Борис был уже фигурой довольно известной - он играл и пел часто и много, причем в самых разных местах и для разной аудитории: университет, школьные танцы, Казанский собор, Михайловский сад, то есть, концертировал везде, где только возможно. «Я хочу есть и петь», - говорил он. Майка же знали несравнимо меньше, вернее, кроме десятка самых близких друзей, как музыканта, как автора, его вообще не знали.
Худенький интеллигентный и тихий юноша, похожий, несмотря на вполне сознательный уже возраст, на ученика старших классов средней школы, со странной, какой-то старообразной манерой речи, изобилующей словами «весьма», «сударыня», «премерзкий» и подобными, не употребляющимися большинством поклонников питерского (ленинградского) рока. Чистые, точные обороты мешались у него с огромным количеством англицизмов, понятных далеко не всем, и джазово-хипповским сленгом: «кочумай, старичок, премерзкий саунд…» Одевался мальчик Миша неброско, роста был небольшого и как-то терялся на разных «сейшенах», в которых принимал участие на фоне куда более статного и яркого, уже ставшего мэтром для ограниченного контингента волосатых фанов Б.Г. Он иногда играл в составе Аквариума то на басу, то на гитаре, подпевал Б.Г. и пел сам - много на английском и реже - на родном языке. Его сценические действа были довольно необычны и странны - мальчик Миша преображался вдруг в МАЙКА - чужого и малопонятного персонажа, который пел абсолютно мимо нот, если то, что он делал вообще можно было назвать пением, страшно манерничал и кривлялся, проглатывал окончания и начала слов и обильно разбрасывал среди своих фраз всякие «Ох», «Ах», «Мммм», «У-у-у-У», нарочито гнусавил и закатывал глаза. Все это он проделывал с такой потрясающей самоуверенностью и смелостью, был настолько НЕЗАВИСИМ, что его песни все-таки слушали. И тем, кто слушал внимательно - в основном это были его друзья, знакомившиеся с этими песнями на домашних выступлениях в узком кругу, мгновенно становилось ясно, что это подлинные шедевры, к примеру, «Детка», «Ода ванной комнате» и другие - просто гениальные песни, просто РОК-Н-РОЛЛ.
«Все братья - сестры» были набором первоклассных песен, настоящих хитов - что у Б.Г., что у Майка. Качество материала вполне соответствовало качеству исполнения - если говорить только о пении, то это, пожалуй, самая лучшая вокальная работа Б. Г. Он и открывал альбом отличной, энергичной и в меру философской песней «Я думаю, ты не считал себя Богом…», а запись была просто блеск! Из всего того, что Борис наиграл на гитаре, отчетливо слышны на пленке только две ноты, ощущение такое, что используются только имеющиеся в наличии струны «Ля» и «Ре» - остальные звуки идут красивым ненавязчивым фоном, и Фил Спектор умер бы от зависти, услышь он такую скромную аранжировку…
Технология записи «всех братьев…» была вполне оригинальной и свежей: во чистом поле, что характерно, неподалеку от Штаба Революции (Смольного института благородных девиц), на берегу знаменитой реки стоял магнитофон «Маяк» с ненаправленным микрофоном, а рядом сидели на травке Михаил Васильевич Науменко и Борис Борисович Гребенщиков и играли на уникальных гитарах. Так что фоном к их музыке служили естественный шорох травы и натуральный плеск реки. Все это прекрасно отвечало академическому исполнению первой песни Б.Г. Но все на свете заканчивается, и когда стих последний звук одной из струн Бориса, в пасторальную идиллию окрестностей Смольного ворвался, сметая тональность и расшвыривая во все стороны несколько нот, составляющих простенькую мелодию, ворвался с сознанием собственной силы и правоты резкий гнусавый голос. Голос героев Хемингуэя, Ремарка и Олдинггона, голос Аль Пачино и Алена Делона, голос человека в черных очках, с руками, засунутыми в карманы длинного плаща, и с вечной сигаретой в углу рта. Он был настолько убедителен, что, кажется, убедил даже Бориса - в следующей песне Б.Г. вдруг ни с того ни с сего сыграл совершенно безумное соло на гармошке, все состоящее из одной воющей протяжной ноты - у-у-у-у… А Майк все продолжал и все глубже погружался в образ одинокого волка - «Винооооуу… киноооууу… биллиааааааард…»
Альбом разошелся тиражом в 10 (десять) экземпляров - цифра точная, поскольку альбом был профессионально оформлен фотографом-художником Андреем «Вилли» Усовым, который отпечатал десять комплектов обложек, оклеил ими коробочки с магнитной лентой и, помолившись, запустил все это, так сказать, в массы.
