— Пошли, — нервно сказал генерал, — нам тут нечего делать! Они сели в машины и поехали к морю, как раз в ту сторону, куда показывало острием захоронение в виде буквы V.

Глава шестнадцатая

Безлюдное побережье наводило тоску. Бетонные доты вырастали прямо из мокрого песка, а чуть дальше, у скал, виднелись форты.

Когда рабочие вытащили колышки и сложили первую палатку, на плотном влажном песке остались странные следы, будто там прошел какой-то зверь с когтистыми лапами.

Рабочие забросили палатку в грузовик, поверх больших ящиков, и принялись вытаскивать колышки второй палатки.

С моря дул холодный ветер.

Генерал смотрел на север, туда, где за дотами начинались пляжные домики, летние станции железной дороги, высились пансионаты и отели, большинство которых было сейчас закрыто.

Они собирали здесь останки солдат, погибших в первый день войны. Уже неделю они двигались вдоль побережья, останавливаясь в тех пунктах, где происходила высадка войск. В каждом таком пункте было свое кладбище.

Он хорошо помнил первый день войны, весну 1939 года. Он тогда был в Африке. Вечером по радио передали сообщение: фашистские войска высадились в Албании. Албанский народ радостно, с цветами встретил славные дивизии, принесшие ему цивилизацию и счастье.

Затем пришли газеты и, чуть позже, журналы. В них было много фотографий и репортажей о высадке. Они читали о прекрасной весне, выдавшейся в этом году, о красоте моря и албанского неба, о пляжах, голубых далях, о любви албанок, о красивых народных костюмах и танцах. Газеты и журналы описывали все в самых радужных тонах, и по ночам солдаты мечтали, чтобы их перевели в Албанию, на это чудесное мирное побережье с вечнозелеными оливами.

Генерал вспомнил, что и он хотел тогда перевестись в Албанию, но заболел и из Африки его отправили домой и больше уже никуда не посылали.

И все-таки судьба распорядилась так, чтобы и мне довелось повоевать, подумал он. Сейчас, двадцать лет спустя, уже в мирное время.

Генерал увидел, что рабочие свернули вторую палатку, и сел в машину. Священник последовал за ним.

— Все? — спросил генерал.

— Все.

— Тогда поехали.

Автомобиль медленно тронулся с места; сзади взревел мотор грузовика, шофер высунул голову из окна и посмотрел назад. Мотор забарахлил и смолк.

— Грузовик не заводится, — сказал шофер и затормозил. — Пойду помогу.

Генерал выглянул из своего окошка и увидел рабочих, толкавших сзади грузовик, выкрикивая: «раз-два, взяли!» Грузовик медленно приближался к автомобилю. Затем поравнялся с ним, и генерал на мгновение увидел напряженные взмокшие лица рабочих, руки и плечи, упирающиеся в борт грузовика, ноги, скользящие в песке. В кузове гремели огромные ящики и груда лопат и кирок.

— В первый раз у грузовика мотор глохнет, — сказал генерал.

— Да. Наверное, от холода, — ответил священник. — Двое суток стояли на одном месте. А здесь все время дует.

— Нет ничего нелепей, чем машина с заглохшим мотором.

Священник не ответил.

Неожиданно мотор заработал, и их шофер поспешил к автомобилю.

— Черт бы его побрал! — выругался он, залезая в машину. — Еле завели.

Когда они обгоняли грузовик, генерал снова увидел рабочих. Они курили, сидя на больших ящиках. Грузовик подпрыгивал на ухабах, и их бросало из стороны в сторону.

Они проехали мимо пляжных строений, сейчас заколоченных, печальных, мимо давно закрытых больших современных отелей и летних ресторанов. Пусты были и танцплощадки на берегу моря, столы и стулья были свалены в углу, в полном беспорядке, словно полузабытые воспоминания о лете.

— Летом здесь, наверное, красиво, — сказал генерал.

— Да, красиво. Хотя не думаю, чтобы всем, а особенно женщинам, нравилось гулять и купаться возле военных укреплений.

Генерал внимательно смотрел на доты.

