Светка пугливо оглянулась и пискнула:

— Подожгли Севку, злодеи!

— Поймать бы их! — Вартан сдвинул густые брови.

Ревунов приблизился к ребятам и спросил небрежно:

— Какие там злодеи, между прочим?

— Это два таких… — начала Ирка.

— Молчи! — прикрикнул Вартан. — Это же тайна!

Двумя руками Ирка закрыла рот:

— Ой, забыла!

Любопытство разгорелось в душе Ревунова. Секунду подумав, он сплюнул сквозь зубы:

— Подумаешь, тайна! Да ее все знают, вашу тайну!

— А знаешь, так скажи! — потребовал Вартан.

Ревунов пожал плечами.

— Зачем это я буду говорить всем известное? Как они хоть выглядят-то, ваши злодеи?

— А мы откуда знаем? — сказал Вартан.

— Знали бы, все не так страшно, — поежилась Светка. — А то… не знаешь, кого и боишься!

— Неизвестность! — подняла круглые бровки Ирка.

— А много их… этих? — поинтересовался Ревунов.

— Два! — ответил Коля. — Один рыжий, а другой… — он виновато покосился на Вартана. — Я, кажется, начал выбалтывать…

— Так я ж их знаю! — воскликнул Ревунов. — Для меня-то это не секрет! А вы откуда про них знаете, если никогда не видели?

— Так Севка же нам сказал, — удивляясь непонятливости Ревунова, объяснил Коля. — Сначала бумагу нашли. С угрозами…

— Севка? — перебил Ревунов. — Локтев, что ли?

— А какой же еще? У нас другого Севки нету, — сказал Вартан. — А тебя как зовут?

— Константин Петрович, — важно ответил Ревунов. — Можете Котькой звать.

— А ты правда их знаешь?

— Ну конечно. Сколько раз на спортплощадке видал. Один рыжий, и звать его…

— Семен, — подсказала Ирка.

— Вот-вот. А второй… Генка, кажется…

— Вашка Большой, — прошепелявил Юрка.

— Васька, значит? Так чего они натворили-то? С чего бы их боитесь?

— Ладно уж, все равно он их знает, нарушения тайны не будет, — сказал Вартан. — Мы тут думали про одних, да говорят: мы — не они. Может, прикидываются…

Из быстрого, скачущего рассказа Вартана Ревунов понял, что отличник, чистюля, примернейший Локтев знается с какими-то бандитами, почему-то их боится, — видно, чего-то не поделили. Локтев и — хулиганье! Интересно! Даже не верится. Надо это дело обмозговать и хорошенько разведать.

— Ну ладно, ребята, мне пора! Вы не бойтесь. В случае чего я вас обороню, со мной не пропадете! — Он дружески хлопнул по плечу Вартана, подмигнул остальным. — Пока, до скорого! Буду в ваш двор захаживать.

К счастью, Клеопатра Федоровна оказалась дома.

— Ты плачешь, Всеволод? — ахнула она. — Что случилось?

Не отвечая, Севка прошел в комнату, швырнул испорченный плащ на пол, сам плюхнулся на диван и разревелся. Плаща было очень жаль. Может быть, и форму уже нельзя носить? Сколько нотаций ему придется выслушать от мамы! Мама скажет, что никогда не могла себе представить, что ее сын может попасть в такую идиотскую историю. Вдруг загорелась спина! Такое может случиться только с абсолютным олухом. Вот если бы он помогал на пожаре, тогда другое дело. Да, так и надо будет сказать маме.

Он помогал на пожаре и спас кого-нибудь, вытащил из огня. И ушел, не слушая слов благодарности. И в школе он это же расскажет. И все будут уважать его еще больше. Как-никак, он чуть не совершил подвиг. А может быть, и совершил?

Севка стал придумывать подробности случившегося. Где был пожар? На какой улице? Он плохо знает район… Впрочем, неважно: ведь от волнения он мог и не запомнить так уж точно место. Просто где-то там… Но почему он так быстро пришел с пожара? А его уже потушили, это был не очень сильный пожар…

И вдруг точно кто-то фотоснимок Севке показал: физиономия Ревунова из их класса торчит над головами Вартана, Ирки и всех остальных. Почему, собственно, этот двоечник Ревунов оказался в их дворе? Из школы они вышли одновременно, а тут совсем близко и дорога одна. Если бы на пути оказался где-нибудь пожар, то уж такой озорник, как этот Ревунов, не мог бы не заметить. Уж Ревунов, как пить дать, торчал бы на пожаре. Нет, в классе говорить про пожар, пожалуй, не стоит. А маме — можно. Не пойдет же мама проверять, у нее и времени на это нет. И мама восхитится Севкиным мужеством и не рассердится за погубленный плащ. Что значит какой-то плащ, когда сын чуть не погиб геройской смертью.

