К сожалению, солдаты охраны и даже офицеры вели себя далеко не так прилично. Керенский увещевал их, но тщетно, привычка была уже усвоена.
Адъютанты военного министра Гучкова позволили себе закричать лицам, жившим во дворце: «Вы все продажны». Солдаты, которые отбирали у Цесаревича его игрушки, убили его козочек, воровали вещи узников и вообще вели себя хамами, заслуживают гораздо меньшего порицания.
Нельзя не отметить следующий случай. Государь, по своему обыкновению, хотел подать руку дежурному офицеру. Последний не взял протянутой руки. Тогда Государь положил ему руки на плечи и со слезами на глазах сказал: «Голубчик, за что же?» Снова отступив на шаг назад, этот господин ответил: «Я из народа. Когда народ вам протягивал руку, вы не приняли её. Теперь я не подам вам руки…» Отъезд из Царского Села состоялся ночью 31 июля (13 августа). Цесаревичу только что исполнилось 13 лет. Керенский разрешил Великому Князю Михаилу Александровичу проститься с братом. Никого другого из членов Императорской Фамилии Государь не видел. Но в эту минуту было не до вежливости. Керенский опасался Советов, бывших всецело в руках большевиков. Малейшее промедление могло оказаться опасным. Железнодорожники уже поговаривали о задержке царского поезда. Из вящей предосторожности узникам не было сказано, куда их везут. Только в последнюю минуту Они узнали, что их везут в Тобольск. Выбор этого города казался благоразумным, так как, раз выезд за границу был невозможен, арестованных необходимо было поместить как можно дальше от центра. Царской Семье было оказано всяческое внимание, Семью сопровождали все лица, которых Она пожелала взять с собою, за исключением Вырубовой, перевезённой в крепость, и некоторых трусов, покинувших своих господ. Полный список можно найти в показаниях Кобылинского, значится более 40 имён. Это было чрезмерно и впоследствии не раз причиняло неудобства… Прибыв в Тобольск, Семья 13 (26) августа разместилась в губернаторском доме, удобно для Неё устроенном, большая часть многочисленной свиты заняла соседний дом. Образ жизни в тобольском доме требовал больших расходов, Керенский же, поглощённый борьбой сперва с Корниловым, потом с большевиками, обещанных средств не перевёл.
Когда в ноябре большевики овладели властью, солдаты деморализованные комиссаром Панкратовым, потребовали себе отдельный дом, и свите пришлось поместиться в доме, где была Царская Семья.
В скором времени советское правительство сократило арестованным выдачу пищи до размеров голодного пайка с запрещением восполнить недостающее путём заработка.
В показаниях Кобылинского, Жильяра и Гиббса можно найти трогательное описание жизни Царской Семьи во время сибирского заточения.
Сначала жизнь немногим отличалась от царскосельской. Но это длилось недолго. Мелочное преследование со стороны солдат, находившихся под влиянием Панкратова и других пропагандистов, отравляло существование Семьи и Её верных слуг.
Один неуравновешенный священник имел неосторожность помянуть падших Монархов: солдаты немедленно воспретили Им ходить в церковь и стали приходить к Ним на дом присматривать при Их говений.
Не зная, какой бы извод придумать, солдатьё – ибо это уже не были дисциплинированные солдаты – потребовало, чтобы Царь снял знаки своего военного чина и Георгиевский крест. Эти революционные герои вырезали гнусные надписи на качелях Великих Княжон и сломали ледяную гору, единственное времяпрепровождение молодёжи в сибирскую зиму.
Но когда старые солдаты при демобилизации приходили нежно попрощаться с Царём-Батюшкой, Государыня торжествовала и говаривала: «Видите, они все добрые, но евреи их обманывают…»
12 (25) февраля 1918 г. прибыл приказ большевицкого правительства о прекращении всякого денежного отпуска. Своих денег давно уже не было. Чтобы обеспечить расходы на жизнь, кн. Долгорукий и генерал Татищев, по соглашению с почтенным Кобылинским, подписали векселя городским купцам. Два или три раза их выручали из затруднения добровольные анонимные приношения. Но новые правила содержания арестованных нельзя было скрыть от Государя.