— Часть этих укреплений еще и сегодня сохраняет свое оборонное значение.

— Они любят повторять, что Албания — это крепость на берегу Адриатики, — сказал священник.

Генерал повернулся к берегу.

— Вы говорили, что море всегда приносило албанцам несчастья и поэтому они его не любят.

— Это верно, — сказал священник. — Албанцы, словно дикие звери, боятся воды. Они любят прятаться в горах, в ущельях. Там они чувствуют себя в безопасности.

Они постепенно удалялись от побережья, уже исчезли вдали и летние станции железной дороги, и белые дачные домики.

— Нам нужно найти еще одного солдата, погибшего в первый день войны, — сказал генерал. — Это последний солдат, оставшийся на побережье.

— Странно! — сказал священник. — Почему только один?

— Я не знаю, как это случилось, — сказал генерал и достал карту. — Он должен быть вот здесь, — и пометил красным карандашом какое-то место.

— Думаю, через час мы туда доедем.

— Может, даже раньше. И на этом — все.

— Если не считать одиночных могил, нам остается всего один маршрут в этом районе, — сказал священник.

— Да. По предгорьям. Опять тяжелый маршрут.

— Ничего не поделаешь, — сказал священник. — Главное — закончить все поскорее.

— Вы хотите поскорее вернуться?

— Конечно, — сказал священник. — А вы что, разве не хотите?

— Мечтаю об этом, — сказал генерал. — Не могу дождаться. Хотя, правда, мы еще и четверти работы не сделали.

— Это верно.

Тебе-то, разумеется, не терпится, подумал генерал. Тебя ждут.

— Что-то мы их давно не встречали, — вслух сказал он.

— Кого?

— Генерал-лейтенанта и мэра.

— Трудно сказать, где они сейчас копают!

— Наверняка опять на каком-нибудь стадионе или на бульваре. По-моему, у них полная неразбериха.

— Если у них и дальше так пойдет, я думаю, они раньше чем через два года отсюда не вырвутся.

— Нам-то что? — сказал генерал. — Главное, не украли бы они у нас опять какого-нибудь солдата.

Дальше они ехали молча.

Католический монастырь, где был похоронен единственный убитый здесь солдат, находился на небольшом холме, у подножия которого шоссе раздваивалось: одна дорога вела на север, другая поворачивала налево, в сторону побережья.

Они поднялись на холм — впереди генерал, за ним священник, эксперт и рабочие с лопатами и кирками в руках. Водители уселись на камень рядом с шоссе и закурили.

Перед монастырем было несколько больших старых могил, с массивными крестами и надписями на латыни. Старинные ворота монастыря были закрыты. Над воротами в камне было высечено: «Societas Iesus».[15]

Эксперт долго стучал в ворота, потом послышались шаги. Седой падре, в черном одеянии, с капюшоном, треугольником обрамлявшим его голову, показался на пороге.

— Добрый день, падре, — сказал эксперт.

— Добрый день, — ответил святой отец.

— В вашем монастыре находится могила иностранного солдата, убитого в 1939 году. Мы хотим забрать его останки.

Падре взглянул на генерала, священника и рабочих, державших на плечах кирки.

— Государственное предписание и позволение архиепископа у нас с собой, — сказал эксперт, доставая документы из портфеля.

У старика были светлые с красноватыми белками глаза. Он долго разглядывал бумаги и, читая, шевелил губами, будто жевал.

— Хорошо, — сказал он. — Я проведу вас к могиле.

Они последовали за ним вдоль стены, окружавшей монастырь, и вышли к церкви.

— Вот могила, — сказал он.

Могила была скромная, с каменным крестом и каской у изголовья. С каски от времени слезла вся краска, края ее утонули в земле, и весной ее наверняка закрывала пробивающаяся молодая трава.

— Как получилось, что здесь похоронен всего один солдат? — спросил генерал.

— Этого солдата убил Ник Мартини, — проговорил падре слабым глухим голосом.

Когда падре произнес имя Ника Мартини, генерал вопросительно взглянул на него.

— Какой-то местный горец, — пояснил священник.