Никому, практически, неизвестный Миша Науменко неожиданно выдал такие потрясающие хиты как «Детка», «Ода ванной комнате», «Гость» и другие, так непохож он был на все, что делалось в рок-Ленинграде, рок-Москве и окрестностях, что остановить его было уже невозможно - в этом случае, безусловно «The show must go on!!» И оно продолжалось, с переменным, правда, успехом.
В Ленинграде деятельность такого рода носила локальный характер и проистекала в узком кругу посвященных и допущенных, не вылезая на поверхность земли и, оставаясь андерграундом, варилась в собственном соку средней крепости. Вообще это был тихий, спокойный город с прямыми, хорошо простреливаемыми улицами (в фигуральном смысле, слава Богу), обзор местности был хорош, и трудно приходилось тем, кто желал собраться в одном месте большой группой и начать играть на гитарах - отовсюду сразу набегали проворные милиционеры и растаскивали народ по разным углам, норам и закоулкам, где обстоятельно внушали мысли о вреде такого рода общения. Чиновный же люд обитал здесь в основном мелкий и трусливый, не любящий рисковать и высовываться и, посему, раз и навсегда определивший свое отношение к рок-н-роллу - его, мол, у нас в городе нет и все тут. Есть «Поющие гитары», «Лира», «Ленинградский диксиленд» - и достаточно. Идеологически выдержанная, солидная и добротная музыка. А никаких «аквариумов» и Майков просто нет.
А у них, в свою очередь, качество появлявшегося материала уже входило в противоречие с имеющимися возможностями для его реализации - песни нужно петь, особенно, если это рок-н-ролл. А играть такие вещи, как «Детка» или «Как звезда рок-н-ролла» на кухне, конечно, можно, но очень недолго - они для этого не предназначены, они должны греметь, под них юноши должны танцевать, а девушки швырять в музыкантов лифчиками и патронами губной помады. Нужно было искать пути на настоящую сцену, в настоящие залы, и вообще, нужно было уже деньги за концерты получать, поскольку имеющуюся независимость начинала подтачивать бедность и необходимость зарабатывать себе на жизнь каким-то паскудством, к рок-н-роллу отношения не имеющему.
Такие пути нашлись в столице нашей родины, Москве. Там и народ жил побогаче, и чиновники были посмелее, и там уже родились первые акулы российского шоу-бизнеса, и некоторые из них уже успели даже сесть в тюрьмы за нетрудовые (?) доходы. Но это были птицы очень высокого полета, и до них сразу было не достать, особенно, если тянуться из Ленинграда. Пришлось на первых порах довольствоваться тем, что попадалось под руку из бизнесменов рангом пониже. Таким образом состоялась историческая встреча Майка, Б.Г. и Олега Евгеньевича Осетинского, который к рок-н-роллу до этого, равно как и после, никакого отношения не имел и взялся за непростое дело то ли из чистого (или нечистого) интереса, то ли ради саморекламы и создания себе имени и имиджа прогрессивного смелого творческого человека, бескорыстного и самозабвенного мецената, радевшего только за молодые таланты.
А по молодым талантам он был большой специалист - сценарист, работавший в нескольких картинах, в том числе в «Звезде пленительного счастья», он был известен широким массам больше как отец той самой Полины Осетинской - знаменитой симпатичной девочки-пианистки. Как-то увидев и услышав на одном из микроскопических самодельных концертов Майка и Бориса, он решил, что обладает достаточным опытом воспитания юных гениев и предложил неискушенным рокерам профессиональную поддержку и много чего еще.
Надо отдать ему должное, он устроил-таки несколько выступлений странному коллективу из Ленинграда - «Аквариум» - не «Аквариум», в афише название не значилось, да и афиши не всегда имели место. Все это называлось «Творческими вечерами» или «Творческими встречами» с самим Осетинским. Он сидел на сцене в компании нескольких знакомых и пил чаи-кофеи, а вокруг него буйствовали Майк, Борис, Дюша, Сева, Фан, Фагот и кое-кто еще, кто оказывался поблизости в данную минуту. Но это творческое содружество существовало недолго. Не понимая специфики жанра и всю жизнь занимаясь кино-театра-литературной деятельностью (а может и еще какой), Осетинский допустил ряд непоправимых ошибок в работе с молодыми талантами. Правда, он некоторое время занимался с ними (в частности с Майком) дикцией и сценодвижением, чем совершенно его очаровал - взрослый, именитый (какой-никакой) творческий работник принимает такое участие в его судьбе, тратит на него свое драгоценное время и деньги - тут было от чего разомлеть. Короче говоря, бородатый, высокий и толстый человек в костюме и сапогах-луноходах (видимо, последняя мосфильмовская мода) до поры до времени был для Майка и Б.Г. чем-то вроде света в окошке.