— Если бы ты не пришел ко мне, я сам пришел бы к тебе, — добавил Ротон. — Но, — сказал аббат, — не только желание увидеть тебя, Жан, привело бы меня к тебе. Тебе следует знать, — сказал аббат, — что в Иль-де-Франсе творятся нехорошие дела. Пуавр замыслил недоброе. Он ни за что не примирится с деятельностью господина графа и его Компании. Он скорее даст убить себя, чем согласится поделиться с кем-либо своей прибылью. Я знаю из верных уст, что Пуавр через преданных ему людей интриговал при королевском дворе, но потерпел неудачу. Я знаю также, что теперь он начнет действия здесь и не остановится ни перед чем, чтобы добиться поставленной перед собой цели. Мои люди сообщили мне, что за неделю до твоего прибытия в Порт-Луи Пуавр послал на Мадагаскар двух своих людей. Некогда они были его невольниками, затем он освободил их и сделал надсмотрщиками. Один из них — сафирубай, другой — сакалав. Они отправились на остров для недоброго дела: я уверен, что Пуавр подкупит вождей сафирубаев и сакалавов водкой, оружием и безделушками, натравит их на Луисбург, и господину графу придется плохо, ибо воины этих племен храбры и опытны, а половина ваших людей из-за долгой болезни не сможет даже поднять оружие. Гибель колонистов будет неизбежна, если нападение на город окажется внезапным, а именно так любит нападать на своих противников коварный Махертомпа. Поэтому не медли ни часа! Отправляйся в путь и передай господину графу, чтобы он был готов в любую минуту дня и ночи отразить возможное нападение!

И когда Ваня на прощание пожал протянутую ему руку, аббат, совсем как Ванин отец, перекрестил его мелким быстрым движением правой руки и сказал:

— Передай господину графу мое благословение.

«Маркиза де Марбёф» вышла в море на следующее утро. Обратный переход был намного легче предыдущего, потому что за недолгое пребывание на Иль-де-Франсе команда поправилась и окрепла, да и ветер благоприятствовал плаванию. На седьмые сутки матросы стали пристально всматриваться в даль, ожидая увидеть теперь уже недалекий берег Мадагаскара. Вскоре после того как выплыл из моря берег бухты Мангаб, на палубе фрегата стали слышны сначала редкие орудийные выстрелы, а затем и еле слышные хлопки ружейной перестрелки. Не видя еще всего происходящего, матросы поняли, что сафирубай и сакалавы уж напали на Луисбург.

Следующие два часа показались всем, кто был на фрегате, продолжительнее семи прошедших дней. Все свободные от вахты матросы, столпившись на носу фрегата, вырывали друг у друга единственную подзорную трубу и до боли в глазах всматривались в даль, где уже можно было рассмотреть маленькие черные клубы дыма над коробочками горящих домов и, подобные муравьям, крохотные человеческие фигурки. Еще через полчаса в подзорную трубу стали хорошо видны главные детали развернувшегося сражения. Положение колонистов было отчаянным: сафирубай и сакалавы наступали с двух сторон. Они ворвались в Луисбург с юга — со стороны болот, и с запада — из леса.

Беньовский выбрал наилучший вариант защиты. Он стянул свои немногочисленные войска во двор и под навесы толстостенных портовых складов, к тому месту, где река Тунгумбали впадала в залив Мангаб. Между берегом реки и берегом моря он поставил четыре орудия и не подпускал нападавших на пушечный выстрел. Сафирубаи, наступавшие со стороны болот, зажгли южную часть Луисбурга, предварительно разграбив ее. Сакалавы чуть позже проделали то же самое с западной частью города.

Когда «Маркиза де Марбёф» почти вплотную подошла к Луисбургу, огонь полукольцом охватил прибрежный район, в котором засел обороняющийся гарнизон. Если бы у нападавших были лодки, участь колонистов была бы решена. Но ни сакалавы, жившие в лесу, ни сафирубай, жившие на равнине, вдали отсюда, лодок с собою не имели.

Поэтому они и ограничились действиями на суше, предоставив Беньовскому возможность с двух сторон прикрыться рекой и морем.

Когда колонисты заметили подходивший фрегат, их радости не было предела. Однако нападавшие, в свою очередь увидевшие корабль, не очень-то этого испугались. Они отошли от берега моря метров на триста к востоку, чтобы корабельные пушки не задели их своими ядрами и картечью, и продолжали медленно продвигаться вперед с юга и запада под защитой огня и дыма от подожженных домов.

