Он подоспел к церкви в тот момент, когда король Иоанн и королева спускались с церковного крыльца. Среди людей, окружавших королевскую чету, дон Луис увидел донью Катарину, но, кроме нее, он увидел и своего обидчика. На глазах у Катарины и всех придворных дон Камоэнс бросился на негодяя и несколько раз ударил его кинжалом…

За оскорбление королевского величества и святой церкви дона Луиса приговорили к смерти. Почти год просидел поэт в тюрьме, ожидая казни, но королева, тронутая мольбами доньи Катарины, уговорила короля Иоанна простить поэта. Дон Луис был прощен и тут же уехал в Ост-Индию. Из Португалии он увез свое доброе имя, шпагу и начатую в тюрьме поэму «Лузиада».

Полгода плыл Камоэнс в Индию с эскадрой адмирала Альфонса де Норонха, родственника его друга и благодетеля, а затем целых пятнадцать лет на море и на суше воевал во славу Португалии. Говорят, что дон Луис в одежде араба побывал в Мекке, затем судьба забросила его на Молуккские острова, на Цейлон и, наконец, в Гоа. Он воевал с не покорившимися португальцам раджами Малабара и страшными алжирскими пиратами, страдал от ран и болезней, но не бросал дела, начатого еще в лиссабонской тюрьме, продолжая писать «Лузиаду».

В 1555 году новый вице-король португальских владений Педру ди Маскареньяс — знаменитый мореплаватель, открывший во славу Португалии немало островов, — отправил восемь своих кораблей против предводителя алжирских пиратов Сафара. Среди тех, кто пошел сражаться с пиратами, был и Камоэнс. Во время абордажа адмиральского корабля пиратами он был тяжело ранен в голову и надолго выбыл из строя. Более года провалялся дон Камоэнс в лазаретах, и как раз в это самое время португальцы высадились в Макао.

Это произошло в 1557 году, а через несколько лет после Этого сюда, в Макао, прислали и дона Камоэнса. Зная его честность и неподкупность, губернатор назначил дона Камоэнса «попечителем имущества умерших и отсутствующих». И вот здесь-то, у нас в Макао, отдыхая от воинских подвигов и трудов, дон Камоэнс закончил наконец свою великую книгу. Рассказывают, что как раз самые лучшие стихи «Лузиады» он написал в этом гроте, который с тех пор люди называют гротом Камоэнса.

Девушка вдруг оглянулась и замолчала. Может быть, ей показалось, что дон Камоэнс стоит у нее за спиной и через плечо смотрит на море, которое так же плескалось, как и два века назад.

Ваня и Беньовский тоже молчали. Слушая рассказ о Камоэнсе, каждый из них думал о себе самом. Жизнь дона Луиса, мореплавателя и солдата, была сродни и их судьбе.

Наконец Ваня спросил:

— А что было дальше?

Изабелла печально улыбнулась:

— Несчастная судьба продолжала преследовать дона Луиса. Находясь в Макао, он узнал, что умерла его возлюбленная, здесь же его несправедливо обвинили в присвоении имущества и денег, после чего силой увели на корабль и бросили в трюм, чтобы затем предать суду губернатора Гоа. Но в одну из ночей корабль налетел на рифы и затонул. Дон Луис спасся чудом. Еще большим чудом было то, что он спас «Лузиаду». Надеюсь, синьоры, вы успели прочесть эту книгу? — с лукавой строгостью спросила девушка.

Ваня и Беньовский смущенно улыбнулись.

— Тогда я коротко расскажу вам о ней. «Лузиада» — это история Португалии, написанная воином и поэтом, любившим свою страну больше собственной жизни. Это наша «Одиссея» и «Илиада». В «Лузиаде» Камоэнс рассказал о судьбе славного древнего племени, поселившегося на берегу реки Тахо. Вождем этого племени был король Луз — сын богоравного Геракла. Люди этого племени называли себя детьми Луза, а землю свою — Лузитанией. Потому-то их историю Камоэнс и назвал «Лузиадой». Он рассказал в ней о славе и подвигах древних греков, но более всего — о людях, которые жили рядом с его дедами, рядом с его отцом, рядом с ним самим.

