Сергей Михайлович подходил то к одному, то к другому, показывал, как надо работать.
— Ну что, сынок? — подошел он к Мишке. Увидев его старания, улыбнулся. — Напильник не тот взял. И пластиночку неправильно зажал. Надо пониже ее опустить, тогда она не будет пищать. А лучше всего обрабатывать сразу две — и быстрее, и они будут совсем одинаковые. Вот так, значит, — он вставил пластинки, зажал винт. — Стоять надо вот так — левая нога чуть вперед. В правой руке ручка напильника, а левая сверху лежит на переднем крае, — и он раза два шаркнул напильником, на верстак и тиски посыпались блестящие опилки.
«Как у него легко получается, — подумал Мишка, — почти не нажимает, а…»
— Понял? Горбиться не надо.
Мишка взял напильник, попробовал. Улыбнулся — дело пошло лучше.
Время пролетело незаметно, пришла вторая группа. Мишке хотелось остаться и работать целый день, пока не кончит, но постеснялся об этом говорить. Он подошел к Сергею Михайловичу, спросил:
— Можно домой взять пластинки? Я маме покажу…
— Можно. Пластинки возьмите, — сказал Сергей Михайлович, — только не потеряйте и на следующее занятие принесите с собой.
Мишка шел домой, не помня себя от радости: не терпелось скорее показать матери свою работу. Еще с порога он крикнул:
— Мам, смотри, что мы делали на уроке труда! — он повертел перед глазами пластинки.
— Что ж это?
— Угадай!
— Железки какие-то…
— Железки, — Мишка прищелкнул языком. — Это пластинки для коньков. Вот сюда на каблук прибивать.
— Ботинки портить, — заметила мать.
— Тебе все портить, — отмахнулся Мишка, — лишь бы коньки не покупать… А вот был бы дома инструмент — сверла, тиски, напильник, — я б их сейчас доделал!
Мишка положил пластинки на стол, стал думать, как бы он их делал. По углам дырочки для шурупов просверлить, конечно, не сложное, дело. Он нарисовал их карандашом, затушевал — больше без инструмента ничего не мог сделать. Потом он нарисовал посередине овальное отверстие и задумался: как же пробивается овальное? Сверлом? Не может быть. Пробоем? Тоже не может быть. Мишка перебрал в голове все способы, какие только могла сочинить его фантазия, но ничего не придумал. В доске проделать такое отверстие проще простого — нагрел до красна прут, прожег дырку, а потом, как пилой, — туда-сюда раскаленным прутом — и овал готов. Но пластинка — это не дерево. Дырку посередине в ней сделать можно — сверлом, а вот как ее расширить, чтобы она стала овальной? Раскаленным прутом тут ничего не сделаешь. Наверное, есть какое-то приспособление…
И тут Мишка вспомнил о круглом напильнике, который он видел в мастерской и еще подумал тогда: интересно, что им делают?.. Конечно же, круглым напильником можно сделать овальное отверстие! Зажать пластинку в тиски и сначала вниз, а потом перевернуть и в другую сторону расточить. Мишка даже подпрыгнул от радости, побежал к матери.
— Мама, угадай, как делают продолговатое отверстие? Вот смотри, вот здесь.
— Не знаю.
— Ну, все равно, угадай.
— Машина, наверное, такая есть, — сказала мать.
— Нет, — уверенно сказал Мишка. — Сначала сверлом, а потом круглым напильником!
— Ну, так вам рассказывали?
— Это я сам придумал! Вот подумаю еще и, посмотришь, сделаю крючок-автомат на дверь.
Мать улыбнулась:
— Эх ты, изобретатель, — сказала она ласково. — Только на ставню некому крючок сделать, ветер гоняет ее, разобьет…
— Ну, это чепуха! — сказал Мишка. — Был бы инструмент. Я в нашей мастерской сделаю крючок.
Следующего занятия Мишка еле дождался, ему не терпелось узнать у Сергея Михайловича, правильно ли он придумал, как сделать овальное отверстие.
Сергей Михайлович внимательно выслушал его, сказал:
— Верно, можно и так. Тебе кто объяснил? Отец?
— Нет, я сам, — зарделся Мишка и добавил: — У меня отца нет.
— А-а, — протянул учитель и умолк, глядя на Мишку погрустневшими глазами.
— Мне мама говорила, чтобы я сделал крючок на ставню. Можно?
— Крючок? Конечно, можно. — Сергей Михайлович достал кусок проволоки, дал Мишке: — Делай. Пока сверла все равно заняты. Пластинки потом просверлишь. Сумеешь сам?
