Да, Таня очень хотела жить вечно...
И ей ничего не оставалось, как ходить на собрания и бросить дом. Ужасно не хотелось проповедовать, но, как оказалось, это — основная обязанность членов секты. Как писали в их журналах, к этому должно побуждать сердце. Надо было много работать над собой, ведь сердце «лукаво и крайне испорчено», и, значит, нужно развивать в себе «плоды духа». Свидетели Иеговы считали себя единственной истинной организацией Бога на Земле, и потому, несмотря на противоречивые советы, которые давались в «Сторожевой башне», требовалось безоговорочно принимать ее руководство.
Тане пришлось принять и некоторые смущающие ее вещи: запрет чтения посторонней литературы, и особенно критической, запрет альтернативной гражданской службы, призывы к бескомпромиссности, которые особенно касались праздников, а следовательно, вели к разрыву семейных связей.
Серьезным противоречием с идеями общества у Тани стало ее желание дать сыну хорошее светское образование и материальное обеспечение. Ей совершенно не хотелось принимать «обет нищеты», к которому в некоторой степени призывала литература секты и старейшины.
Это шло вразрез с учением другой секты — неопятидесятников, о которых Таня читала и слышала. Христианами они не были. Основой их идеологии стали американские оккультные учения конца XIX века: «позитивное мышление», «новое мышление», «сила мысли»... Они переиначили это в «силу веры» и проповедовали процветание: «настоящий христианин должен быть богатым, счастливым, здоровым, а если он не такой — он не христианин».
Идея неопятидесятников заключалась и в том, что на самом деле у Бога нет силы и власти, потому что всю силу и власть Он вручил «истинным христианам» и только они якобы могут заставить Бога, Небеса, заставить духовный мир делать то, что они, неопятидесятники, хотят. Их главной идейной установкой стал успех любой ценой. А добиться его несложно силой воображения. Нужно лишь вообразить желаемую реальность по принципу «назови, потребуй, получай». Сформулируй то, что тебе нужно, потребуй это у Бога, только правильно, умело, и потом — «держи карман шире», потому все блага непременно на тебя свалятся. А если нет — виноват ты сам, и больше никто. Значит, плохо формулировал. Понятно, что христианского тут мало, но Таню привлекали идеи благоденствия, и она даже стала подумывать о переходе к неопятидесятникам.
Они утверждали, что каждое человеческое слово обладает громадной творческой силой. Что скажешь — то и будет. Однако Таню быстро начал смущать этот постулат. В секте неопятидесятников на страждущего возлагали руки и объявляли, что он исцелен. И он должен был сказать, что исцелился. Даже если болела голова, или горло, или нога, каждый обязан был подтвердить, что все прошло. Потому что иначе, если объявить правду, болезни останутся навсегда. А вот если с верой заявишь, что исцелился, исцеление должно наступить рано или поздно.
И люди лгут, твердят о волшебном исцелении, о великом чуде избавления от мук и страданий... Только себя нельзя обмануть — человек остается больным. Зато верит окружающим. И думает: со мной почему-то ничего не произошло, но с остальными это происходит! Значит, это доказательство, это действительно настоящий метод, правильный, истинный метод, срабатывающий со всеми, кроме меня. Значит, я один виноват. Значит, у меня неправильная вера, значит, я не прощен Богом, значит, я — не настоящий христианин.
Смущала Таню и исповедь неопятидесятников. У них нельзя было говорить о своих грехах, потому что, если скажешь о грехах, грешником и останешься. Нужно говорить о том, что ты святой, о том, что ты спасен... Но человек не может не видеть своих несовершенств и своих грехов. И вот такие «ножницы» между тем, как должно быть, и тем, что видит и ощущает человек, могут привести в бездну отчаяния. Таня это сообразила, потому что уже имела кое-какой опыт общения с сектантами.