Я уже говорила вам, синьоры, что прадедом Камоэнса был наш великий мореплаватель Васко да Гама — адмирал и вице-король. Лучшие страницы книги посвятил да Гаме благодарный правнук Камоэнс. Когда я читала о подвигах его великого прадеда, мне казалось, что дон Камоэнс обошел полсвета, стоя за плечом Васко да Гамы, — настолько правдивым и точным было описание этих путешествий. И если бы я не знала, что дон Камоэнс сам побывал в тех местах, через которые за много лет до него прошел его великий прадед, я охотно поверила бы, что он был его современником и соратником.

Итак, я возвращаюсь к тому, о чем рассказывала раньше: к самому дону Камоэнсу. Он благополучно спасся, сумел доказать свою невиновность и через несколько лет вернулся в Лиссабон. Там он и умер. Говорят, что последние годы он жил в великой бедности и только после смерти заслужил то, чего был достоин всю свою жизнь. Когда дон Луис умер, я не знаю. Не знаю, цела ли его могила, потому что, как говорила мне тетя, церковь святой Анны, где он был похоронен, рухнула во время лиссабонского землетрясения…

Ваня и Беньовский вышли из грота в глубокой задумчивости: не им одним пришлось скитаться по белому свету, не им одним пришлось страдать от неправды и зла, искать справедливость и добро, драться за свободу и человеческое достоинство. «Испокон веку, видать, так повелось, — думал Ваня, — что и страны разные, и народы разные, а судьба у многих людей почти одна. В каждой стране неправда душит правду. Верно говорил Морис Августович, что столетиями идет меж ними борьба. Редко, когда правда берет верх над неправдой. Чаще случается наоборот, но никогда не бывает так, чтобы правда перестала сопротивляться. И, наверное, доколе идет Эта борьба, еще не все потеряно. Главное — не прекращать борьбу с неправдой, бить ее на каждом шагу, бить самому, Звать к тому же других, и даже когда другие устанут сопротивляться неправде, все-таки продолжать борьбу и не сдаваться!»

А Беньовский в это время думал о Камоэнсе и сравнивал жизнь португальца со своей собственной. «Не довелось мне побывать в Португалии, — думал Беньовский. — Но, видно, и там было немало рыцарей, умевших владеть и пером и шпагой не хуже французов и англичан. Были эти рыцари людьми особой породы. Оружие, книги и старые морские карты звали их в дорогу, а начиналась она прямо от порога их дома. Ведь все Португальское королевство — узенькая прибрежная полоска Европы перед великим простором океана. Шагнул таг — и океан вот он, рядом. И если в груди португальца стучало смелое сердце, оно уводило человека в океан. И именно отсюда, с португальского берега, ушли на встречу с обеими Индиями Бартоломей Диас, Диего Кан, Васко да Гама, Луис Камоэнс — моряки, поэты, первооткрыватели. Шли, потому что в груди каждого из них стучало смелое сердце, потому что в скрипе снастей и шелесте парусов они слышали то, чего не слышали другие, потому что больше почестей, богатства и славы они любили неизведанные дороги, новые острова и земли, борьбу и победу.

Такие, как они, жили не в одной Португалии. На другом краю Европы, там, где распахнутые двери домов уводили не к морю, а в степь или в лес, тоже жили поэты и землепроходцы. Они шли через каменные горы, засыпанные снегом. Шли через зеленый океан тайги, который, начинаясь у порогов их домов, тек на тысячи верст к востоку до самой Камчатки. Они шли по этому зеленому океану сквозь болота и буреломы, сквозь метели, льды и ураганы, сквозь посвист туземных стрел и тучи таежного гнуса, потому что в груди каждого из них стучало смелое сердце и потому, что больше почестей, богатства и славы они любили неизведанные дороги, новые острова и земли, борьбу и победу. Они шли, потому что за околицами их деревень другие люди, жившие с ними рядом, но не такие, как они, видели только пыльные проселки, ведущие к соседнему лесу, а для них — землепроходцев и поэтов — и этот проселок и любая тропинка была дорогой в незнаемое».

И вспомнилась Морису вычитанная где-то китайская поговорка: «Путь к славе пролегает через дворцы, к счастью — через базары, к добродетели — через пустыни». Беньовский усмехнулся и подумал, что в этой поговорке сказалась не мудрость народа, а мудрствование человека, который славой называл известность императору, счастьем почитал богатство, а добродетель видел в том, чтобы, сидя в глухом уединении, упиваться собственной святостью. «Нет, — подумал Морис, — путь к счастью пролегает через сражения и через труд, через любовь и через верность. И — тысяча чертей! — только тернии и крутизна — дорога богов!»