Зашевелилась, распутывая переплетенье наших ног. И вдруг заметила то, о чём даже не вспоминала всё это время — браслеты на лодыжках. Джарод проследил за моим взглядом и проговорил, криво усмехнувшись:

— Две точки на мониторе сегодня слились в одну. Вероятно, «папа» уже об этом знает.

— Пусть обзавидуется, старый хрен!

Улыбка не получилась. В горле снова встал ком отвращения и страха.

Страх, любовь и боль смешались в эту ночь неразделимо.

Засыпали мы вместе, проснулась я в одиночестве. Сквозь кружево занавески пробивается дневной солнечный свет. День сегодня будет погожим. Я сажусь, упиваясь телесной радостью, естественной после такой ночи, опускаю ноги на пол… И вдруг понимаю, что со мной происходит что-то очень странное! Ещё более странное, чем вчерашнее озарение.

Как будто я в бассейне, где, кроме меня, десятки людей, и все говорят о своём. Отражаясь от стен и от воды, голоса сливаются в один сплошной гул, не умолкая ни на мгновение. Встряхиваю головой, надеясь прогнать наваждение, но оно не исчезает — наоборот, некоторые голоса приближаются и становятся чётче.

Что со мной такое?!

О господи! Это он и есть! Мой Дар. Я действительно слышу! Это же голоса моих предков. И, наверное, ныне живущих потомков Джемисонов, с которыми я никогда не была знакома. Где-то там, в общем гуле — мама! Прилив тепла и нежности, словно чьи-то ладони гладят мою душу. Где-то там — Итен. Меня как будто хлопают дружески по плечу. Где вы? Как мне вас найти? Как различить ваши голоса в этом шуме?

Закрываю глаза, напряжённо прислушиваюсь к себе. Пусть это будет не бассейн. Пусть это будет весенний лес. Вроде того, что сейчас вокруг нас. Лес, звенящий голосами бесчисленных птиц. Так лучше. По крайней мере, я могу вычленить каждый голос, определить, кому он принадлежит — мужчине, женщине или ребёнку. Но их всё равно слишком много!

Мне уже понятно, как это работает. Снова делаю над собой мысленное усилие и попадаю в картинную галерею. Череда портретов, конец которой теряется в анфиладе комнат. Но люди на портретах — живые, они улыбаются мне, и каждый шепчет что-то, заполняя «эфир» музейным шелестом. Прапрадед. Прабабушка. Бабушка. Я обязательно поговорю с вами. Потом! Когда найду маму и брата.

Становится тихо, как в коридоре дорогого отеля. Лишь отзвуки на границе слышимости. И двери. Десятки дверей с каждой стороны. Вот так! Здесь я не заблужусь и не запутаюсь: те, кого я ищу, оставят свои двери открытыми.

А не сделать ли мне паузу? Хорошенького помаленьку, голова кружится от новизны и непривычности ощущений. С удовольствием принимаю душ. Глянув в окно, выбираю себе самое светлое и самое открытое из платьев. Долго вожусь, приспосабливая его по фигуре, и отправляюсь искать Джарода.

Ни на террасе, ни на первом этаже его нет. Обычно по утрам он ждёт меня на кухне с готовым завтраком, но сегодня там пусто. Даже радиола стоит выключенная. Выхожу на крыльцо и облегчённо вздыхаю, увидев Джарода в десяти метрах от дома, рядом с почтовым ящиком.

— Эй! Привет! Ты что там делаешь?

Он поворачивается ко мне.

— Доброе утро, Мия! Иди сюда, я кое-что тебе покажу.

Неожиданно-радостные интонации заставляют меня ускорить шаг. Джарод притягивает меня к себе, целует и чуть смущённо говорит:

— Надпись на салфетке всё утро не давала мне покоя! «Эрнестина Джейн». «Э. Дж.» Не мог отделаться от ощущения, что мне уже попадалось на глаза нечто похожее, а я не обратил внимания. И вспомнил! Вот!

Ящик как ящик, старый, местами ржавый. Несколько раз крашеный масляной краской. Когда-то на нём, конечно, были написаны адрес дома или имя хозяина, но сейчас никаких следов надписи не осталось.

— Ничего не вижу, — честно признаюсь я.

— Я тоже сейчас не вижу, — улыбается Джарод. — А тогда был вечер, солнце стояло низко и светило сбоку. Нас только-только сюда привезли, и я тогда… думал только о том, чтобы тебя вылечить. Опустил в ящик свою заявку, вернулся в дом и напрочь забыл, что видел на боку этой кастрюли какие-то выпуклые буквы.

Провожу рукой по тёплой металлической поверхности — и правда, чувствую рельеф. Жестом фокусника Джарод откидывает крышку.

— Смотри! Изнутри всё отлично видно.

И точно, с обеих сторон ящик украшают выдавленные буквы. «Э. Дж.» в зеркальном отражении.

— Первым хозяином дома был мужчина. Можно, конечно, предположить, что «Э. Дж.» — его инициалы, случайно совпадающие с именем на салфетке. Но я думаю, «Э. Дж.» — Эрнестина Джейн. Скорее всего, так называется дом! Коттедж или охотничий домик «Эрнестина Джейн», или что-то подобное. Если соскрести слой краски с фронтона, уверен, именно эти слова мы и увидим.

— Ух ты!

Мне пока непонятно, чем нам поможет название дома, но первая зацепка у нас появилась.

— «Эрнестина Джейн» должна быть единственной в своём роде, — поясняет Джарод, видя моё непонимание. — Её можно найти в почтовых архивах, среди старых строительных документов, среди актов купли-продажи. Если её построили там, где теперь национальный парк, о ней должны упоминать в описаниях парка. Чтобы найти её на карте, достаточно узнать, какой именно это парк! Если бы только мы сумели установить связь с внешним миром… Чёрт. Мне не из чего собрать радиопередатчик…

— …И некого попросить о помощи, — заканчиваю за него я.

Вновь закрываю глаза и вижу, как приветливо распахивается одна из дверей в моём мысленном коридоре. Всё сошлось, мама! Спасибо тебе, мама, всё сошлось!

— Верно. Некого, — разом теряет воодушевление Джарод.

— Ты ошибаешься, — медленно говорю я, предвкушая его восторг. — Нам есть, кого попросить о помощи! Полагаю, я могу связаться с Итеном.

57. Джарод. День 15-й, около полудня

…Потом мы уснули в Мииной постели, но часа через два я проснулся от острой тревоги. Решил, что меня разбудил какой-то подозрительный звук, и долго прислушивался, ожидая повторения — в доме, однако, было тихо, а лес за окном шумел по-утреннему приветливо. Тогда я подумал, что повод тревожиться дала мне Мия, всмотрелся в её лицо, но ничего дурного не увидел. Страх, владевший ею всю ночь, как ни старался я её отвлечь, во сне, наконец, ушёл. Она спала глубоко и безмятежно, черты её разгладились и прояснились. Тревога не ослабевала, и я понял, что её источник — у меня внутри. Нам больше нельзя здесь оставаться, всем своим существом я чувствую растущую опасность!

Перспектива зачать ребёнка и вместе с ним стать пленниками Центра выглядит не столь уж скверной по сравнению с тем, что нас ждёт, если сюда со сворой чистильщиков нагрянет Лайл. Особенно это касается Мии! Мистер Рейнс — фанатик и убийца, но он, по крайней мере, не садист… А за девять месяцев многое может изменится! У нас будет другой шанс вырваться на свободу… Угу, именно так, наверное, рассуждала Кэтрин Паркер, и где она теперь? Что, если «папа», в самом деле, решил просто нас припугнуть? Мне хотелось верить, что вчерашняя записка — всего лишь уловка старого интригана, но разум подсказывал: вероятность, что нас выследит Лайл, очень велика!

Я слишком хорошо представлял, что происходит в Центре. Сорок Третья исчезла — интересно, как мистер Рейнс объяснил моему… брату её исчезновение? Салливан, прежде чем погибнуть, конечно, выложил всё, что знал — доктор, правда, не знал, кто я такой и успел ли я проникнуть в Центр, но сложить два и два было несложно. Раз я побывал в Центре как раз в то время, когда пропала Мия, значит, либо я похитил её — но тогда все силы бросили бы на наши поиски! — либо мистер Рейнс спрятал где-то нас обоих. Братец не настолько глуп, чтобы не сделать такого вывода. Если «папа», отправляя нас сюда, в чём-то прокололся, появление здесь Лайла — всего лишь вопрос времени!

Снова уснуть я не смог — бездействовать даже пять минут казалось мне страшно расточительным. Осторожно освободился от Мииных рук и встал. Одеяло отодвинулось, открывая её ровную белую спину, я заметил след от пули над левой лопаткой и вновь почувствовал себя виноватым. Когда я увидел этот след впервые, я дал себе слово, что никому больше не позволю её обидеть — и что получилось?! Дважды с тех пор я не смог её спасти, зато она чуть не умерла, пытаясь спасти меня. А теперь мы застряли здесь, и я, как последний кретин, рассчитываю на её недораскрывшийся дар, который свяжет нас с внешним миром!