Таким образом, через три с половиной месяца, к концу июня, можно было рассчитывать достигнуть Берингова пролива. В этом не было ничего невозможного, несмотря на крайне сжатые сроки. Эрику даже и в голову не приходило отказаться от дальнейшего плавания, Он опасался только, что его захотят к этому принудить. Вот почему юный капитан «Аляски» решил не посылать в Стокгольм рапорта о кораблекрушении, полагая, что его могут отозвать для возбуждения судебного дела против предполагаемого виновника катастрофы, и тогда его наверняка задержало бы следствие.
Но если Тюдор Броун останется безнаказанным, не осмелится ли он воздвигать новые препятствия на пути «Аляски»? Этот вопрос задавали себе Бредежор и доктор, играя в вист с Маляриусом в уютном салоне гостиницы, в которой они нашли приют по прибытия в Лориан.
Для Бредежора вопрос не вызывал сомнений: негодяй, подобный Тюдору Броуну, узнав о провале своего плана — а трудно было допустить, чтобы он об этом не узнал, — «и перед чем не остановится для возобновления своих преступных попыток. Надеяться достигнуть при таких обстоятельствах Берингова пролива — даже не утопия, а просто безумие! Правда, Бредежор не знал, каким образом Тюдор Броун сможет строить новые козни, но не сомневался, что он найдёт для этого те или иные средства. Доктор Швариенкрона вполне разделял его мнение, и Маляриус тоже был очень встревожен. Уныние сопровождало партии в вист, и даже прогулки трех друзей в окрестностях Лориана не могли улучшить их подавленного настроения. Больше всего они были сейчас озабочены сооружением памятника капитану Марсиласу, на погребении которого присутствовал весь Лориан. Вид этого печального памятника отнюдь не способствовал тому, чтобы уцелевшие пассажиры „Аляски“ видели все в розовом свете.
Но стоило им только встретить Эрика, как надежда к ним возвращалась. Его решимость была такой непреклонной, деятельность такой целеустремлённой, он проявлял такую твёрдую волю к преодолению любых трудностей, что в его присутствии невозможно было не только высказывать, но даже таить про себя менее смелые чувства.
Тем временем ещё одно обстоятельство подтвердило, что Тюдор Броун и не думает отказываться от своих планов. 14 марта Эрик убедился, что работы в машинном отделении подходят к концу. Оставалось только проверить один из насосов, и это должны были сделать завтра. И вот в ночь с 14 на 15-е насос исчез из мастерской «Гамара, Норри и Кo », и отыскать его оказалось невозможным. Каким образом было совершено похищение? Кто был его виновником? Самое тщательное расследование не смогло ничего установить.
Потребовалось ещё десять дней, чтобы сделать заново эту работу, и таким образом отплытие «Аляски» было отложено до 25 марта.
Странный факт, но последнее происшествие произвело на Эрика большее впечатление, чем сама катастрофа. Он усматривал в этом признак упорного желания во что бы то ни стало помешать «Аляске» закончить своё плавание. И эта уверенность удвоила в нём, если только это вообще было возможно, страстное желание довести дело до благополучного конца.
Десять дней вынужденной отсрочки были почти полностью посвящены всестороннему обсуждению и обдумыванию предстоящей кампании[66]. Чем глубже Эрик старался во всем разобраться, тем больше в нём крепла мысль, что ставить своей целью достижение Берингова пролива в трехмесячный срок и следовать маршрутом, известным Тюдору Броуну, в то время как «Аляска» через сорок дней после отплытия из Стокгольма все ещё находится в Лориане, — значит обречь себя не только на неуспех, но и на непоправимые несчастья.
Однако это грустное заключение его не только не обескуражило, но заставило прийти к решению изменить намеченный маршрут. Разумеется, Эрик никого не посвятил в свой замысел, справедливо полагая, что соблюдение тайны является в данном случае первым залогом успеха. Он ограничился лишь тем, что ещё более внимательно, чем прежде, следил за ходом ремонта.
Спутники Эрика заметили, что теперь он уже не так торопит с отплытием. Они заключили из этого, что, по-видимому, он в глубине души признал плавание неосуществимым, каким они и сами теперь его считали.
25 марта в полдень «Аляска» покинула док, миновала Лорианский рейд и вышла в открытое море.
15. КРАТЧАЙШИМ ПУТЁМ
Как только берега Франции скрылись за горизонтом, Эрик пригласил своих трех друзей и советчиков в кают-компанию для серьёзного разговора.