— Сумею! — сказал Мишка. — Загну и все.
— Делай как следует.
— Уточкой?
Сергей Михайлович улыбнулся:
— Да, уточкой. Сумеешь?
— Попробую…
Мишка долго возился с крючком. Это оказалось не такое простое дело, как он думал. До конца занятий он успел лишь загнуть колечко на одном конце, да и то оно получилось какое-то неуклюжее, не красивое. Мишка немного огорчился, но потом успокоил себя: «Ладно, лишь бы держалось…» Он подошел к преподавателю:
— Можно после уроков прийти или вечером когда-нибудь — доделать? А то не успеешь повернуться — уже конец.
Сергей Михайлович задумался — это не первая просьба заниматься дополнительно. Надо как-то ребятишкам пойти навстречу. Но как? Ведь он работает мастером в депо, а здесь согласился только несколько часов в неделю заниматься.
— Беда мне с вами, — сказал учитель, рассматривая Мишкин крючок. — Занят я, работа у меня в депо. Вот разве завтра вечерком? У меня вечер свободный. А? — И объявил всем: — Кто хочет дополнительно учиться, приходите завтра часиков в семь.
Желающих нашлось много.
Но на другой день у Мишки произошли совсем другие события, которые заставили забыть его о мастерской. Записывали в музыкальный кружок. Из класса записалось человека четыре, в том числе и Валя Галкина. Она играла на гитаре. Мишка не умел играть ни на одном инструменте, но все равно решил записаться. «Научусь играть на мандолине», — подумал он и почему-то покраснел, словно другой Мишка не поверил ему. Тогда он поднял руку, спросил:
— А на мандолине там научат играть?
— Конечно, было б желание.
— Запишите и меня, — сказал он решительно. Симка посмотрел на него и ехидно улыбнулся. Мишка сделал вид, что не заметил.
Занятие кружка состоялось вечером. Для начала решили сыграть то, что все знают — «Во саду ли, в огороде». Мишка не умел играть совсем, и тогда руководитель кружка дал ему балалайку:
— Будешь аккомпанировать, — увидев сконфуженное лицо Мишки, добавил: — Пока.
— Я не умею… — пробормотал Мишка, и ему стало стыдно, что записался в кружок. Он мельком взглянул на Валю — та не обращала на него внимания, настраивала гитару.
Руководитель кружка быстро показал ему, на какие ладки и какими пальцами нажимать, вернул балалайку:
— Главное — прислушивайся.
Начали играть. Мишка чувствовал себя неуверенно, по струнам бил еле-еле, и его аккомпанирование совсем не было слышно. Он понял, что, играя тише всех, в оркестре можно сойти за игрока: главное — не мешать другим.
Во второй раз он уже не смотрел на свои пальцы, а следил за товарищем и старался повторять все его движения. Но вскоре ему надоело, и он стал смотреть на всех, кто как играет. Дольше всего остановился на Вале. Длинные тонкие пальцы ее уверенно бегали вдоль толстого грифа гитары. Когда Валя играла на самых нижних ладках, она склоняла голову, словно напрягала последние силы, потом постепенно выпрямлялась, откидывая рывком головы косу назад. Ее гитара выделялась отчетливее всех, Мишка слышал, как пели тонкие струны и как бомкали басы — бом… бом… бом…
— Будь внимательнее, — услышал Мишка над ухом голос руководителя.
Покраснев, он быстро отвел от Вали глаза. Она взглянула на него, и Мишка еще больше смутился.
Когда стемнело, Валя забеспокоилась:
— Мне далеко идти, я боюсь.
Уходить никому не хотелось. Первый раз собрались, было весело, и все стали упрашивать Валю побыть еще с полчасика. Мишке не очень хотелось оставаться, от игры на балалайке он не получил большого удовольствия, но, поддаваясь общему настроению, тоже решил попросить Валю:
— Останься… Не бойся, я тебя провожу…
Все взглянули на Мишку, он растерялся и, заикаясь, поспешно добавил:
— Мне все равно в ту сторону идти, к бабушке нужно…
Мишка шел с Валей. Двусмысленные взгляды, ехидные улыбочки — все это осталось позади. «Дураки — ругал он про себя ребят. — А если девочка боится идти, так что — бросить, и пусть как знает?» Этим он окончательно успокоил себя, и теперь его мучило лишь одно: никак у них не получался разговор, шли молча. А Мишке очень хотелось быть сейчас разговорчивым, веселым, остроумным. Но ничего этого, как нарочно, не получалось. Тогда он спросил: