К. ответил утвердительно, однако подчеркнул, что появление настоящего, а не какого-то идеального, умозрительного двойника, вероятным не считает, впрочем, сказал он, всякое бывает.

— Двойник, — сказал Староста, — единственно возможная разгадка. Надо будет осторожно навести справки в Замке касательно вопроса о двойнике. — Староста сказал это таким тоном, будто хотел утешить К., и тот, в очередной раз извинившись, пожелал больному скорейшего выздоровления и вышел.

За дверью его ждал Учитель. Взглянув на равнодушное лицо К., он ни о чем не стал спрашивать. Они молча отправились обратно на постоялый двор. Снег теперь шел вперемешку с дождем, и по дороге Учитель насквозь промок. Он то и дело чихал и кашлял. К. извинился и перед ним — за то, что невольно вызвал столько хлопот, оказавшихся в итоге напрасными, и сказал, что Учителю надо бы поскорее лечь в постель; будем надеяться, добавил он, что в школе топят.

— В это время года уже не топят, как-никак середина марта. Кто бы ждал, что зима вдруг вздумает вернуться.

К. предложил пойти в его комнату на постоялом дворе, но Учитель резко отверг его предложение, после чего К. снова извинился, теперь уже за то, что вообще что-то предложил. Тут Учитель остановился посреди дороги.

— Ну и странный же вы человек! — сказал он. — Ладно, я пошел домой. Сами найдете дорогу на постоялый двор?

К. кивнул.

Фрида, похоже, не слишком удивилась, услышав, что с памятью К. дела все так же плохи. Она сняла с него мокрую накидку, стянула с ног сапоги и постелила ему на скамье возле печки.

— Тут, на первом этаже, теплее, — сказала она. — В твоей комнате печь дымит.

Около полудня в трактир пришли крестьяне, поглазели на лежащего возле печи К., выпили горячего вина, настоянного на травах, и ушли. К. немного поспал, ненадолго очнулся и снова заснул. После бессонной ночи ему нужно было хорошенько выспаться. Примерно через час его разбудила Хозяйка. Она приготовила обед, не угодно ли К. поесть?

— Угодно.

— И от вчерашнего кое-что осталось. — Она сказала, как называлось то кушанье, но К. опять не запомнил название. Он сказал, что привык есть что дают, в еде он не привередлив, главное для него — не чувствовать голода. Служанки засмеялись при этих словах, на серьезном лице Фриды тоже промелькнула улыбка.

— Наконец-то, — буркнула Хозяйка, и К. не понял, относилось ли ее замечание к улыбке Фриды или к тому, что он сел за стол. Хозяйка поставила перед ним миску с густой картофельной похлебкой и жаркое из мяса с фасолью, рядом положила нарезанный хлеб. Хозяйка предложила и вина, но К. отказался.

— Может быть, вечером, — сказал он, — перед сном. Очень любезно с вашей стороны. Но не сейчас.

Поев, он опять улегся на лавку возле печи, однако долго не пролежал. От жестких досок заболела спина. К. встал и пошел бродить между столами. Вскоре Хозяин потребовал, чтобы он перестал расхаживать туда-сюда, потому как своим беспокойным поведением всех посетителей распугает. Тогда К. вышел на улицу.

Тем временем похолодало и дождь со снегом сменился настоящим снегопадом. Через некоторое время на улицу вышла Фрида, следом за ней — помощники, и в сгущавшихся вечерних сумерках все трое потянулись за К. Было, наверное, часа четыре, но уже начинало смеркаться.

— Как зимой, — заметила Фрида.

— Тебе лучше вернуться на постоялый двор, — сказал К. — Я хочу немного пройтись. Или гулять без сопровождения и охраны запрещается? — Он бросил взгляд на помощников.

— Да ведь они и раньше всегда ходили за тобой по пятам, — возразила Фрида.

— А теперь не будут, — отрезал К. и энергично махнул рукой, прогоняя всех троих обратно в трактир, сам же направился к мосту, через который проходила дорога в Деревню. Он долго глядел в скрытое за снеговой завесой небо, потом на дорогу. Немного пройдя по ней, повернул назад и вскоре оказался на старом месте. Этот путь он проделал трижды, пока наконец не отыскал угол, где днем раньше его нашли жители Деревни. Кто-то уже унес отсюда грязные одеяла и шкуры. Чуть позже, миновав несколько деревенских домов, К. обнаружил их на куче навоза. От тряпок все еще распространялось зловоние. От них пахло смертью.

