А в Брюсселе?

Здесь Вандервельде употребляет всю свою адвокатскую изворотливость, чтобы речами и хвастливыми статьями утвердить за собой репутацию народного трибуна среди восьмисот тысяч членов рабочих партий, усыпляет их бдительность, приучает их к самодовольству, лени и тупости, сеет раздор между их выборными представителями, играя на их самолюбии, раздувает недоверие и оппозиционные настроения, вражду и раскольнические тенденции, убеждает отказаться от требований к правительству, успокаивает и примиряет, лишь бы только людская масса не превратилась в лавину, способную смести и короля и его кабинет.

Морель не замечает этого.

Возвратившись в Ливерпуль, он находит дома письмо от Роджера Кезмента и еще одно — из Конго, от миссионера Джозефа Кларка, с которым у Мореля при посредничестве консула завязалась переписка; кроме этого также письма английских и американских журналистов, после опубликования отчета Кезмента поехавших в Свободное государство Конго и теперь приславших ему сообщения о расправах и жестокостях белых, статистические данные и даже фотоснимки.

Часть материалов Морель немедленно публикует в своей «Африкен мэйл», часть отдает в ежемесячник Общества проведения реформ в Конго, и в результате палата общин 9 июня вторично проводит дебаты по проблеме Конго.

«Обследование», вскоре предпринятое по приказу Леопольда в его личной колонии некоторыми чиновниками на местах, завершается отчетом, настолько явно рассчитанным на опровержение обвинений, выдвинутых Кезментом, что лорд Лэнсдаун не может удержаться от следующего замечания:

— Существует такой вид дипломатии, когда в виде исключения говорят именно то, что думают. Однако это не всегда уместно.

А Морель в это время жадно изучает новые материалы, непрерывным потоком поступающие к нему от миссионеров и служащих каучуковых трестов, от офицеров и журналистов. По их данным, новые комиссары округов Мангала и Руби-Уэле из кожи вон лезут, чтобы возместить материальный ущерб, понесенный компанией «Анверсуаз» из-за событий 1901–1902 годов. Они прибегают к самым изощренным жестокостям, да и у агентов компании по-прежнему в обычае требовать от надсмотрщиков за каждый расстрелянный патрон отрубленную правую руку или половой орган убитого ими туземца — в порядке контроля за расходованием средств. В результате эксплуатация конголезцев в северной части страны достигла своего второго апогея.

Морель диктует жене десятки писем, столько же получает в ответ, обменивается телеграммами с сэром Чарльзом Дайлком, с епископом Уорчестерским, с Уэйверсом, поддерживает связь со своим издателем Хейнеманом, продолжает работу над рукописями, редактирует два журнала, выполняет работу, связанную с руководством Обществом проведения реформ в Конго, и публикует одну за другой пять статей о Конго.

К ноябрю в Лондоне выходит из печати его третья книга «Господство короля Леопольда в Африке».

Иллюстрации к ней включают фотоснимки изуродованных и искалеченных туземцев.

«…Я сказал старому вождю самой крупной из деревень, лежавших на моем пути, что, на мой взгляд, в его поселении довольно людно. “Ах, — ответил тот, — мои люди почти все погибли. То, что вы видите, — лишь жалкая часть прежнего населения деревни”. И действительно, явные признаки указывали на то, что прежде деревня была гораздо больше и играла важную роль в местной жизни. Нет ни малейшего сомнения в том, что это поселение обезлюдело в результате действий властей. Где бы я ни был, везде я слышал жуткие рассказы о кровавых набегах солдат на деревни.