В какой-то момент у Тани стали появляться крамольные мысли. Ей казалось, что общество просто гниет. Если оно действительно от Бога, то почему из него словно утекает дух любви и процветает фарисейский дух формализма, убивающий все живое? Не чересчур ли она доверчива и наивна? Вечная жертва... А эти люди — разве они не незнакомая и непонятная ей группа фанатиков? Тане стало больно... Она снова, в который раз, оказалась жертвой, разочарованной жертвой собственного недомыслия...
Таня хорошо помнила, как старейшина пригрозил ей отлучением от общения. Именно этого и боялись люди в секте. Духовное общение стало для них наркотиком... И они страшились высказываться, выражать открыто свои мнения. Могут не понять и осудить. У Тани начиналась та же ломка, что и у наркоманов, пробующих бросить зелье, но у других-то — религиозный экстаз! И если о ее мыслях и чувствах узнают религиозные руководители... Прежде чем Таня успеет разобраться в себе, к ней применят одну из самых грозных для свидетелей Иеговы санкцию. Это — все то же лишение общения, которым ей уже угрожали. Старейшины считали это любящей мерой. Но Таня, оказавшаяся в духовном кризисе, переживающая ломку, рассматривала свое возможное отлучение от единомышленников как трагедию. Она не хотела и боялась остаться без своего нового «стада».
Танино воображение, вновь и вновь подпитываемое сказочными иллюстрациями будущей жизни в Раю, приводило ее в восторженное состояние. И снова действовало как наркотик. Ради этих перспектив она была готова на любые жертвы. Так ведет себя наркоман, готовый ради инъекции пожертвовать самым дорогим. Продать за бесценок вещь, на которую долгие годы копил деньги, украсть, обмануть, снять с себя последние штаны, убить мать...
С одной стороны, Таня восхищалась справедливым, добрым, любящим Небесным Отцом Иеговой, который соблаговолил дать людям бессмертие и немыслимо сказочные условия жизни, причем бескорыстно, даром, руководствуясь Благодатью, ничего не требуя взамен. С другой стороны, общество, в которое вступила Таня, обрисовавшее ей эти перспективы, взяло на себя право решать, кто достоин Благодати, а кто — нет. Оно выставило требования, выдавая их за требования Бога, и, оперируя понятием «Вера», стало требовать, ссылаясь на Библию, доказательств этой Веры.
И критерии, по которым можно судить о силе Веры, задавало исключительно общество «Свидетели Иеговы». Только согласно этим критериям люди узнавали, есть ли у них надежда обрести Благодать Бога или нет. Организацией правит Божий Сын, поэтому в таких вопросах ошибаться она не может. Дальше, для подстраховки, в сознание «свидетелей» закладывалась еще одна установка: в конечном счете Бог решает, как будет распределяться этот дар. Молитесь Ему, доверяйтесь Ему и служите... организации, которой Он пользуется. По тому, как вы служите обществу, Бог будет судить о вашей Вере, без которой спасение невозможно.
Схема простая....
Сначала человека пытались заставить поверить, что вечная жизнь в райских условиях реальна. Когда это удавалось, его мозг наполняли грезами, мечтами, фантазиями на эту тему. Об этом начинали рассуждать как о свершившемся факте. Постепенно человек погружался в мир галлюцинаций так глубоко, словно он уже находится в Раю. Таким образом, трезвый мир с его жестокими реалиями подменялся миром счастливым и безмятежным. И человек начинал рассматривать реальность как временное недоразумение.
На следующем этапе вводился Бог, без которого не только Рай, но и сегодняшняя жизнь невозможна. Шла речь о намерении Бога. Оказывается, Он хочет уничтожить плохих людей, чтобы они не мешали хорошим жить в Раю. А поскольку человека приучили к мысли, что он живет в Раю, то он автоматически считал себя хорошим и начинал возмущаться существованием плохих. Вот причина, по которой он вынужден выходить из своих грез и сталкиваться с реалиями жизни. И человек еще больше ненавидел плохих людей и еще крепче любил Бога за его объективность. Разве не справедливо уничтожить тех, кто мешает галлюцинировать?