Заснуть и не проснуться, подумал К. Но он-то проснулся. Его вернули к жизни. Или это он, не захотевший умирать, потому что не умел жить, сам заставил себя вернуться к жизни? Может быть, он пробудился для того, чтобы его тощее изможденное тело взбунтовалось и опровергло домыслы о том, что ему пришла пора умереть? К. снова двинулся вперед по дороге, время от времени поднимая голову и глядя на Замок. Там, в одном из зданий, почти точно в центре маленького городка, ярко светился длинный ряд окон. Они горели так ярко, что К. невольно представил себе бальную залу и приглашение к танцу, и по его телу пробежал трепет, вызвавший внезапное смятение мыслей. К. бегом бросился вперед, туда, где были освещенные окна, он бежал, не разбирая дороги, не замечая ничего вокруг, как вдруг споткнулся и упал, растянувшись во весь рост.

Дорога в Замок, это она и есть, подумал К., глубже увязая в снегу, он начал барахтаться, добрался до земли, вонзил в нее пальцы и стиснул зубы. Он рвал в клочья снежное одеяло и рыл снег, словно одержимый, зарывался в снег и стряхивал его с себя, хватал снег ртом. Дорога пыталась сбросить его, как норовистый конь неумелого всадника. Но всадник упрямо поднимается на ноги и вскакивает на коня снова и снова, пока не обуздает его! Он должен победить дорогу, ее, а не Замок, он должен одолеть снег, а не людей. В этой стране, где пахло вечной зимой, нужно одолеть дорогу. Если он победит дорогу, то будет свободным всюду, куда бы ни пошел. Ну чего, подумал он затем, чего ты от себя требуешь, что ты можешь здесь, где все перевернуто, все наоборот, где самое что ни на есть понятное становится чем-то необычайным. К. перевернулся на спину. Звезд не было — лишь темнота и единственный, насколько хватало глаз, свет в освещенных окнах Замка. Лежа в снегу, К. снова почувствовал приближение смерти; нет, она не придет немедленно, сию минуту, но она близка. Не было свиста ветра, но не было и тишины — было легкое веяние ветра, от которого трепещет огонек свечи и ярче вспыхивает пламя, перед тем как погаснуть. Он всецело отдался этому чувству, в то же время ясно сознавая, что в любую минуту может напрячь мускулы и подняться на ноги. Он крепче прижался спиной к земле и стиснул кулаки. И долго лежал и не отрываясь глядел на Замок. Наконец в серых утренних сумерках окна погасли, или их свет померк при слабом проблеске занимавшегося рассвета, и К. почувствовал долгожданное глубокое изнеможение, которое, он надеялся, позволит ему забыться сном и скоротать остаток этой ночи. Он встал и двинулся в обратный путь. Замок живой, подумал К., еще раз оглянувшись и устремив взгляд во тьму, скрывавшую теперь Замок. Живой, и в этом — его уязвимость.

К. бесшумно вошел на постоялый двор, дверь которого на ночь не запиралась. С внутренней стороны в замке торчал ключ. К. дважды повернул его и, замирая на каждом шагу, крадучись поднялся в свою комнату.

Но Фрида и помощники не спали. Они зажгли свечу, а окно плотно занавесили, чтобы света никто не заметил с улицы. И все это время они сидели втроем и ждали.

Иеремия, подумал К., она живет с Иеремией. Но по какой-то причине и он и она начали забывать, что живут друг с другом. Вот потому и получилось, что ей пришлось обручиться с ним, с К., и между ними что-то возникло, но, впрочем, это осталось в прошлом. И К. вспомнил о письме, которое однажды написал и отправил, с надеждой, что письмо прочтут, но нет, письмо не прочитали. Он снова написал, отправил второе письмо, и написал в нем точно те же слова, что и в первый раз, но этим только окончательно все испортил.

— Наконец-то, — встретила его Фрида. — Завтра мы идем в школу.

— Уже сегодня, — уточнил К.

В то же мгновение помощники дружно повалились навзничь на кровать. Оба заснули, едва коснувшись головами подушки. К. задул свечу, разделся и забрался под одеяло. Школа. Ему не хотелось туда идти.