— По-моему, - выразил общее мнение Березкин, - давай то, что побыстрее. Я до того отощал, что готов за поясной ремень приняться.

Таня и Сережа занялись стряпней. Березкин стал помогать Логачеву, а я засел за составление радиограммы.

Затем я достал свою рабочую схему и нанес на нее и озеро и поляну. Поляна стояла почти на полпути к "осиному гнезду" и километрах в шести от озера. В километре от поляны пролегала лесная дорога, идущая от Ловлино на юго-восток к железнодорожному разъезду. Дорогой этой, как мы знали, оккупанты не пользовались…

Наевшись до отвалу гречневой каши, приправленной кусочками сала, и запив ее горячим чаем, мы, установив порядок дежурства, проспали до трех часов дня.

Я проснулся последним и почувствовал, что от усталости не осталось и следа. В воздухе пахло хвоей и свежей, сочной травой. День был в самом разгаре, и солнце припекало основательно.

Сережа Ветров сидел, опершись спиной о ствол сосны: в его руках я увидел карандаш и походную записную книжку, с которой он никогда не расставался. Но он не писал, а разговаривал с Таней, которая сидела против него на траве и перебирала крупу. Я прислушался. Они спорили. Сережа доказывал, что без радиосвязи работа в тылу неприятеля невозможна. Таня горячо спорила.

— А наше подполье в городе, - говорила она, - работало и продолжает работать, не имея радиосвязи. У многих партизанских отрядов также нет рации.

— Это не работа, а чепуха! - безапелляционно заявил Сережа.

Таня от возмущения даже крупу рассыпала.

— Как ты смеешь так говорить?! Ведь главное не радио, а люди, наши люди! Они и без радио знают, что делать.

— Не спорь! Ты просто недооцениваешь технику…

С каждой минутой оба все больше распалялись, говорили, перебивая друг друга. Я слушал и лишь немного спустя сообразил, что Сережа просто "заводит" Таню. Он умышленно порет нелепости, чтобы отвлечь ее и не оставлять наедине с тяжелыми мыслями.

Я в душе поблагодарил хлопца. Еще ни разу со дня смерти Семена я не видел Таню такой оживленной и взбудораженной. Она наскакивала на Сергея, упрекала его в политической безграмотности, жестикулировала, и Сережа уже не знал, как выкарабкаться из неудобного положения.

Я нарочито громко зевнул, потянулся и встал. Спор моментально прекратился. Сережа облегченно вздохнул, спрятал карандаш, записную книжку и подошел ко мне.

— А Логачев и Березкин дрова носят, - доложил он.

— Какие дрова? - не понял я.

Сережа усмехнулся:

— Как - какие? Для сигнальных костров. Когда-нибудь все равно надо будет носить.

В двенадцать часов Сережа Ветров передал мою радиограмму. Я сообщал в ней координаты поляны, размеры и грунт ее, ориентиры с воздуха, просил прислать самолет "ЛИ-2" в ночь с субботы на воскресенье, точнее - в воскресенье, в два часа ночи.

Как только стемнело, мы, попив чаю и пожевав сухарей, улеглись спать.

41. ТАНИНА УХА

Сережа Ветров растолкал меня на рассвете и подал расшифрованную радиограмму. В ней было сказано:

Самолет придет два ноль-ноль воскресенье. Выкладывайте шесть костров два ряда коридором. Расстояние между кострами в длину пятьдесят метров. Направление посадки дайте две ракеты - белую и красную.

— Вот это здорово! - обрадовался я и так шлепнул Сережу по спине, что он чуть было не упал. - Давай буди ребят, надо обрадовать всех

День занимался теплый, прозрачный. Трава, густо покрытая росой, отливала сединой. В небе уже звонко заливались жаворонки, где-то далеко за поляной четко постукивали перепела.

Ничто вокруг не напоминало о войне: чистое, глубокое лазурное небо, торжественно спокойный лес, благодатная тишина, нарушаемая гомоном пробудившихся птиц…

Раздевшись до пояса, мы старательно полоскались у болотца с застоявшейся темно-зеленой водой, отдававшей запахом прели.

После мытья Николай Логачев всем на зависть проделал несколько спортивных номеров. Он сделал стойку "жимом", прошелся на руках вокруг болотца, проделал четыре раза сряду сальто и затем нырнул в болотце еще раз.