Мама всегда хочет, чтобы сын ее был везде и во всем первый, всегда лучше всех.

— Я сама на ответственной работе, и сын у меня передовой, — с чуть снисходительной улыбкой — мол, вашим-то детям до него, конечно, далеко, но я вас за это не виню — часто говорит мама гостям.

А Севке она постоянно твердит:

— Ты обязан быть на должном уровне! Ты не имеешь права ни в чем опозорить свою мать. Мать, которая всегда на переднем крае!

Севкина мать работает где-то в Обкоме профсоюзов. Что она там делает, Севка представляет очень смутно. Но хорошо знает, что все уважают и слушаются его мать. По каким-то ответственным делам она отсутствует целыми днями, часто возвращается поздно с важных собраний. Нет, Севка ни в чем не опозорит мать. Он и правда лучше всех: умнее, способнее, развитее своих сверстников. Об этом с раннего детства он постоянно слышал от своей бабушки.

Разве не всех лучше Севочка декламирует стихи? Разве не самые лучшие у него манеры? А об учении и говорить нечего: отметку меньше пятерки он считает для себя позором. Если же что-нибудь не удавалось ее внуку, то бабушка всегда находила для него оправдание, и выходило, что Севочка ни в чем не виноват. Какие-то причины, от него нисколько не зависящие, научился отыскивать и сам Севка. А если этих причин не было, то он их выдумывал. Не было причин, но ведь могли бы быть, правда?

Например, он сказал Вартану при первом знакомстве, что они переехали из Днепропетровска потому, что «сменялись на Ленинград». На самом же деле приехал из Днепропетровска один Севка, он жил там у бабушки. А родители постоянно жили в Ленинграде и просто поменяли свою комнату на две, в другом районе. Но Севка-то действительно был «путешественником», так как приехал, — значит, он Вартану не соврал.

Матери его где-то там на работе все подчинялись, она постоянно давала это понять. Вполне естественным казалось Севке, чтобы все вокруг, кроме матери, точно так же подчинялись ему, Севке. Так оно и было в прежней школе, там, у бабушки.

На новом месте сначала все пошло, как надо. В школе его оценили: какие-нибудь три недели учится, а уже член совета отряда и в дневнике у него одни пятерки. И во дворе ребята слушаются его почти беспрекословно. Вартан так и смотрит ему в рот.

Вообще-то он, пожалуй, зря связался с этой мелюзгой. Сначала ему даже понравилось, что вся ребятня во дворе младше его: легче ими командовать, а командовать Севка любил. Но сейчас не до них ему, да и поднадоели, а вроде уже какие-то обязательства у него, — так за ним малыши и бегают. И вот даже изворачиваться пришлось. Телеграмму-то он принял у почтальона уже сидя дома. А ушел, «смылся», как говорится, потому, что в одной из пришедших пионерок вдруг узнал активную путешественницу по заповедникам. Он не хотел, чтобы в школе стало известно, что он участвовал в какой-то дурацкой драке; зачем это ему нужно? Да и вообще слишком далеко зашло с этими Васькой Большим и Семеном Рыжим… На черта все это ему? Не до того! Скоро приедет отец… Ему, Севке, и хочется видеть папу, и заранее как-то не по себе становится.

Отец не считает, что Севка обязан во всем быть первым. Слыша наставления матери, он кривится и морщится. Но молчит. Мать считает отца неудачником, постоянно его укоряет за то, что недостаточно у него образования, — не выучился от лени. Насчет того, что отец его «самый главный начальник строительства», Севка сказал ребятам для форсу, а вообще-то отец его просто монтажник, правда, высокого разряда.

Мать Севки, Ксения Евграфовна, готовила обед поздно вечером, а иногда рано утром, уезжая на работу к более позднему часу. Собственно, это не было настоящим обедом, а так, что-то поесть Севке после школы и обоим им на ужин. Обедали — мать на работе, Севка — в школе, на большой перемене, — мать сразу приобрела для него абонемент. Покупать продукты часто поручалось Севке. На столе ему оставлялись деньги и записка с подробными указаниями, чего и сколько надо купить. С поручениями Севка, как правило, справлялся хорошо. Мать восторгалась самостоятельностью сына.