Совершенно очевидно, что они расстреляли или замучили до смерти огромное количество местных жителей. А половина тех, кто избежал пули, погибла от голода. Многие из моих носильщиков рассказывали, как на их деревни напали солдаты и как им самим едва удалось унести ноги. Туземцы в этой местности отнюдь не воинственны, и мне ни разу не приходилось слышать даже о какой-нибудь попытке к сопротивлению. Здесь солдаты легче всего могут показать свою храбрость. Бегство туземцы предпочитают борьбе. Да и вооружены-то она всего лишь луком и стрелами. Я попытался приблизительно подсчитать количество выживших, с которыми мне пришлось столкнуться. Думается, оно никак не превышало пяти тысяч, а ведь еще несколько лет назад в этой местности обитало в четыре раза больше людей. На обратном пути я намеревался заехать в Мбело, где лейтенант М., командовавший этим фортом, совершил чудовищные злодеяния. Но опрос местных жителей показал, что там теперь вообще никто больше не живет и что дороги туда “мертвы”, то есть заросли. На одну из этих дорог я как-то раз наткнулся; ее вид отчетливо говорил о том, что ею уже давно не пользовались. А позже я смог и собственными глазами убедиться в том, что район, в котором прежде насчитывалось несколько крупных поселений, теперь совершенно обезлюдел.

За несколькими исключениями, все люди, с которыми я встречался, несли “каучуковую повинность”. Эта повинность страшно тяжела. Я бы ни за что не поверил, что такая изнурительная работа вообще возможна, если бы не убедился в этом собственными глазами. Трудно даже писать об этом спокойно. Чтобы выполнить норму, необходимо ежемесячно работать от двадцати до двадцати пяти дней на сборе каучука. В этих владениях бельгийской короны никогда и не применялся закон о сорокачасовой норме ежемесячного принудительного труда. Этот закон и не будет никогда применяться, по крайней мере в тех районах, где я побывал. Ведь тогда вообще пришлось бы отказаться от получения каучука по той простой причине, что в этой части королевской колонии его вообще не осталось. Во время путешествия мне то и дело попадались многочисленные группы мужчин, направлявшихся на поиски каучука, и я был изумлен их рассказами о том, какие расстояния им пришлось пройти. Их слова казались мне так мало правдоподобными, что я отнесся к ним несколько скептически. Но мне пришлось выслушать столько этих рассказов и в стольких местах, что под конец я поверил. На обратном пути я постарался разузнать, как обстоит дело в действительности, и обнаружил, что рассказы эти целиком и полностью основываются на фактах. Проведя тщательное вычисление расстояний, которые этим людям приходится покрывать, я пришел к выводу, что в среднем путь в оба конца составляет не менее трехсот миль. В то же время путь к месту добычи каучука и обратно не отнимает двадцати — двадцати пяти дней. Ведь триста миль негры проходят за десять — двенадцать дней. Остальные дни уходят на поиски лиан, на их срезание и приготовление каучука. Мне попалась как-то группа туземцев, тащивших на себе собранный каучук и проведших шесть ночей в лесу. Но этот срок еще можно назвать минимальным. В большинстве случаев сборщикам приходится по десять, а то и по пятнадцать ночей проводить в лесу. Через два дня после того, как я выехал из королевских владений, я встретил нескольких мужчин, возвращавшихся восвояси с пустыми руками, несмотря на то что они больше восьми суток потратили на поиски каучука. Просто представить себе не могу, что эти бедняги будут делать. Ведь если они не смогут сдать к определенному сроку свою обычную норму, им угрожает по меньшей мере тюремное заключение…»

(Из отчета Кэсси Мердока)

17

Зверства в Конго!

Преступления! Убийства!

Эдмонд Д. Морель разоблачает кровавое злодеяние в лесу под Лукафу!

Трупы и золотые франки!

Наконец-то пробуждается либеральная пресса в Брюсселе. На столах редакций журналов и ежедневных газет растут вороха телеграмм. Отчет Роджера Кезмента, резкие выступления Мореля, Общество проведения реформ в Конго, газета «Африкен мэйл», нота Лэнсдауна и десятки сообщений в английской прессе об ужасающих злодеяниях в Конго создали такую обстановку, которая господам из парламентского центра кажется весьма благоприятной для начала пропагандистской кампании против правящей католической партии, чтобы вернуть себе потерянное два десятилетия назад господствующее положение.