Вики Квин: «Черный тигр, ярко горящий. Слепящий мех — или лоза. Клейкость».

Франц Кинцман: «Черная императрица. Сверкающий плащ из нитей. Визуальный клей».

Я (Глен Сибери): «Гигантский паук. Черный маяк. Паутина Притяжение взгляда»

Мистер М., чей почерк был самым твердым: «Я ничего не вижу. Кроме трех людей, уставившихся на голую серую скалу так, словно это врата ада».

Именно мистер М. первым поднял глаза. Наши взгляды встретились. Губы его искривились в подобии улыбки, которая выглядела кислой и неуверенной.

Немного погодя он сказал:

— Вы, конечно же, хорошо загипнотизировали своих молодых друзей, мистер Кинцман.

Франц спокойно спросил:

— Эд, вы объясняете то, что произошло, или то, что мы думаем, что это произошло, гипнотической суггестией?

Тот пожал плечами.

— А чем же еще? — спросил он уже более весело — У вас есть другое объяснение, Франц? Что-нибудь, что объяснило бы, почему это не сработало со мной'

Франц заколебался. Мне очень хотелось знать, предчувствовал ли он, что Это приближается (мне, по крайней мере, казалось, что он мог предчувствовать Это), и как он мог знать об этом, и случалось ли с ним раньше что-либо подобное. Объяснять происшедшее гипнозом было бы полным вздором.

Наконец, Франц покачал головой и твердо ответил:

— Нет.

Мистер М. пожал плечами и завел «фольксваген».

Никто из нас не хотел нарушать молчания. Ощущение сверхъестественного все еще не оставило нас и подавляло изнутри. Кроме того, свидетельства, оставленные на листках бумаги, были такими полными, параллелизм таким точным, убеждение, что это ощущение пережили и другие, таким твердым, что в первый момент у нас даже не возникло желания сравнивать записи.

Вики достаточно бесцеремонно, подобно людям, проверяющим то, в чем они практически уверены, осведомилась:

— «Черный маяк» — это значит, что свет был черным? Лучи тьмы?

— Конечно, — сказал я ей. А затем спросил, следуя ее манере:

— Твоя «лоза», Вики, и ваши «нити», Франц, похожи на образованные тонкими линиями искривленные плоскости или макеты пространств, которые можно увидеть в музеях математики? Нечто, связывающее центр с бесконечностью?

Они оба кивнули. Я сказал:

— Как моя паутина.

И на этом разговор на какое-то время оборвался.

Я достал сигарету, но потом, вспомнив, что курить здесь опасно, сунул ее в верхний карман. Вики начала:

— Наши описания… чем-то напоминают описания игральных карт… хотя ни одна из настоящих игральных карт… — Ее слова остались без ответа.

Мистер М. остановил машину в начале узкой подъездной аллеи, которая круто спускалась к дому. Отсюда была видна только плоская крыша, покрытая мелким гравием. Мистер М. вышел из машины.

— Спасибо, что подвезли, Франц, — сказал он. — Не забудьте позвонить мне — телефон снова работает, — если вдруг понадобится моя машина… или еще что-нибудь. — Он быстро посмотрел на нас с Вики и нервно усмехнулся:

— До свидания, мисс Квин, мистер Сибери — Не… — Он запнулся и просто сказал:— Пока.

И затем быстро зашагал по аллее.

Конечно, мы догадывались, что он собирался сказать: «не надо вам больше видеть никаких черных тигров с восемью ногами и женскими лицами» — или что-то в этом роде.

Франц пересел на место водителя. Как только «фольксваген» тронулся, я понял, почему деловой, уравновешенный мистер М. вызвался вести машину по горной дороге. Франц не пытался вести старый «фольксваген» как спортивный автомобиль, но то, как он им управлял, напоминало именно эту манеру.

Он размышлял вслух:

— Единственное, что не дает мне покоя — почему Эд Мортенсон не видел Этого? Если, конечно, «видеть» — правильное слово.

