Аббат делает жест, выражающий полное бессилие.

Жан дружески улыбается, подходит к нему и берет его за руку.

Видите ли, логические доказательства не могут заставить человека изменить свои взгляды; вот к какому твердому выводу я пришел. Логические доводы нужны лишь для подкрепления наших убеждений, и убеждения эти не зависят, как нам порою кажется, от силлогизмов и рассуждений, а возникают в силу врожденного предрасположения, более сильного, чем любая философия.

По-моему, мы рождаемся с предрасположением к вере или к сомнению, и никакие доводы «за» или «против» тут не помогут.

Аббат не отвечает.

Стало свежо. Быстро вечереет. Солнце превратилось в оранжевую черту, сверкающую сквозь клубы фиолетовых туч, нависших над горизонтом.

Перед ними расстилается ровная зелень молодых хлебов, едва прикрытая пеленой поднимающегося тумана; розоватые отблески умирающего дня и молочный свет луны играют на этом мягком покрывале.

Жан и аббат ускоряют шаги.

Стая воронов с шумом поднимается со скирды соломы и садится вдалеке на черные яблони.

Долгое молчание.

Аббат. А… ваша жена? Что будет с ней?

Жан (просто). Моя жена? Я понял все, о чем рассказал вам сейчас, по меньшей мере три года назад… Ну и что ж? Нет никаких причин что-либо менять…

Аббат с сомнением качает головой.

Разрыв

I

Коллеж Венцеслава.

Восемь часов утра: начинаются занятия.

Жан легко поднимается на кафедру; раскладывает бумаги.

Ученик (подходя). Простите… Господин директор не передавал вам тетрадь для меня?

Жан. Нет. А что такое?

Ученик. Господин директор попросил у меня мои конспекты, вчера вечером… Он сказал, что вернет их сегодня.

Жан. Какие конспекты? Моих лекций?

Ученик. Да.

Жан (отсылает его на место). Нет, мне ничего не приносили.

Класс походит на кипящий котел. Должно пройти несколько минут, чтобы все эти юноши забыли о том, что только недавно каждый из них существовал сам по себе, и вновь почувствовали себя частицей аудитории. Головы учеников то поднимаются, то склоняются над столами. Наконец воцаряется порядок. То здесь, то там еще слышится шушуканье. Затем наступает тишина: класс замирает.

Подняв голову, Жан видит пятьдесят пар глаз, которые устремлены на него, как лучи солнца, сходящиеся в фокусе лупы. Их немой приказ пригвождает его к кафедре, заставляет сердце биться сильнее, рождает вдохновение.

Сегодня, господа, я попрошу вас быть особенно внимательными.

Делает глубокий вздох, окидывает аудиторию властным взглядом и продолжает.

Мы с вами закончили на предыдущем занятии цикл лекций, которые я хотел посвятить теме происхождения видов. Я уверен, что вы поняли значение этой важнейшей проблемы. Но мне хотелось бы, прежде чем закончить эту часть нашего курса, вернуться назад и коротко остановиться на тех вопросах, которые мне кажутся…

Дверь открывается. Входит директор, все встают.

Жан в удивлении поднимается.

Аббат Мириель – директор коллежа Венцеслава. Священник лет шестидесяти. Несмотря на возраст и грузную фигуру, у него легкая походка.

Черты лица тонкие, немного оплывшие. Лысеющий лоб покрыт веснушками. Время от времени он необыкновенно быстро опускает и поднимает глаза; у него тусклый, пронизывающий, непреклонный взгляд, на губах застыла детская улыбка, возможно деланная, но не лишенная обаяния.

Директор (обращаясь к юношам). Садитесь, дети мои.

Прошу извинить меня, господин Баруа, я забыл вернуть тетрадь одному из ваших учеников… (С добродушной улыбкой.) И раз уж я пришел сюда, мне, право, хочется извлечь пользу из этого посещения… Разрешите мне послушать вашу сегодняшнюю лекцию… Нет, нет, не беспокойтесь… (Он замечает пустую скамью в глубине класса.) Я прекрасно устроюсь здесь… (Садясь.) Мне хотелось бы, чтобы мое присутствие не нарушало обычного хода ваших занятий…

Жан вспыхивает и тут же бледнеет. Приход директора кажется ему подозрительным. С минуту он борется с искушением изменить приготовленную лекцию. Затем решительно, с легкой дрожью в голосе, в котором чувствуется вызов, продолжает урок.

Жан (обращаясь к директору). Я собирался, господин директор, подвести итог нескольким занятиям, которые были посвящены изучению вопроса о происхождении видов.

Аббат наклоняет голову в знак согласия.

(Ученикам.) Я говорил вам о том, какое важное место принадлежит Ламарку,[11] а затем и Дарвину, в науке о происхождении видов, возникшей лишь после них, на основе наследия этих ученых, в особенности Ламарка Думается, мне удалось доказать вам, что его теорию эволюции, или, говоря точнее, трансформизм[12] – открытие более общее и возбуждающее меньше споров, чем теория естественного отбора, – следует рассматривать как окончательно установленную научную истину.

Он бросает взгляд на директора.

Аббат слушает с непроницаемым видом, опустив глаза; его белые руки лежат на столе.

В самом деле, мы видели, что до Ламарка наука не в силах была объяснить явления жизни. Можно было предполагать, что все известные нам сейчас виды создавались один за другим и каждый вид с самого начала обладал присущими ему ныне признаками. Ламарк воистину нашел нить Ариадны,[13] ведущую из лабиринта вселенной. Я привел достаточно доводов, которые должны убедить вас в наличии бесконечной цепи существ, связывающих нас с первичными формами органической материи. Жизнь на земле развивалась от примитивной монеры,[14] едва отличимой от молекул органической среды, из которых она возникла, от этого бесформенного комка – предка наших клеток, в сравнении с которым самый простейший организм, известный в настоящее время, представляется бесконечно сложным, – вплоть до человека, со сложнейшими физиологическими и психологическими процессами, происходящими в нем; и мысль Ламарка через тысячи веков проследила и установила постоянно изменяющийся мир живых существ в их непрерывном развитии. Затем – и это имеет особенный интерес сейчас – я предостерег вас против ошибочных утверждений о том, будто со времени открытия внезапных изменений видов трансформизм переживает кризис. Вы же знаете, что за периодами, в течение которых тот или иной вид остается неизменным, могут наступать внезапные мутации,[15] вызванные медленно накапливавшимися на протяжении ряда поколений сдвигами в организме. И я показал вам, что в сущности – если только добросовестно и глубоко исследовать этот вопрос – внезапные изменения видов ни в чем не противоречат теории Ламарка.

Пауза.

С приходом директора Жан почувствовал, что уже не владеет аудиторией. Фразы, которые он бросает в зал, бессильно падают, как мяч, ударившийся о слабо натянутую сетку; а сам он, не находя поддержки в окружающей его пустоте, мало-помалу теряет уверенность.

Тогда он решает отказаться от повторения предыдущих лекций и внезапно переходит к новой теме.