— Ясно.

— Ведите себя в разговоре с Саврасовым смелее, чувствуйте себя свободно, поставьте дело так, чтобы он понял, что вы не просто курьер, вроде Брызгалова, а доверенное лицо капитана Гюберта с особыми от него полномочиями. Постарайтесь выудить из него все, что можно. Постарайтесь узнать больше, чем он сам сочтет нужным передать Гюберту.

— Ваша встреча с Саврасовым, - заметил Фирсанов, - проверит показания Брызгалова. И от результатов ее будет зависеть многое.

— Теперь вот что, - продолжал Решетов, - помимо предметного пароля, вот этой разрезанной фотографии, вы должны назвать Саврасову устный. Вы должны сказать ему: "Привет от Виталия Лазаревича", а Саврасов обязан ответить: "Очень рад, я видел его в феврале сорок первого года".

— Значит, Брызгалов?.. - сказал я.

— Да, да… - перебил меня Решетов. - У Брызгалова дух еще неокончательно сломлен. Он кое-что скрывает. Насчет устного пароля он сознался только что, когда вы отсутствовали. Я с ним еще раз беседовал.

— Понятно.

— Возможно, что он и сейчас не все сказал, - проговорил Фирсанов.

— Возможно, даже весьма вероятно, - согласился Решетов. - Но я предупредил этого субъекта, что за все, что он не нашел нужным нам рассказать, он отвечает головой. Итак, собирайтесь, майор.

Я встал.

— Полетите завтра утром, - заключил полковник. - Вас встретят там и дадут знать, где искать Саврасова. Я буду звонить ночью и предупрежу товарищей. Доброго пути. Желаю успеха! - И он подал мне руку.

3. САВРАСОВ РАЗГОВАРИВАЕТ ОТКРОВЕННО

Самолет доставил меня из Москвы в город на Урале около полудня.

Два товарища, предупрежденные полковником, встретили меня и сразу же сообщили, что Саврасова в городе нет. Его ждут с минуты на минуту. Живет Саврасов в центральной городской гостинице. В той же гостинице, этажом ниже, забронирован номер и для меня - "представителя одного из железнодорожных главков".

Условившись о встречах и телефонных звонках, мы распрощались, и я, усевшись в автобус, отправился в город.

Получив номер и сдав документы на прописку, я решил прежде всего привести себя в порядок: надо было предстать перед инженером в самом лучшем виде и произвести впечатление хорошего конспиратора, человека, располагающего средствами и идеальными документами.

Я побрился, переоделся и вышел на улицу. День был на исходе. Длинные тени тянулись через мостовую.

Улицы города, широкие, просторные, озелененные, были заполнены пешеходами и машинами. Война взбудоражила город, перекинув в него с запада крупные предприятия и десятки тысяч новых людей. Я шел неторопливо, разглядывая вывески и афиши, временами останавливаясь перед витринами, чтобы посмотреть на свое отражение.

Погода портилась. Лето покидало Урал. Деревья на улицах и в скверах дрожали под порывами ветра. Над центральным сквером, предчувствуя дождь, беспокойно летали и каркали галки.

Я решил было пройти до конца главной улицы, но передумал и пошел обратно. Не то чтобы я волновался. Нет. Еще в самолете я мысленно рисовал картину моего первого визита к Саврасову. Я представлял себе, как войду к Саврасову, что скажу, как направлю ход беседы, пытался предусмотреть опасные вопросы. Казалось, я был вполне подготовлен. Но видимо, подсознательно меня тревожило ощущение неизвестности, и мне вдруг захотелось ускорить встречу, чтобы избавиться от этого ощущения.

Около гостиницы стоял изрядно потрепанный "ЗИС-101", и я подумал, что на этой машине вернулся Саврасов. Я поднялся на третий этаж, толкнул дверь его номера. Дверь была заперта.

Я отправился к себе и прилег на диван. Время потянулось в раздумьях и ожидании.

Примерно через час-полтора я снова поднялся на третий этаж и увидел ключ, торчащий в двери Саврасова. Значит, инженер явился. Ждать больше нечего: я огляделся по сторонам, убедился, что коридор пуст, и без стука вошел.

