Время от времени к столику подходили старшие юноши, быстро обменивались с Рольдом несколькими словами, а часто даже и — издалека, поверх голов — только знаками.

За окном стемнело, и не от сумерек, а от туч… Дождь вскоре ливанул так, что за его струями почти не видны стали фигуры съёжившихся часовых.

Миль посочувствовала им. Джей, уловив это, не стал ничего ей объяснять, но молвил, кивнув в сторону расплывчатых силуэтов за окнов:

— Вот ведь и знаю, что эти ваши комбинезоны с климат-контролем, и в них в такую погоду вполне комфортно, но всё равно жалко пацанов.

Рольд сдержанно улыбнулся:

— Вы бы пожалели их ещё больше, если б знали, что отсвечивают они там чисто для красоты… Настоящее наблюдение за территорией ведётся с помощью следящих систем, и операторы сидят в полном довольстве глубоко внутри здания…

— А эти…?

— А это так, — Рольд неопределённо шевельнул пальцами, — вроде пугал… чтобы всякая безмозглая шушера видела охрану и не беспокоилась понапрасну.

— И что — действует?

— Вполне… Спокойнее всем — и нам, и им.

— Уважаааю… — качнул головой Джей, бросив взгляд на Бена. Тот кивнул: я тоже оценил.

Публика опять вызвала Доллис, и она не заставила себя долго упрашивать. Как только она повернулась к нему спиной, Рольд явно расслабился, лицо помягчело. Подпорхнувшая к нему — Доллис на смену — другая девочка устроилась не просто рядом с ним — естественным образом возникла у него на коленях, и он её спокойно и дружески обнял, а вскоре так же спокойно с колен смахнул — так вот появление этой следующей не вызвало на его лице ровно никакого напряжения…

Несмотря на усилия кондиционеров, в зале было слишком тепло. А может, хозяин их специально так настроил. Шум зала сливался в ровный звуковой фон, разговор за столом журчал ручейком… Пристроив под щёку ладонь, Миль опустила потяжелевшую голову на мягко подсвеченную столешницу, и окружающее незаметно превратилось в нечто яркое, беспорядочное и очень весёлое…. Рольд угрюмо поглядывал вокруг, краешком глаза всё время держа её в поле зрения, и со стороны казалось, что спящая девушка никакого отношения к сумрачному его настроению не имеет. Бен же только вздохнул и качнул головой — он мог лишь посочувствовать.

Доллис, закончив выступление, весело двинулась было к Рольду, но наткнулась взглядом на явную его озабоченность, и передумала, опасаясь помешать. Ей были рады за любым столиком, и она этим воспользовалась…

— Если хотите, оставайтесь на ночь, куда вы в такой ливень, — предложил Рольд, когда «братья» засобирались. — Мы часто ночуем вне стен интерната, так что здесь вполне удобно, мы можем выделить вам целую комнату. Или даже две…

Бен посмотрел на хлещущий по прозрачным стенам дождь… на сладко дремлющую Миль… Вспомнил, как далеко до стоянки… И благодарно кивнул.

33. Закрой глаза и смотри…

С утра в ресторане было тихо и пусто, бармен-хозяин сообщил, расставляя тарелки с заказом, что Рольд с компанией отбыли на занятия раным-раненько. Даже Джей куда-то пропал, так что завтракали без него, в безлюдном зале, насквозь, как аквариум, пронизанном косыми солнечными потоками, густыми и непрозрачными… Зал казался заполненным этими золотистыми снопами, из-за них дальние углы не просматривались, солнце, заливая столик, слепило глаза, бликовало, во все стороны разбрасывая лёгкие дрожащие зайчики… А по полу, басовито жужжа, шустро ёрзали маленькие, раскрашенные во все цвета, роботы-полотёры.

Миль жмурилась в этой утренней позолоте, неосознанно впитывая лучи — и розовато просвечивая в них. И без того в последнее время рассеянная, этим утром она и вовсе погрузилась в себя, загадочно улыбаясь и всё к чему-то прислушиваясь… Бен догадывался, к чему, и не отвлекал её, только знал подсовывал то тарелочку с дымящимся фруктовым суфле, то кружку с чаем пододвигал поближе — вот всё ему казалось, что она недоедает…

А ещё сегодня «сторож» отчего-то разъёрзался, покалывал изнутри, так что самому Бену еда в рот не лезла — тем настырнее он пичкал завтраком жену. Пока она, наконец, не отодвинула тарелки на другой край стола и не взглянула внимательно:

«Ну, что такое, ненаглядный мой? Ты меня тревожишь».

