— А когда он будет освящён, — угрюмо продолжил Леир, — нам было обещано, что все умершие, не только Хэрэгг, обретут новую жизнь благодаря камням.

— Нам? — спросил Сабан. Он думал, что мёртвые должны уйти из владений Лаханны и перейти под опеку Слаола. Однако назначение храма было постоянным объектом для слухов и рассказов. В самом деле, чем ближе было освящение храма, тем у всех было меньше уверенности в том, какова цель храма. Все знали, что зима должна быть изгнана, но ожидалось нечто ещё большее. Некоторые говорили, что умершие вернутся, а другие — что только те мёртвецы, которые будут лежать в храме, получат обратно свои жизни.

— А чтобы дать мёртвым жизнь, — продолжил Леир, — Камабан хочет больше крови. — Он остановился рядом с Камнем Солнца и оглянулся. Несколько рабов полировали уже установленные колонны, а около двадцати женщин выдёргивали сорняки изо рва. — Эти рабы не пойдут домой, когда храм будет закончен.

— Некоторые наверняка останутся, — сказал Сабан. — Им всем была обещана свобода, и большинство захочет вернуться домой, если конечно смогут вспомнить, где их дом.

Леир покачал головой.

— Камабан был пьян прошлой ночью, — сказал он, — и сказал Гундуру, что он хочет дорогу из голов, ведущую из селения к храму. Это будет тропа мёртвых, чтобы показать, как мы идём от смерти к жизни, — он посмотрел Сабану в лицо. — Он говорит, что видел это во сне, и что этого требует Слаол. Люди Гундура убьют рабов.

— Нет! — Сабан не мог поверить.

— Они убьют рабов в храме, чтобы их кровь пропитала землю, потом у них отрежут головы и разложат их на валах Тропы, — безжалостно сказал Леир. — Мы — копьеносцы, должны совершить эти убийства.

Сабан вздрогнул. Он посмотрел в сторону хижины, где Килда присматривала за костром, и увидел Ханну, вышедшую через низкий проход с сухими дровами. Девушка увидела Леира, но должно быть почувствовала, что он хочет оставаться вдвоём с отцом, и осталась возле хижины с Килдой.

— А что ты думаешь о желании Камабана?

— Если бы мне это нравилось, отец, разве я пришёл бы к тебе? — Леир замолчал и бросил взгляд на Ханну. — Камабан хочет убить всех рабов, отец, всех до одного.

— И что же я должен сделать?

— Поговорить с Камабаном?

Сабан покачал головой.

— Ты думаешь, он будет слушать меня. С таким же успехом я могу поговорить с разъярённым кабаном, — он ударил по Камню Солнца. «В своё время, — подумал он, — камни потеряют свой серый цвет и станут тёмными из-за лишайника». — Мы можем поговорить с твоей матерью, — предложил он.

— Она не будет говорить со мной, — признался Леир. — Она разговаривает с богами, а не с людьми, — в его голосе слышалась горечь. — А Гундур говорит, что есть ещё один повод убить рабов. Он говорит, что если им разрешат уйти к себе домой, они унесут с собой секреты строительства храма, и тогда другие построят такой же храм, и Слаол придёт не к нам, а к ним.

Сабан посмотрел на серую пыль, густо покрывавшую землю.

— Если я скажу рабам сбежать, — тихо сказал он, — воины просто пригонят их обратно.

— Так ты ничего не можешь сделать? — возмущённо воскликнул Леир.

— Я могу кое-что сделать, — сказал Сабан. Он обернулся и кивнул Ханне, а когда она нетерпеливо побежала в их сторону, она была так похожа на свою мать, что у Сабана перехватило дыхание. Многие копьеносцы просили у Сабана разрешения жениться на Ханне, и отказы Сабана на их просьбы вызывали возмущение. «Ханна, — говорили они, — всего лишь рабыня, а рабыня должна быть польщена расположением воина». Но единственный воин, который нравился Ханне, был Леир. Она смущённо улыбнулась ему, потом послушно взглянула на Сабана и склонила голову, как и полагалось дочери перед своим отцом.

— Я хочу, чтобы ты отвела Леира на остров на реке, — сказал ей Сабан, — тот, который я показывал тебе в прошлом году.

