«Не надо! — взмолился допрашиваемый. — Я скажу!»

Видимо, «нажим» причиняет страдания, с удивлением отметила Миль. Вон, и дышит с трудом…

«Извини, — проворчала она. — Ну так?… Я жду».

Парень ответил, всё ещё приходя в себя:

«Мы не знали, насколько хорошо вы владеете Силой…»

«Вы так это называете? — удивилась она. — Впрочем, неважно. Значит, ваши соседи известили о нас, но утаили сведения о нашей Силе, — и усмехнулась: — Не очень-то они вас любят, а?»

«А это тоже неважно», — огрызнулся её собеседник.

«Ух ты, какие мы отважные! — поддела она его, поднимаясь. Мотнула головой, отбрасывая косу за спину. — Ладно. Больше мне от тебя ничего и не надо».

Он неловко выдавил:

«Я… могу попросить?»

«Смотря о чём».

«Не убивай…»

«Тебя?! — фыркнула она. — Да нужен ты мне очень. Особенно в виде покойника. Или… у вас здесь так принято, да? Тогда поня-атно… Это всё? Я тороплюсь, знаешь ли».

«Нож… оставь, а? Если можно…» — с робкой надеждой попросил он.

«Перебьёшься. Пока ты загораешь, он тебе без надобности. А когда очнёшься — если прежде тебя тут не съедят — без оружия ты будешь дружелюбнее. Отдыхай!»

И нажала на спуск, влепив ему ещё одну дозу. «Дикарь» даже не дёрнулся — просто отключился.

Теперь торопиться приходилось медленно… Слишком медленно, переживала она. Но — Бен прятался в камнях на берегу стремительной горной речки живой-здоровый, только очень злой и мокрый, и у Миль оказалось достаточно времени, чтобы аккуратно обойти место происшествия по большой дуге и зайти в тыл нападавшим — тем, кто находился на этом берегу. На том — в строю остался мало кто, уж надо думать, не без стараний её муженька…

Бена держали на прицеле. Поэтому просто поснимать стрелков иглами из парализатора было рискованно — вдруг какая стрела успеет сорваться… Так что пришлось работать с каждым индивидуально — благо, стрелки рассредоточились по удобным позициям поодиночке, да и было их уже всего около десятка.

Хорошая блокировка — надёжное прикрытие. Если не шуметь. Бойцы не чуяли Миль до того самого момента, когда маленькая девичья ручка плавно, чтобы не испугать, протянувшись из-за мужского плеча, ложилась на крепкую напряжённую кисть стрелка, заставляя опустить: лук… самострел… ещё один лук… парализатор… опять лук… опять самострел… Поразительно. Не ожидая плохого, они просто оборачивались и получали дозу парализата. Даже совестно так пользоваться своей женственностью… Было бы. Если б под прицелом не стоял муж, единственный и неповторимый. У каждого поражённого Миль изымала оружие, стрелы и тетивы пережигала коротким импульсом разрядника, тут же притаптывая древки, чтобы дымок не потревожил остальных. Ножи прятала под ближайшим удобным камнем или присыпала щебнем, засовывала во всяческие щели…

Выбивая их одного за другим, Миль ощутила, как слабеет возведённая вокруг Бена стена… Вот уже пробивается его ментофлёр — запах горячего хлеба… Вот и связаться стало возможно.

«На этой стороне я никого больше не чую. Попытаешься уйти?»

«Попытаться можно. Только сиди, где сидишь, не высовывайся».

И Бен опять воззвал из своего неудобного укрытия:

— Эй, эге-гей! Может, хватит уже неприятностей?! Давайте так — расходимся каждый по своим делам, и все остаются целы!

Однако и на этот раз вместо ответа его атаковали ментально. Сложив силы в дружном порыве.

Бен плюнул с досады. И, не удержавшись, «щёлкнул» их по мозгам. А Миль его поддержала, так что пришлось охотникам спешно выставлять какую-никакую защиту. Одну на всех. Ментально они теперь были связаны, а вот физически…

Бен выглянул, окидывая окрестности взглядом — наметил цепочку перебежек. Осторожно, прижимаясь к камням, выбрался из своей щели… Шаг, перебежка. Хлоп наземь — ползком… А дальше уже надо было рискнуть и в броске пересечь открытое пространство. И войти в воду.

