Из кабины вылез приземистый человек в черном полушубке и, подсвечивая карманным фонариком, направился ко мне. Подойдя вплотную и осветив меня с ног до головы вместе со скомканным парашютом за спиной, он спросил:

— Кто вы такой?

— Человек…

— Да вы бросьте шутить! Вы не майор Стожаров?

— Ну да, черт возьми!

— Где же вы пропадали?

— Как это понять? - усмехнулся я.

— Давно приземлились?

— Пожалуй, больше часа. Еле выбрался на дорогу,

— Фу ты черт! А мы с ног сбились. Скорее в машину! - И он подхватил мой парашют. - Сторожили вас на станции, кругом все облазили. Замерзли?

— Наоборот. Весь мокрый. Вот в машине, наверное, замерзну.

— Не успеете. Лезьте в кузов. Я бы вас в кабинку посадил, да мне надо дорогу показывать. Машина чужая…

Сколько человек было в закрытом брезентом кузове, я в темноте определить не мог. По голосам можно было предположить - не меньше четырех. Я оперся спиной о кабину, а ногами о что-то твердое.

Некоторое время мы ехали по шоссе, затем кузов накренился набок, машина перевалила через кювет и запрыгала на ухабах. Я был в каком-то блаженном состоянии.

Вскоре наша машина остановилась и послышалась команда:

— Вылезайте, товарищи!

Спрыгнув на землю, я увидел среди степи одинокий самолет, почти слившийся с белым снегом.

— Быстрее в самолет! - раздался тот же голос. - А то погода час от часу все хуже.

Я поднял голову - с неба опять начала сыпаться мелкая пороша.

Через несколько минут я снова был в воздухе. В самолете было светло, тепло, уютно. Мягкие кресла покрыты парусиновыми чехлами. Меня угостили бутербродами с ветчиной, горячим чаем из термоса, преотличным "Беломорканалом".

Как быстро все изменилось! Какой-нибудь час назад я сидел во вражеском самолете, бок о бок с оккупантами, с гитлеровцами Гюбертом и Рихтером. Час назад мне жал руку матерый диверсант, фашистский волк Гюберт. А сейчас я обменивался рукопожатиями с товарищами, советскими разведчиками. Всегда - и в детстве, и в зрелые годы - я увлекался приключенческими книгами, зачитывался романами Жюля Верна, Майн Рида, Луи Буссенара, Фенимора Купера. Я тайно и явно завидовал подвигам смелых патриотов-героев, борцов за справедливость и свободу, мечтал о путешествиях и приключениях, но разве мог я думать, что подлинная жизнь бросит меня в такой водоворот борьбы, опасностей, приключений! Разве мог я думать, что стану участником таких необычайных событий!

С самолета я вновь попал в машину, из машины - в горячую ванну, а из ванны - за накрытый стол. Московская ночь была уже на исходе.

Распоряжался за столом майор Петрунин, тот, кто подобрал меня на шоссе, - широкобровый, скуластый и очень энергичный. Помогал ему маленький лейтенант с пушком на верхней губе, которого все звали Костей. Они были радушны, оказывали мне самое сердечное внимание, проявляли трогательную заботу.

За столом я почувствовал, что меня начинает пробирать мелкий озноб. Этого только не хватало! Неужели простудился или подхватил грипп? Я высказал свои опасения товарищам. Тотчас же Костя сбегал к квартирной хозяйке и возвратился с тремя таблетками кальцекса.

— Эту утром, - поучал он меня, выкладывая таблетки на стол, - эту в обед, а эту перед сном. И как рукой все снимет, товарищ майор!

Действительно, все как рукой сняло. По-видимому, озноб был вызван сильной нервной реакцией. Я встал здоровым.

В полдень меня принял полковник Решетов. Я увидел то же хмурое, суровое лицо, те же внимательные и как будто сердитые глаза. Он по-прежнему то и дело массировал свою поврежденную левую руку.

Встретил он меня приветливо: вышел из-за стола, обнял, довел до кресла и усадил.

Беседа затянулась часа на три.

Полковника интересовало буквально все, что происходило на Опытной станции. Я восстановил в памяти все события и изложил их последовательно, день за днем, перечислил всех обитателей станции, дал им характеристику, а затем отвечал на бесчисленные вопросы полковника.