По сокращении слишком многочисленной свиты надо было сократить и свой стол. Питание становилось недостаточным, и Алексей Николаевич тяжело заболел: обе ноги оказались парализованными под влиянием присущей Ему болезни.
Но всё могла перенести такая верующая Семья, пока Ей была обеспечена возможность молитвенного единения.
К концу пребывания в Тобольске Романовы отдавали себе отчёт в своём безвыходном положении. В деле имеется рукопись Великой Княжны Ольги Николаевны, свидетельствующая об Их покорности судьбе. Это молитва в стихах, составленная молодой графиней Гендриковой и заключающая в себе намёк на близкую смерть всей Семьи.
В первые месяцы письма и газеты приходили довольно правильно. Вырубова писала Государыне часто. После большевицкого переворота эти известия стали реже, но всё же Семья была осведомлена о крупных событиях, особенно о Брест-Литовском договоре.
МОСКОВСКО-БЕРЛИНСКИЙ ПОСЛАНЕЦ
Мы подходим к тому времени, когда граф Мирбах заключил с Янкелем Свердловым соглашение относительно возвращения Государя и Его сына в Москву.
Для этой цели в Тобольск был отправлен особый комиссар, снабжённый полномочиями за подписью Свердлова как председателя Центрального Исполнительного Комитета и за скрепою секретаря Комитета армянина Аванесова.
Выбран был для этого в высшей степени секретного поручения отставной офицер русского флота, следовательно, дворянин, Василий Васильевич Яковлев, сосланный при прежнем строе за какой-то незначительный проступок. Он жил некоторое время в Берлине.
Яковлев, родом из Уфы, был хорошо знаком с Уралом. Он, конечно, знал о советской организации в Екатеринбурге и, видимо, опасался попасть в западню, ибо, по всей вероятности, едучи в Тобольск, останавливался в этом городе; встретившись здесь с давнишним уфимским знакомым Авдеевым, который имел связи в местном Совете, повёз его, как полезного союзника, в Тобольск.
Яковлев прибыл 10 (23) апреля поздно ночью, без предупреждения. Его конвой, его документы и манера держаться произвели на полковника Кобылинского и на солдат охраны сильное впечатление. Повиновение его приказаниям требовалось под страхом расстрела. Но никто не знал, зачем, собственно, он прибыл.
На следующий день произошло первое столкновение с Уральским Советом в лице его делегата, еврея Заславского. Последний попытался поднять солдат против Яковлева под предлогом, что тот их обманывает, но, осёкшись, Заславский спешно выехал в Екатеринбург, распространяя слух о попытке бегства Романовых под покровительством Яковлева.
Он убедил в этом Авдеева, который впоследствии ещё громче кричал, что Яковлев увозит Романовых в Японию!
Дадим очерк поступков этого чрезвычайного комиссара: они подробно изложены в показаниях очевидцев. Мы в них найдём косвенное подтверждение того, в чём в действительности заключалось данное ему поручение. Ибо свидетели эти пребывали в полном неведении о цели его приезда.
Немедленно по приезде Яковлев пришёл посмотреть на Цесаревича, так как не верил его болезни. В день приезда и на следующий день он несколько раз невзначай заходил в комнату больного.
Убедившись, наконец, что Он сильно страдает, Яковлев отправился на телеграф лично донести об этом Свердлову. Оттуда он пришёл к Государю объявить, что увезёт Его одного, но Государыня хотела непременно сопровождать мужа и взять с собою свою дочь Марию Николаевну (про которую сёстры, шутя, говорили, что Она имеет успех у комиссаров); Яковлев уступил настояниям Императрицы.
Из этих показаний явствует, что Яковлев интересовался исключительно Государем и Его сыном и что на него было возложено поручение увезти Их обоих по назначению, которое не могло быть иным, как Москва.
Ясно, что для отъезда в Екатеринбург не стали бы принимать столько таинственных спешных предосторожностей. В Сибири в то время царствовало полное спокойствие, и, следовательно, не было никакого основания опасаться похищения.