«Да так… неспокойно мне что-то, — он виновато улыбнулся. — Всё ведь нормально, а вот…»

Она положила свою ладошку на его руку, придвинулась ближе, озорно поблёскивая зеленью глаз:

«Знаешь, я его иногда слышу… нашего малыша, — и засмеялась на его удивление: — Ну, не совсем так, конечно, как тебя или Джея! Он же ещё совсем крошечный… Но он чувствует, что я его обожаю и очень жду. Чаще он спит, и я не слышу его, просто знаю, что с ним всё в порядке, но иногда просыпается и сразу спрашивает: ты здесь? Ты меня любишь? Представляешь — такая малюсенькая клеточка, пульсирует себе, светится внутри меня… растёт, жить привыкает».

— Разве он уже думает?

«Нет, конечно, рано ему ещё думать. Он ещё и на человека-то мало похож. Но он уже всё чувствует, я же сказала. Это будет необыкновенное дитя, — и вдруг ей в голову пришла отличная мысль: — А хочешь… Хочешь, я покажу тебе нашего малыша?!»

Бен обалдел:

«Но… Там же ещё вроде нечего рассматривать?»

«А вот и неправда. Так показать?»

«Спрашиваешь… — задохнулся он. — Но как?!»

«Ну, ты совсем поглупел… — засмеялась она. — Как обычно. Это очень милый мальчик, у него всё, как у нас с тобой — две ручки, две ножки, пальчиков — по пять, голова, правда, одна — но зато очень умная и красивая…»

Бен только глазами хлопал и воздух глотал.

«Откуда знаешь… У тебя же даже живота ещё нет…»

Миль покачала головой, взяла его вздрагивающие руки и положила на свой ровный животик:

«Вот так, смелее… Только веди себя тихо, не напугай его, понял? Теперь закрой глаза и смотри…»

Сначала он ничего не увидел. Потом — будто пробился свет через его опущенные веки, возникла красноватая полумгла. И посередине неё — шевельнулось что-то маленькое, живое, полупрозрачное, беззащитно-слабое… Вот оно повернулось, пошевелилось… потянулось… ещё раз повернулось. Рассмотреть его Бен не мог, но ощутил, как оно, это маленькое и живое, словно приблизилось к нему и… узнало его! Признало — своим, доверчиво и нежно сказало: «Это я, я есть, ты меня любишь?»

«Да, — ответил Бен с комком в горле. Не словами ответил — всем сердцем, дотянулся и обнял… — Я люблю тебя, малыш, я жду тебя. Я рад, что ты есть».

Маленькое существо словно удалилось, растворилось во мгле, мгла посветлела, замельтешила световыми бликами. На их фоне проявился силуэт, сперва смутный, расплывчатый, ещё миг — и он оформился: человек, ребёнок. Нормальный мальчик. Он стоял спиной к Бену, неуверенно покачиваясь на слабых ножках, взмахивая ручками для равновесия.

Бен позвал его. Робко, тихо, чтобы не испугать. Мальчик переступил ножками, повернулся, взглянул весело, с беззубой улыбкой…

И всё исчезло. Миль вопрошающе смотрела на Бена.

«Что с тобой, родной?»

«Ничего, девочка», — он не мог ей сказать, что над тем весёлым малышом завыл «сторож». Малышу грозила опасность. Поэтому Бен и отключился, «закрылся», чтобы подавить этот вой…

«Ты видел его, Бен?»

«Видел. Спасибо тебе, солнышко. Это так… удивительно. Ни один отец в мире не видел своего малыша ещё до его рождения. Он… он признал меня, Миль! Я теперь тоже знаю! Такое чудо…»

«И поэтому ты плачешь?» — она провела по его лицу ладонью. Он взглянул. Ладонь была мокрой.

«Да. Поэтому. Так бывает».

«Бывает», — улыбнулась она. Поверила, что он плачет от счастья. Он не стал её разубеждать. Ей лучше не знать — в тот момент, когда мальчик обернулся, Бен понял, что «сторож» воет по малышу, как верный пёс, потому что мальчик обречён… А он, отец, ничего не сможет сделать. У него не будет сына.

Бен притянул Миль поближе к себе, как бы невзначай положил руку на её живот и сказал малышу:

«Прости меня, сынок, если я не сумею тебя уберечь».