Вот в воде его и достали двумя стрелами — одна оцарапала шею, сразу живописно так залив кровью полтуловища. Вторая, тоже по касательной, рассекла мышцы бедра. Вроде, и раны невелики, но эффект — очевидно, наконечники обработаны ядом — наступил как-то слишком быстро: Бен не успел уйти далеко — ноги держать перестали, руки обвисли вдоль тела, и единственное, что он смог сделать для себя и для Миль — постараться не упасть в воду лицом…

Он не слышал, как подбитой птицей вскрикнула Миль, и, переведя разрядник на максимум, полоснула по не такому уж далёкому противоположному берегу — там вспыхнула растительность, начал лопаться и плавиться вмиг раскалившийся камень, зашипела, поднимаясь клубами пара, вода… Местность окуталась паром и дымом, видимость быстро стала нулевой. Не снимая пальца со спусковой клавиши, Миль в ярости поливала огнём всё подряд, мстительно, метр за метром, не выбирая цели и заходясь ментокриком… Совместная блокировка охотников разлетелась вдребезги, как хрупкий стеклянный шар, и вынести этот её крик удалось не каждому… И лучше бы им этого вовсе не удавалось — оправившись от первого шока, охотники поднимали взгляды друг на друга и бросались вперёд, чтобы вцепиться в соплеменника, вонзить в него нож или зубы…

Подхваченные общим безумием, крылатыми стрелами взвивались и бросались в бой несчастные птицы, всякая живая тварь в округе выбиралась из нор и вступала в последнюю свою битву — насмерть…

Противоположный берег превратился в филиал ада. В грохоте, треске и шипении не слышалось никаких голосов, и не было уже ничего видно в дыму, в пару, в пламени и пепле…

И больше не виден был Бен. Бросив раскалившийся разрядник, Миль в слабой надежде вслушалась — для чего пришлось задавить в себе ментокрик — вроде бы его менто ещё теплится. Не слыша и не видя ничего, кроме этой еле живой пульсации, Миль ощупью принялась пробираться, спускаться, карабкаться… Вода, коснувшаяся ног, оказалась почти горячей… Где-то на подходе с отчаянием обнаружила — менто Бена совсем заглохло… Порыв ветра разорвал пелену дыма и тумана — это что — возле Бена возятся люди, кто-то посмел касаться его неподвижного тела?!

Миль зашипела. Наконец-то она сможет добраться до них лично и…

…Кто-то наткнулся на неё или она в кого-то врезалась — сильные руки не смогли ни удержать, ни схватить маленькую фурию. О, давние уроки не пропали даром — тело разом вспомнило все, чего не помнила рехнувшаяся от горя хозяйка, и в последних усилиях отдавало все резервы, не планируя пережить этой схватки, а потому не жалея, не щадя ни себя, ни противника… Который уже старался не столько захватить этот мелкий кошмар, этот исходящий ненавистью ужас, это стихийное бедствие, сколько спастись — как в случае стихийного бедствия и положено…

Ликуя от вкуса чужой крови во рту, она не чувствовала боли, не заметила, как — по клочку — лишилась одежды, не вспомнила об увешанном оружием поясе — в ход шли зубы, ставшие клыками, обретшие когтистость пальцы рвали живую плоть не хуже ножей, руки и ноги, неутомимо и стремительно танцующие со смертью, взлетали и атаковали немыслимо легко… Запросто уворачиваясь от выстрелов, она уходила с линии огня, плясала в прицелах… став пламенем, сгорала — и только это имело значение…

Она издевалась над ними, пока кто-то, прикрыв их мощным щитом, взбешённым низким голосом не отдал команду, и они, наконец устыдившись, перестали спасать себя, преодолели внушённое наваждение и навалились скопом… Миль задыхалась под массой их тел — её оплели, спеленали руками и ногами, и — для верности — связали, а потом последовал один леденящий укол парализатора, который и поставил точку. И её сразу отпустили.

Впрочем, это было уже всё равно. Находясь где-то рядом, Бен не отзывался, не доносилось его ментозапаха, не слышалось его живой пульсации, и жить дальше не было ни желания, ни сил, ни смысла. Голоса людей, невесёлый смех, стоны, ругань, касающийся ноздрей горький дым, ветерок на обнажённой горящей коже, твёрдость камня под спиной — всё гасло, всё удалялось, всё кончалось… Хорошо…