У круглого стола, уставленного посудой, с журналом "Огонек" в руках сидел Саврасов. Он поднял голову и сквозь большие очки в черной оправе выжидательно уставился на меня. У него было большое, гладкое, актерское лицо, старательная - волосок к волоску - прическа с ровным пробором, темные, с припухшими веками глаза.

— Вы к кому? - спросил он бархатистым, звучным голосом, не меняя позы, с нотками удивления в голосе.

— Если вы инженер Саврасов, то к вам, - ответил я, стоя у порога.

— Да, я Саврасов. Чем могу быть полезен? - спросил он, слегка прищурив глаза,

— Я к вам с приветом от Виталия Лазаревича, - произнес я негромко, внимательно следя за его лицом.

Он немного побледнел, полная рука, державшая журнал, вздрогнула. Он бросил журнал на стол, откинулся было на спинку стула, но тотчас быстро встал.

Эти резкие и непоследовательные движения ясно говорили о волнении.

— Никак не ожидал… - произнес Саврасов вполголоса и, обойдя стол, направился к двери. Походка у него была тяжелая, и паркет под его шагами поскрипывал. Приоткрыв дверь, он вынул ключ, вставил его изнутри и, повернув два раза, строго сказал: - У вас очень громкий голос. Нельзя ли потише?

Я почувствовал повелительные нотки, прозвучавшие в его голосе.

Саврасов подошел вплотную, посмотрел мне в глаза пристальным взглядом, будто прицеливался, и тихо, но очень медленно и внятно назвал ответный пароль:

— Очень рад… Очень рад… Я видел его в феврале сорок первого года… - И прежним повелительным тоном спросил: - Вас кто послал, Доктор?

Тон этот мне не понравился - он сразу ставил меня в зависимое положение, а этого нельзя было допустить.

— Кто послал, не так важно, - ответил я немного развязно, взял стул, повернул его и уселся верхом, положив руки на спинку стула. - Когда надо будет, скажу, Черт вас занес в такую даль!… - Я старался говорить тоном брезгливым и небрежным, так, чтобы установить строгую дистанцию между нами.

Он вздохнул, подошел к просиженному дивану и тяжело опустился на него. Диван издал жалобный стон.

— Так, так… - произнес Саврасов, немного смешавшись и как-то растерянно. - Ну-с?.. - Видимо, от волнения его губы пересохли, и он облизал их.

— Рассказывайте, что случилось, почему молчите? Где люди? - сказал я.

— Виноват. Маленькая деталь…

— То есть?

— Вы обязаны показать мне кое-что.

Я неторопливо вынул из нагрудного кармана пиджака зеркальце, вделанное в замшевый чехольчик, извлек из него половинку фотокарточки и подал Саврасову.

Он взял ее, рассмотрел на расстоянии вытянутой руки, как это делают люди, страдающие дальнозоркостью, и, покачав головой, усмехнулся:

— Все ясно, все ясно… Что и требовалось доказать.

Он достал из кармана пухлую записную книжку в засаленной обложке, перетянутую резинкой, и раскрыл ее. Надорвав внутреннюю сторону обложки, извлек из нее фотографию, положил ее на край дивана и присоединил к ней половину, врученную мной. Края обеих половинок, разрезанные по ломаной линии, сошлись точка в точку.

— Вот так… - проговорил Саврасов, ослабил галстук и, расстегнув воротник сорочки, откинулся на спинку дивана: - Но вы все-таки скажите, обратился он уже просительно, - от кого вы: от Доктора или от Габиша?

Ни о том, ни о другом я не имел ни малейшего понятия. Отсюда неопровержимо следовало, что отвечать опрометчиво нельзя. Надежно уложив в памяти два новых имени - Доктор и Габиш, - я ответил:

— Я от Гюберта. Гауптмана Гюберта…

— Гюберт… Гюберт… - протянул Саврасов, прикрыв глаза и стараясь, вероятно, что-то вспомнить. - Это не племянник Габиша? Вы имени его не знаете?

— В эти детали не посвящен, - коротко ответил я.

— А каков он из себя?

Со слов Брызгалова я довольно живо обрисовал внешность и манеры капитана Гюберта.

— Не то, не то… Безусловно, не то, - проговорил инженер, подтвердив догадку незадачливого парашютиста, что Саврасов, по-видимому, не знает Гюберта. - Да это, в сущности, и не так важно.