— Я много размышлял, — сказал он им, — об обстоятельствах, сопровождавших наше плавание с того дня, как мы покинули Стокгольм. Сам собой напрашивается вывод: мы должны ожидать на нашем пути ещё новых препятствий и помех. Тот, кто осмелился послать нас на гибель возле Бас-Фруад, не захочет признать себя побеждённым… Быть может, он уже подстерегает нас в Гибралтаре, на Мальте или где-нибудь в другом месте… Если ему не удастся нас погубить, то, я не сомневаюсь, он сделает все возможное, чтобы нас задержать я не дать нам достигнуть Берингова пролива в летнее время, когда Ледовитый океан только и доступен для плавания.
— И я пришёл к тому же заключению, — заявил Бредежор, — но держал его про себя, так как не хотел лишать тебя последней надежды, мой дорогой мальчик. Я убеждён, что отныне мы должны отказаться от мысли преодолеть за три месяца расстояние, отделяющее нас от Берингова пролива.
— Таково и моё мнение, — сказал доктор. Маляриус, со своей стороны, подтвердил кивком головы, что он тоже с этим согласен.
— Итак, — продолжал Эрик, — вывод у нас у всех одинаков. Так что же нам теперь предпринять?
— Остаётся лишь одно благоразумное, подсказанное обстоятельствами решение, — ответил Бредежор, — отказаться от предприятия, которое мы сами же признаем неосуществимым, и вернуться в Стокгольм. Ты это сам понял, мой мальчик, и мы все трое одобряем тебя за уменье смотреть правде в глаза.
— Ну уж такую похвалу я бы ни за что не принял! — воскликнул, улыбаясь, Эрик. — Я вовсе её не заслужил! Я даже и не думал отказываться от нашей цели и далёк от того, чтобы считать её недостижимой… Я уверен, мы достигнем её, если только нам удастся расстроить гнусные замыслы негодяя, подстерегающего нас на пути, и единственным средством для этого является полное изменение маршрута.
— Всякое изменение маршрута только увеличило бы трудности, — возразил доктор. — Ведь мы избрали кратчайший путь. Если не легко добраться за три месяца до Берингова пролива, идя через Средиземное море и Суэцкий канал, то это тем более невозможно, если плыть мимо мыса Доброй Надежды или мимо мыса Горн. Каждый из этих маршрутов отнял бы у нас по меньшей мере пять или шесть месяцев.
— Но есть ещё один маршрут, который не только не удлинит, а напротив, сократит срок нашего плавания. Следуя по нему, мы гарантированы от встречи с Тюдором Броуном, — сказал Эрик, спокойно дожидаясь возражений.
— Ещё один маршрут? — воскликнул доктор. — Ей-богу, я не знаю его, если только ты не имеешь в виду Панамский канал. Но, насколько мне известно, он ещё не открыт для навигации и строительство его будет закончено не раньше чем через несколько лет[67].
— Я и не думаю о Панамском канале, равно как и о мысе Горн или о мысе Доброй Надежды, — продолжал молодой капитан. — Я имею в виду совсем другой путь, единственный путь, по которому мы могли бы добраться за три месяца до Берингова пролива. Это Ледовитый океан, это Северо-Западный проход!
Увидев, как ошеломило его спутников такое неожиданное предложение, Эрик счёл необходимым подробно его мотивировать.
— Северо-Западный проход, — сказал он, — теперь не так ужасен и мучителен для мореплавателей, каким он был в прежние времена. Разумеется, это не обычная магистраль. Ведь он свободен ото льдов всего лишь восемь — десять недель в году. Но зато этот путь хорошо изучен, точнейшим образом нанесён на карты и используется сотнями китобойных судов. Правда, по нему очень редко переходят из Атлантического в Тихий океан. Корабли, заплывающие в него с той или с другой стороны, почти никогда не проходят его насквозь, из конца в конец. И, конечно, может так случиться, что условия сложатся для нас неблагоприятно и мы не в состоянии будем его преодолеть. Не исключено, что как раз в это время проход будет забит льдами и освободится от них позже, чем нам будет нужно. Следовательно, мы идём «а риск. Но есть много шансов и на успех, тогда как все другие пути обрекают нас на верную неудачу. И поэтому чувство долга, полномочия и денежная помощь, предоставленные нам соотечественниками, обязывают нас принять это решение, дающее единственную возможность достигнуть вовремя Берингова пролива. Обычное судно, пригодное для плавания лишь в тёплых морях, побоялось бы принять такое решение. Но кораблю, подобному „Аляске“, специально приспособленному для арктической навигаций, нечего колебаться. И, наконец, я должен заявить, что, возможно, мне прядётся вернуться в Стокгольм, не найдя Норденшельда, но это случится не раньше, чем я использую все средства для оказания ему помощи!