— Вы уверены, что Габиш полковник? - спросил он.

— Конечно. Я видел его в форме полковника, и обращаются к нему все как к полковнику.

— Значит, русским языком он владеет сносно?

— Вразумительно. Может обходиться без переводчика.

— А Гюберт?

— Хорошо. Так же, как и своим, только с акцентом.

Полковник Решетов вставал, прохаживался по кабинету, вертел карандаш между пальцами, вглядывался в карту, висевшую на стене, и снова усаживался против меня в кресле. Он все время был в движении, в мыслях и ставил всё новые вопросы.

— Значит, гауптман Гюберт - заядлый охотник?- спросил он.

Я подтвердил.

— Это интересно. Очень интересно! А кто из них - Габиш или Гюберт посоветовал вам заинтересовать Саврасова деньгами?

Я ответил, что Гюберт.

— А как отнесся к этому Габиш?

— Он рассмеялся и сказал, что "это есть умно"!

— А какую цель преследовали вы, давая указание Кольчугину закрепиться на Опытной станции?

Я пояснил. Фома Филимонович, став необходимым спутником гауптмана в охоте, сможет упрочить свое положение и информировать Криворученко обо всем, что происходит на Опытной станции.

— Разве я поступил не так? - спросил я.

— Вы поступили совершенно правильно! - успокоил меня полковник. Кольчугин, говорите, человек вполне надежный?

— Да. За него я могу поручиться.

— Ну хорошо, - сказал Решетов. - На сегодня довольно. Я полагаю, что пора послать гауптману Гюберту такую телеграмму… Пишите. - Он подал мне блокнот и карандаш. - "Саврасов месяц назад арестован присвоение крупных денежных сумм и подделку отчетных документов осужден десять лет". Как вы находите?

— Пилюля для них неожиданная и горькая…

— Что поделать, - усмехнулся Решетов. - Все равно придется глотать. Раз он так любит деньги… Не меньше, чем вы. - Мы рассмеялись. - Вы не кладите карандаш, пишите дальше: "Брызгалов из больницы выписался, веду розыски. Сообщите, как поступить радиостанцией". Вот так. Теперь всё.

— Когда отправить эту телеграмму?

— Дней через десять - двенадцать после того, как вы уведомите Гюберта, что прибыли благополучно.

— Понимаю.

Полковник взял из моих рук блокнот, перечитал телеграмму вслух и заметил:

— Пожалуй, так будет правильно. Вы дали Саврасову телеграмму, а вам ответили, что его нет. Вы выехали или вылетели на место и разузнали все подробности. Времени вполне достаточно. Все коротко и предельно ясно. Для порядка порадуйте их кое-какой информацией. Ну, а этих ваших новых "друзей", шестерых железнодорожников, мы постараемся сегодня же устроить… О них можно будет сообщить дополнительно и по-разному. Все это мы обсудим. Кстати, вы хорошо запомнили фамилии, имена, пароли, не перепутали?

— Надеюсь, что нет… А Константина вы видели?

— А как же! Он сидел в этом же кресле, в котором сидите вы.

— Интересно, какое впечатление произвел он на вас?

— Как вам сказать… - Решетов на мгновение задумался. - Во всяком случае, человек решительный и преданный. Ведь он очень много перенес, много выстрадал и не согнулся. Ну и дал же он вам аттестацию!…

— Я думаю…

— Когда я назвал Константину имена Отто Бунка, Гюберта, Похитуна и прочих гадов из этого гнезда и сообщил, что пилот, который его вез, уцелел, парень задумался.

— То есть? - поинтересовался я.

— Задумался и сказал: "Вот оно что… Значит, кто-то вас информировал? Понятно! Вопросов я вам, товарищ полковник, задавать не буду, так как знаю, что вы мне на них не ответите, но теперь мне кое-что ясно. Придется произвести переоценку некоторых фигур". С уверенностью он, конечно, ничего сказать не может…

Мы помолчали. Полковник искоса поглядывал то на меня, то на свою руку, затем встал и спросил:

— Вы хотели бы повидаться с женой?

Ну что я мог ответить? Конечно, хотел бы, но пока идет война, это, вероятно, невозможно. Я так и сказал.