28 июля, среда.

08-00. До хрена уже написал романного, и потому пороху вчера на записи в дневник уже недостало.

Погожу пока. Четвертая ночь в саду прошла спокойно. В 05–00 был на огороде и тяпал сорняки, дабы малость размяться.

Во вторник ездили с Александром Васильевичем в «Саратовские вести». Познакомился с ответственным секретарем, местным поэтом, Владимиром Федоровичем Бойко.

10-17. С девяти часов валяюсь на песке и читаю булгаковского «Мастера». Пойду еще раз окачусь водой из бочки и полежу с полчаса, теперь уже вверх пузом.

13-30. Сейчас подумал, что вымышленные сочинители «Дневников Берии» сущие козлы. Зачем изготавливать фальшивку, рискуя стать объектом внимания и КГБ, и ЦРУ? Проще использовать мой метод и вызвать Берию с Того Света…

Куда интереснее, проще, а главное — безопаснее!

21-20. Если зажечь две свечи и поставить их слева и справа от блокнота или стопки бумаги, то вполне можно писать роман и записывать что угодно в дневник, что я с успехом и делаю сейчас.

Хозяева мои уехали поздно, уже около восьми. Юсов поливал огурцы и протчее из шланга, сегодня воду дали.

Потом я подменил его, хотя батяня Колин ворчал, мол, не справишься, не сумеешь…

Вообще, сват мой — зануда первостепенная. Признаюсь, я бываю порою занудлив, но не до такой же степени.

Все ему не так, все ему не по духу…

Сегодня окончательно раскусил его.

Даже то, что я остаюсь здесь ночевать, ему не по сердцу, его раздражает сама гагаринская физиономия, которую он лицезреет, когда приезжает на дачу.

Сегодня Лида предлагала поехать на пляж, но я решительно отказался, ибо предвидел, какую бы бодягу он развел бы…

И бензин дорог, и за рулем устает, и время драгоценное на пустяки не стоит тратить…

Сегодня он на полном серьезе заявил: Гагарин такой-сякой жару из Москвы привез. Успокоили Юсова-старшего только мои заверения в том, что в Москве за все лето не было никакой жары вообще.

Смотрю на это с улыбкой и радостью: каким же выдержанным и спокойным я стал. В другие времена Станислав Гагарин с ходу бы завелся, психанул, собрал бы вещи и умотал в Москву.

Я же отношусь к зудению Александра Васильевича философски, а когда уж очень надоедает, говорю, чтоб заткнулся, и тогда он, бубня себе под нос, уходит в дальний конец сада, в огороде всегда найдется работа.

Лида попросту святая женщина, сумевшая прожить с ним сорок лет!

К тому же Юсов — ярый ельцинист. Пытался я поговорить с ним и на эти темы… Тщетно. «На хрена нам чечен сдался!» — вот и все его аргументы против Хасбулатова.

Писательскую работу мою он считает придурью, сочинительство свата и издательское дело его абсолютно не интересует, хотя надо отдать ему должное, он осуждает сомнительный бизнес сына.

А чего тут не сообразить? Спекулянт, он и в Африке спекулянт… И только в Ельцинской России спекулянт — опора оккупационного режима.

Ну да ладно… Еще две ночи — и домой. Главное в том, что здесь пишется. Я хорошо продвинул «Страшный Суд», много толкового узнал, читая в саду под яблоней. Да вот и сейчас почитаю Пруссакова о Гитлере, Фромма о Марксе, Булгакова о Воланде и Понтии Пилате.

Правда, последняя вещь никакой искры, я уже где-то писал об этом, в моем воображении не высекает. Why?

С интересом читаю «Бхагавадгиту», историю подвигов Кришны и его изречения.

Целый мир, к которому я только-только прикоснулся… А сколько еще таких миров!

30 июля, пятница.

05-30. Еще до полуночи начался дождь, с перерывами он идет до сих пор.

Проснулся за двадцать минут до пяти, еще плохо видно строчки, тем более, пасмурно, но писать можно.

Характерная деталь!

На даче Юсова-старшего нет сральни.

— Как обходитесь? — спросил я Александра Васильевича в первый же день.

— Была у меня сральная будка, — отвечает хозяин, — да только воняло от нее…

Он прав. От садовых сортиров несет-таки да, как говорят в Одессе.