Беньовский и его товарищи вскоре поняли, что приход «Маркизы де Марбёф» хотя и улучшил их положение, но не изменил его коренным образом. Два десятка человек, даже вооруженных ружьями и пистолетами, не могли отбить натиск нескольких сот храбрых воинов, к тому же воодушевленных первым успехом.

Фрегат встал неподалеку от берега. Ваня вместе с десятком матросов сел в шлюпку и на веслах пошел к горящему городу. Вторая половина команды осталась на корабле: матросы стояли у пушек и, после того как маленький десант высадился на берег, не давали сакалавам возможности перехватить отряд, пришедший на помощь осажденным.

Еще находясь в шлюпке, Ваня увидел Беньовского. Сильно хромая, он бежал к берегу, опираясь на задымленный пушечный банник. Волосы его были растрепаны, глаза воспалены, на лице и руках Беньовского Ваня заметил следы грязи и сажи.

И все же он смеялся.

Когда шлюпка ткнулась носом в песок и Ваня, стремительно перемахнув через борт, прыгнул в воду, Беньовский не удержался и сбежал с берега к нему навстречу. Так они и обнялись, стоя по колено в воде и громко хохоча и от радости, и оттого, что вид у обоих был чрезвычайно смешной. Вместе с ними громко смеялись и пришедшие на шлюпке матросы, и те из защитников города, которые оказались свидетелями этой встречи. И оттого, что в горящем городе, в окружении врагов учитель заливисто, как и прежде, смеялся, а в глазах его прыгали такие знакомые чертики, Ваня понял: отобьются они и на этот раз.

На следующее утро было решено начинать перевозку раненых и ценностей на борт «Маркизы де Марбёф». Беньовский рассказал прибывшим, что сакалавы и сафирубаи напали на Луисбург за три дня до прихода фрегата и что вот уже двое суток, как они отбиваются, засев в портовых складах.

— Я знал, что сафирубаи и сакалавы готовятся напасть на нас, — сказал Беньовский. — Примерно за неделю до того, как они начали войну, верные люди рассказали мне, что губернатор Пуавр прислал на остров лазутчиков и что лазутчики подбивают вождей этих племен напасть на Луисбург. Как только я узнал об этом, двое воинов анимароа, оказавшиеся в городе, сразу же ушли на север острова к Винци. Я попросил их передать моему побратиму просьбу о помощи. «Анимароа — наши друзья, — решил я, — и они не бросят нас в беде». Ни к кому больше я не посылал ни одного воина, потому что наши враги шли с юга и запада и каждый мой связной мог попасть к ним в руки. И еще одно беспокоило меня и беспокоит до сих пор. За три дня до того, как я узнал о намерениях наших врагов, из Луисбурга в форт Дофин ушел Жак Говердэн. Он ушел в сторону Великих болот, как раз туда, откуда пришли к нам сафирубаи. Если они захватили Жака Говердэна, то с ним может произойти все, что угодно.

Затем Беньовский добавил, что вождь сафирубаев Махертомпа направил в Луисбург всех своих воинов, а союзники Махертомпы, сакалавы, разделились на две части. Одна из них — здесь, другая, выполняя роль заслона, осталась в Засаде в лесу, чтобы остановить воинов из племени анимароа, как только они попытаются прийти на выручку своим побратимам.

— Если бы, — сказал Беньовский, — сакалавы не разделили свои силы, Луисбург, вероятно, был бы уже взят. Но вождь племени допустил ошибку, и эта ошибка спасла колонистов от неминуемого и скорого разгрома. По моим подсчетам, — продолжал он, — Винци должен прийти нам на помощь сегодня вечером или, в крайнем случае, завтра утром. Мы не имеем права покидать позиции, пока воины анимароа не придут к Луисбургу. Если мы погрузимся на корабль и уйдем отсюда до того, как Винци придет к нам на помощь, то все силы сакалавов и сафирубаев обрушатся на наших друзей анимароа, и племя Винци будет разбито. За свое спасение я не могу платить такой дорогой ценой. Мы остаемся здесь и будем стоять до конца. А если потребуется, то разделим участь наших друзей анимароа, какой бы ужасной она не была.