Пока Таня умывалась, расчесывала и заплетала косу, белка сидела у нее на плече и, держа в передних лапках крепкую, еще не созревшую шишку, покусывала ее своими острыми зубками. Таня ласково поглядывала на нее.

Позавтракали мы остатками вчерашней каши и занялись сортировкой имущества. Мы решили оставить здесь часть боеприпасов и продуктов, кое-что из снаряжения и одежды, а остальное нести с собой к озеру. Я предупредил друзей, что на поляну мы вернемся только ночью в воскресенье, чтобы встретить самолет.

Итак, в начале десятого мы покинули свой аэродром и, сориентировавшись по карте и компасу, отправились навстречу Фоме Филимоновичу, к озеру, навстречу решающим событиям.

Идти было теперь значительно легче, да и путь был в два раза короче вчерашнего.

Мы не торопились, делали частые короткие привалы. На полпути пересекли лесную дорогу, о которой я уже упоминал, внимательно осмотрели ее. По-видимому, никто по ней не ходил и не ездил за последние недели.

В полдень мы добрались до озера. Оно лежало в низине и мало чем отличалось от болота. Берега покрывал густой и высокий камыш.

— Какая глухомань! - пробормотал Сережа Ветров.

Мы начали обходить озеро и, когда добрели до чистого берега, услышали, как кто-то шумно бултыхнулся в воду.

И тут же раздался голос Фомы Филимоновича:

— Внучка, отворотись! Я вылезать буду!

Таня прыснула и скрылась в кустарнике. Мы увидели Фому Филимоновича, скакавшего на одной ноге. Он натягивал брюки, и вода сбегала с его бороды веселыми струйками. На отмели, в траве, недалеко от воды, трепыхались и поблескивали красноперые окуньки с ладонь величиной и несколько щук.

— Видали? - похвастался Фома Филимонович, кивая на рыбу. - Чем не рыбак?.. Таня, выходи!

Таня подбежала к деду, обняла его, уткнулась лицом в его грудь и заплакала.

— Не надо, Таня, не надо… - приговаривал Фома Филимонович, лаская девушку. - Семенка-то не любил слез… Помнишь, как говаривал он? Не надо, доча, не надо… Все мы люди, и все мы смертны. Война, Танюша! Не у одной тебя горе, оглянись-ка вокруг…

В сторонке, под деревьями, стояла уже знакомая нам одноконная телега, а возле нее - ребристая гнедая кобыла. Она лениво мотала головой и помахивала куцым хвостом, будто нехотя отбиваясь от надоедливых слепней.

Фома Филимонович заправил рубаху в брюки, подошел к телеге, достал из-под вороха сена чугунок и подал его Тане:

— Чисть рыбешку, милая, да закладывай уху. Она как раз ко времени поспеет. В мешке возьми лук и укроп.

Сережа Ветров сейчас же бросился на помощь Тане. Он быстро развел огонь, наполнил чугунок водой и пристроил его над костром. Потом вооружился ножом и стал вместе с Таней чистить рыбу.

— Ну как дела, Филимоныч? - спросил я.

— А так, помаленьку.

— Как чувствует себя Штейн?

— Зверь-зверем ходит. То к одному привяжется, то к другому. Такая уж у него волчья натура! Похитуна совсем затюкал. Как встретит пьяного, так в зубы. Похитуну хоть в гроб живьем ложись. Теперь он брыкаловку сосет только ночью, под одеялом, а днем ни-ни… Боится.

Логачев и Березкин рассмеялись. Я был рад, что Кольчугин снова бодр и весел. Подходили горячие дни, и каждому нужна была большая внутренняя собранность.

— Охота не сорвется? - опросил я.

— Ни в какую! И Похитун поедет. Сам мне вчера говорил. Гюберт солдат прихватит, а сколько - не ведаю. Приказал две подводы готовить, а раз две значит, не одни поедем.

— Когда вас здесь можно ожидать?

— До захода солнца пожалуем. Раз едем с ночевкой, то нет смысла терять вечернюю зорьку. А Гюберт любит это дело, вкус понимает. А знатное местечко я подыскал?

Я окинул взглядом озеро и кивнул головой.

— Знатное местечко! - продолжал Фома Филимонович. - Уток здесь видимо-невидимо, тьма-тьмущая. Он меня сегодня загодя командировал. Приказал шалашик разбить, плоток сколотить. Но мне сдается, что незачем зря тратить время. - И старик подмигнул. - Нам будет не до уток. Да и боюсь, что не довезу я своих господ до озера. Как, Кондрат?