Юсов-старший завел меня за сарай у забора показал доску, на которую надо сесть, и лопату — ее полагается устанавливать под задницей.

— А дальше что?

— А дальше — известное дело. Лопатой через забор.

Я пожал плечами. Вначале я думал, что за забором соседний участок и подумал о реакции товарища по садоводству, который находит на огороде соответствующие знаки внимания от соседа.

Потом сообразил — заборы у Юсова высокие — там ведь проезжая дорога!

Мне представилось, как летит эдакий говенный привет от рабочего класса на голову зазевавшегося, ни сном, ни духом не подозревающего прохожего, но вслух ничего не сказал. Уже тогда понял, что никаких аргументов, кроме собственных, Юсов не воспринимает.

Кстати, и умывальника у них нет!

Двадцать лет без умывальника!

Какой-нибудь слабонервный европеец в штаны бы навалил, бегаючи по участку, кишечник бы у него лопнул, грязью бы зарос, одичал напрочь… А этим трын-трава, живут как ни в чем не бывало.

И сад у них, кстати, в отличном состоянии… А что до комфорта, то перебьемся…

Вот так и живут. А вы — менталитет, менталитет… Юсовы хрен на ваши общечеловеческие ценности положили, у них собственных ценностей хватает.

И никакой их цивилизацией не совратишь, они быстро к слову «европу» приделают… рифму, у них собственная цивилизация, хотя да, я согласен: кидать какашки на головы прохожих некоторым образом неэтично.

А поскольку я тоже русский человек, то меня смутило отсутствие умывальника и сральни.

Каждый день я был выбрит, вымыт, находился, что называется, в рабочем состоянии, с удовольствием писал роман «Страшный Суд», читал серьезные книги, посильно работал в саду — и никаких проблем с кишечником.

Как я решал эти проблемы? Секрет фирмы…

05-55. Двадцать пять минут понадобилось мне, чтоб записать эту хохму, из которой следует очевидное, что в поучальщиках русский народ ни коим образом не нуждается, даже если есть в чужих поучениях рациональное зерно.

А если и берем что с Запада, вроде марксизма, то так его исказим и переделаем, что форменная получается чепуха, а то и что похуже.

Казалось бы — все, довольно, давайте собственным умом жить. Нет, опять полезли в цивилизованное, так сказать, общество, опять чужая экономика, рынок, превратившийся у нас в убогий толчок, брифинги и консенсусы, мэры и саммиты, новое мышление и педерасты с плюралистами.

Лучше жить без сральни, но собственным умом, нежели иметь автоматический унитаз в цивилизованном бараке для восточных рабочих.

А про теорию отчуждения вам известно, судари и товарищи?!

18-45. Дождь принимался поливать юсовский сад-огород и днем тоже, абрикосы я собирал вообще под проливным дождем. Но что может быть приятнее сбора урожая, хотя и не ты, как в моем случае, его вырастил…

Приехали хозяева и внучонок мой Лева раньше обычного, потому я почти ничего нового не написал. Начал, правда, главу таджикистанскую, начал с рассуждения о том, что пейзаж на войне вовсе иная штучка, нежели то, что мы в это понятие вкладываем в нормальной жизни.

Эту главу я буду перебивать поездкой в Москву, буду раздваиваться: то я в поезде, то на Памире. Здесь же налет на поезд, схватка с бандитом, прыжок под откос, и последняя фраза главы: «Вишню жалко».

Сейчас я в квартире Юсовых на улице 50 лет Октября. Лева построил из кубиков дом, очень своеобразной конструкции. Приходит ко мне в кухню и говорит: «Была война, и дом разрушили, разбили…»

— А я как раз, Лева, про войну роман пишу, — сказал я внуку.

— Про мою войну? — спросил Лев Николаевич.

Поезд отходил в 20–30. Завтра днем я буду в Москве.

Настроение бодрое, неплохо поработал, от пуза поел фруктов, помолчал в одиночестве, читал умные книги, наблюдал за любопытным человеком, моим сватом.

Весьма доволен, что был сдержанным, не дал себя завести. Значит, характер мой некоим образом переменился. Не результат ли это врастания в собственную философию порядка?