Наконец— то я определился относительно фамилии мистера М. Это казалось небольшим триумфом. Вики сказала:

— Мне кажется, я знаю одну из возможных причин мистер Кинцман. Он не едет туда, куда едем мы.

II

Рим— Хауз находился в двух милях от дома мистера Мортенсона и располагался ниже дороги на склоне горы или, точнее сказать, скалы. К дому вела узкая подъездная дорога с бордюром из дикого камня, окрашенным в белый цвет. А сразу за ним начинался почти вертикальный обрыв высотой более сотни футов. С другой стороны был каменистый склон горы, местами покрытый растительностью, который отделял ее от горной дороги, резко вздымавшейся на этом участке вверх.

Где— то через сотню ярдов подъездная дорога расширялась и переходила в небольшое узкое горное плато или террасу, на которой и находился Рим-Хауз, занимавший около половины всего имеющегося пространства. Франц, ехавший вначале уверенно и быстро, притормозил «фольксваген», как только впереди появился дом, и таким образом мы могли рассмотреть открывшийся перед нами вид, пока медленно съезжали вниз

Дом стоял на самом краю террасы, и обрыв здесь был даже круче, чем со стороны подъездной дороги На горном склоне находившемся на расстоянии двух футов от дома, виднелся большой участок невозделанной земли правильной геометрической формы, напоминавший чешуйку огромной коричневой циники. На нем почти ничего не росло. На самом верху склона белел ряд столбов линии электропередач, отмечавших дорогу, с которой мы съехали. Они находились так далеко, что соединявшие их провода нельзя было рассмотреть. Создавалось впечатление, что уклон горы составлял не менее сорока пяти градусов -такие склоны всегда выглядят невозможно крутыми, — им Франц сказал, что здесь не больше тридцати градусов и оползень полностью стабилизирован. Склон сильно обгорел около года назад во время локального пожара, почти добравшегося до дома, и, кроме того, совсем недавно случилось несколько небольших оползней, вызванных ремонтными работами на верхней дороге, что и объясняло отсутствие растительности.

Дом был длинный, одноэтажный, отделанный серой асбестовой плиткой Почти плоская крыша, выложенная серыми же пластинами из того же материала, имела небольшой уклон в сторону скалы, и, повторяя природный рельеф утеса, дом изгибался посередине, разделяясь таким образом на две равные секции или два угла, если можно так выразиться. Веранда без навеса, огражденная перилами (Франц называл ее «палубой»), огибала ближний угол дома, повернутый на север, и выступала на несколько футов над обрывом, высота которого здесь составляла не менее трехсот футов. Со стороны дома, обращенной к подъездной дороге, находилась вымощенная плитами площадка, достаточно большая, чтобы развернуть на ней машину. С противоположной, удаленной (и обрыва стороны дома имелся навес для автомобиля. Когда мы въезжали на площадку, послышался негромкий лязг тяжелой металлической плиты, закрывавшей аккуратную сточную канаву. Она тянулась вдоль подножья земляного склона, вбирая в себя полу, стекающую со склона и крыши дома во время нечастых, но с ильных зимних дождей, случающихся в Южной Калифорнии.

Франц развернул машину, и мы вышли. Парковка была проделана в четыре приема: поворот к углу дома, где начиналась «палуба», назад с резким поворотом (задние колеса едва не оказались в канаве), вперед с поворотом в противоположную сторону, пока передние колеса не остановились на краю скалы у металлического мостика, и, наконец, задом под навес — бампером прямо к двери, ведущей, по словам Франца, на кухню.

Франц повел нас к центру площадки, чтобы мы могли «смотреться прежде, чем войдем внутрь дома. Я обратил внимание, что некоторые из серых плит в действительности являлись частью самой скалы, проглядывавшей через тон слой почвы, из чего заключил, что терраса была не земля насыпью, созданной человеком, а каменистым плоским стулом горы. Это наблюдение придало мне уверенности, ч я был особенно рад, потому что другие впечатления и, скорее, ощущения, вселяли беспокойство.