, и беспокойно трепетали углы карты, придерживаемые рукой астронома.

— Делая в час по четыре-пять километров и не останавливаясь, то есть теоретически, мы могли бы дойти до «Космократора» за сутки, — заговорил Солтык. — Но этот расчет нельзя принимать во внимание, ибо неизвестно, на сколько нас задержат все эти ущелья… и удастся ли вообще перейти или обойти их. Поэтому я предлагаю идти не на юго-запад, по направлению к ракете, а на восток, перпендикулярно тому пути, по которому прилетели…

Я с изумлением взглянул на инженера, а он спокойно продолжал:

— Радиус действия у наших передатчиков большой, но излучаемая волна идет только прямолинейно. Мы можем связаться с товарищами, только поднявшись на такую большую возвышенность, чтобы на местности не было никаких преград между нами и ракетой. Идти на плоскогорье в ту сторону, откуда мы прилетели, незачем, так как там находится Мертвый Лес со своим слоем ионизированного воздуха, отражающим радиоволны, как зеркало. Зато если мы дойдем вот сюда, — он повел по карте пальцем к восточному берегу долины, — и поднимемся на одну из этих вершин, быть может, нам удастся наладить связь…

— Быть может, — подчеркнуто повторил Райнер.

— Другого выхода я не вижу.

— Уверенности у нас, конечно, нет.

— Определить расстояние трудно, но нас от этих скал отделяет, пожалуй, не более чем пять-шесть километров. Прибавим к этому еще восемь… пусть девять, даже десять часов на подъем, и мы окажемся в точке, возвышающейся над всей местностью.

— Но озеро, на котором лежит ракета, окружено скалами, — напомнил я. — Вы учли это?

— Да. Перевал идет к северо-востоку, то есть прямо к этой группе вершин.

— Этот план кажется мне подходящим, — сказал я. — Если удастся наладить связь… то ракета прилетит к нам, и нам не придется ночевать…

— Мысль хорошая, — подтвердил Арсеньев, — хотя выполнить ее нелегко. Вы все согласны с планом?

Мы ответили утвердительно.

— Только теперь, когда у нас нет средств технической помощи, какими вооружила нас Земля, станет ясно, чего стоим мы сами, — произнес Арсеньев и, встав, обратился ко мне: — Вы самый опытный в альпинизме. Мы рассчитываем на вас.

— Выходим немедленно? — спросил я.

— Я хотел еще исследовать воду в озере, — может быть, она годится для питья.

— Ну что ж, идите туда, — сказал я, — а я пока осмотрюсь и поищу дорогу. Дайте мне свой бинокль, — попросил я Арсеньева, — он сильнее моего.

Товарищи начали спускаться, а я направился к группе стройных каменных башенок. Еще во время совещания я заметил, что две из них стоят очень близко друг к другу, напоминая раздвоенный каменный обелиск. Я втиснулся в щель между ними и, работая то ногами, то спиной, отталкиваясь руками, быстро выбрался наверх. Вначале мне еще были слышны обрывки разговора между Солтыком и Арсеньевым, потом, когда они исчезли за скалами, голоса в наушниках утихли.

Верхушка шпиля была не очень острая: там свободно можно было усесться, свесив ноги в пропасть. Я приложил бинокль к глазам: над обрывом, ясно вырисовывавшимся в поле зрения, торчали две вершины. Редкий туман, висевший в воздухе, придавал им свинцовый оттенок и стирал подробности рельефа. Я обнаружил скалистый гребень, поднимавшийся от осыпей и подходивший к главному массиву. Один раз мне показалось, что беловатое облако, двигавшееся по одной из замеченных мною вершин, вдруг исчезло. Это могло означать, что между нами и этой вершиной лежит еще одна долина. Я всмотрелся внимательнее, но не увидел ничего, что могло бы возбудить подозрения, и решил товарищам об этом не говорить. Вскоре их голоса снова послышались в наушниках.

— Ну, как вода? — спросил я, пряча бинокль в сумку и обвивая сложенную вдвое веревку вокруг выступа скалы.

— Не вода, а скорее раствор формалина, — ответил Арсеньев.