Ханна кивнула, хотя она недоумевала, потому что раньше ей никогда не позволялось уходить в лес с мужчиной. Сабан нащупал свою сумку и вытащил маленький свёрток из старой кожи, в которую был завёрнут золотой ромбик.

— Ты возьмёшь это, — сказал Сабан Леиру, разворачивая ромбик, — и положишь в развилку на иве. Ханна покажет тебе это дерево.

Он положил золото в руку сына.

Леир хмуро посмотрел на блестящий ромбик.

— И чем это поможет?

— Это всё изменит, — сказал Сабан. Он надеялся на это. Он даже не знал, жива ли Дирэввин, тем не менее золото всегда всё меняло. Его появление в Рэтэррине изменило всё, и теперь он хотел, чтобы наполненный солнцем металл снова проявил своё волшебство. — Ханна расскажет тебе, что совершит золото, — сказал Сабан сыну, — так как настало время, чтобы Ханна рассказала тебе всё.

Он поцеловал девушку в лоб, потому что понимал, что с этими словами он освобождает девушку от своей опеки. Он открывает ей и Леиру правду, и он надеялся, что его сын не придёт в ужас, когда Ханна скажет ему, что она дочь злейшего врага Рэтэррина.

— Ханна расскажет тебе всё, — сказал он. — А теперь идите.

Он смотрел, как они направились к реке, и вспомнил, как он шёл этой же самой тропой вместе с Дирэввин так много лет назад. Тогда он думал, что счастье никогда не закончится, а потом был уверен, что счастье никогда не вернётся. Он увидел, как Ханна взяла Леира за руку, и его глаза наполнились слезами. Он обернулся на храм и увидел, как причудливо свет и тени переплелись на парящих камнях, и он понял, что мечта его брата — удивительна, но одновременно — он теперь осознал, что эта возвышенная мечта превратилась в безумие.

Он пошёл обратно к камням. Оставалось поднять только два камня, и храм будет закончен, и только после этого, только после этого, считал Сабан, он узнает, почему боги хотели, чтобы он был построен.

Самый последний камень установили на место за три дня до Дня Зимнего Солнца. Это был камень-перемычка для самой узкой колонны Небесного Круга. Сабана беспокоила эта колонна, так как Камабан настоял, чтобы она была в два раза уже, чем остальные, так как символизировала половину дня пути луны. Кроме того, Камабан потребовал сделать там широкий проход, через который люди могли бы пройти в центр храма. Но площади на его вершине было недостаточно, чтобы сделать пару выступов для двух камней-перемычек, и они, опасался Сабан, будут лежать очень ненадёжно.

Он опасался не того, чего следовало. Это был не недостаточный размер площадки, а сам камень. Потому что когда построили платформу из бревён, подняли последний камень-перемычку уровень за уровнем на нужную высоту, передвинули до места, где его выступ соответствовал прорези в соседней перемычке, и отпустили, чтобы он упал в нужное место — колонна треснула.

Камни-перемычки всегда вставали на место с резким грохотом, и Сабан всегда боялся этого момента, беспокоясь, выдержит ли сама перекладина или колонны под ней такой удар. В твёрдых камнях были дефекты, которые Сабан иногда использовал, чтобы обточить валуны, и он знал, что некоторые из этих изъянов могут быть спрятаны глубоко внутри камня, но до сих пор ни один из них не подводил. Пять камней-перекладин Дома Солнца и двадцать девять камней круга неба были безопасно подняты и установлены, каждый рычагами был передвинут на своё место — чтобы выемки в их нижней части совпадали с выступами на колоннах — и все падали на место с грохотом. Тем не менее, все камни были целыми, пока не упал этот последний камень-перекладина. Он упал не с грохотом, а со слабым треском, гулким эхом отозвавшимся от дальнего края круга.

Сабан замер, опасаясь страшного, но было тихо. Камень-перемычка был в нужном месте, колонна стояла, но когда он спустился вниз по слоям брёвен, он увидел, что на поверхности узкой колонны диагонально пробежала глубокая трещина. Она начиналась на вершине камня и шла до середины боковой части. Раб спрыгнул рядом с Сабаном и потрогал пальцем трещину.

— Если она пойдёт дальше… — начал он, но не закончил.

Если она пойдёт дальше, понимал Сабан, камень-перекладина рухнет на землю.