Его голос, доносившийся до меня через радиоприемник, звучал отчетливо, и это странно не вязалось с видимостью: мои спутники еще только приближались к подножью шпиля, на котором я сидел, и с высоты, равной многоэтажному дому, были похожи на серых, большеголовых муравьев.

Сильно оттолкнувшись ногами, я помчался вниз, энергично натягивая веревку, проходившую под левой рукой. Секунд через пятнадцать я был уже с товарищами и потянул веревку за конец: она слетела сверху свободными петлями.

— Надеюсь, дорога, которую вы для нас выбрали, не такая, как эта? — заметил Райнер, несколько подозрительно глядя, как я свертываю веревку. Я решил, что он, из всех нас наименее опытный в альпинизме, побаивается восхождения.

— Дорога у нас отличная, — успокоил я его и предложил свой план: — Сначала по склону вдоль границы пояса магнетитов, до самой стены, потом немного левее, а дальше по гребню к горам. Кажется, в одном месте есть обрыв… Нам или придется свернуть, или мы перейдем через него…

— Как это «или — или»? — спросил Райнер. — Может быть, подойдем ближе?

— Конечно, потому что другой дороги нет.

Мы двинулись по выбранному направлению. Над озером лежали глыбы камня, такие крутые и растрескавшиеся, что по ним приходилось ползти на четвереньках. Потом показались длинные шероховатые плиты, по которым идти было совсем хорошо.

— Одного только не понимаю, — сказал я Арсеньеву, шедшему рядом со мной, — почему ток в трубе появился именно тогда, когда мы приземлились? Действительно ли это случайность, совершенно не связанная с нашим присутствием?

— А почему бы и нет? Труба, по-видимому, — часть большой энергетической сети, в которой периодически появляются мощные токи. Начинается это с медленного роста напряжения… Вы помните звук, который мы называли «лампы под током»? Потом появляются более мощные волны… как гуденье под шаром… и наконец предельная мощность. Такое явление может повторяться раз в несколько часов или раз в сутки.

— А камни были переброшены предыдущими импульсами тока, да?

— Очевидно.

Крутизна склона увеличилась, и мы умолкли. Под сапогами скрипел голый камень. Мы приблизились к гребню отрога, опоясывавшего долину. Я отвернулся, чтобы в последний раз поглядеть вниз.

Скалистая глубина, сбегающая к мрачным водам озера, лежала мертво и пусто под тучами, лениво ползущими на восток. Белый Шар превратился в маленькую точку, еле видимую на сером фоне камней.

Я вздрогнул: кто-то положил руку мне на плечо. Это был Арсеньев. Он, как и я, хотел взглянуть на место нашего поражения. Мы молчали; кровь сильно билась в висках, сверху доносился приглушенный шум ветра, разбивающегося о края обрывов.

— Мы еще вернемся сюда! — глухо проговорил Арсеньев. Он постоял немного, потом двинулся дальше. Его скафандр порой исчезал из глаз, сливаясь с серовато-коричневым цветом скал, и тогда только металлический шлем блестел среди камней. Высоко над нами возвышалась увенчанная тучами вершина, которая была целью нашего пути.

ЧЕРНАЯ РЕКА

Мое предположение оказалось верным. Поднявшись на гребень гор, мы увидели еще одну долину, застланную морем волнующегося тумана. Она была расположена выше долины Белого Шара и представляла собой скалистую котловину, окруженную черными, заостренными зубцами стен. После краткого совещания мы решили обойти долину с южной стороны, где склон, постепенно снижаясь, примыкал к большой горе. Рыхлые, зыбкие клочья тумана клубились, распластывались и медленно, безостановочно поднимались, затопляя склоны. Связавшись веревкой, мы двигались по острому хребту, залитому с обеих сторон молочной мглой. Иногда легкое облако, подхваченное ветром, поднималось кверху, задевало за скалу и проплывало между нами. Тогда я видел только темную, увеличенную тень шагавшего впереди Арсеньева. От напряжения кровь приливала к голове и к глазам, а на экране, казалось, появлялись туманные, светлые пятна, очертания звездных призраков. Но стоило раза два закрыть глаза, и все исчезало — оставался только туман.