— А вы знаете, сколько времени растет дерево? Посади я их сегодня, мне все равно не дожить, пока они начнут давать настоящую тень.

Девитт понял: вместе с фермой безвозвратно ушел в прошлое целый период жизни Крерара, и он мучительно переживал утрату.

— Кстати, куда девался Плотц? — спросил Девитт.

— Я оставил его на ферме, — улыбнулся Крерар. — Совсем одного, с мышами и крысами. Он так вырос, что неудобно таскать его с собой.

Девитт заговорил о другом:

— Фарриш в Париже. Я его видел вчера вечером, но не подошел, не хотелось с ним говорить. — Он покачал головой. — Беснуется человек.

— А он всегда так. — Крерар вспомнил, как генерал явился в его палатку в Нормандии, вспомнил Рамбуйе. Вечно Фарриш пыжится, хвастает, петушится.

— Я знаю, как тяжело ему далось отступление.

— Отступление? — удивился Крерар.

— Конечно. Чуть не взял Париж, прошел всю Францию, а потом изволь отходить от Метца, когда знаешь, что впереди фактически нет организованного сопротивления, — потому только, что в танках не осталось ни капли горючего.

— Но ведь бензин поступает! Зря мы разве тянем бензопровод?

Девитт сказал с горечью:

— Бензин поступает. И тут же, в Париже, продается на сторону.

— Да, по нескольку бидонов. Я сам видел на Елисейских Полях. Остановился военный грузовик с бензином, и шофер передал два бидона какому-то гражданскому типу.

— А вы почему не вмешались? Вы же приравнены в чине к подполковнику! — Девитт гадливо разглядывал свою рюмку. — Все кричат о черном рынке, а никто ничего не делает.

Крерар обиделся. Если господа военные сами не справляются с дисциплиной, пусть бы молчали.

Девитт злобно усмехнулся.

— Вот так и все рассуждают, — сказал он помолчав. — Тут два бидона, там два бидона. А пока горючее дойдет до фронта, смотришь — половина осталась. Я вам скажу, в чем тут дело: нас губит успех. Те же люди, которые работали, как черти, когда кругом рвались снаряды, — посмотрите на них сейчас: бездельничают, нос задирают — «попробуй нас тронуть, нам все нипочем». Меня временами пугает — что будет, когда мы выиграем войну, если мы ее выиграем.

— Мы — молодая нация, — иронически улыбнулся Крерар.

— Но мы живем в мире взрослых. Я никогда не позволял сыну оправдываться тем, что он-де еще молод и чего-то там не знал. Я ему говорил: у тебя есть голова на плечах, есть язык, чтобы задать вопрос. Я тебя деру за лень, изволь пользоваться тем, чем тебя наделила природа.

В бар вошли Люмис и Крэбтриз. Люмис направился было к столику Девитта, но тот не взглянул на него; Люмис поколебался, потом круто свернул вправо и выбрал себе место в противоположном конце комнаты.

Гуськом, возглавляемые начальником радиосвязи, проследовали через бар четыре игрока в покер, которые начали партию еще на транспорте, когда пересекали Ла-Манш. Люмис помахал им, но они, не останавливаясь, прошли к другому столику, потребовали виски и карты и стали передвигать по столу пачки «франков вторжения».

Люмис начинал тяготиться одиночеством. Правда, у него есть Крэбтриз; но Крэбтриз не в счет. Он чувствовал себя отверженным, хотя ничего, казалось, не давало к тому оснований. Никаких тревожных сигналов не поступало, молчали и Дондоло, и Сурир, и военная полиция, и госпиталь. Люмис даже подумывал, нельзя ли чем-нибудь помочь Торпу.

— Да что с вами? — спросил Крэбтриз. — Желудок не варит?

— Оставьте меня в покое, — сказал Люмис. — Принесите коньяку, двойную рюмку. Здесь не обслуживание, а черт знает что.

Есть люди, которые винят его в смерти Толачьяна; теперь, чего доброго, найдутся такие, которые и помешательство Торпа на него свалят. Почему на него? Почему не на Уиллоуби, например? Уиллоуби везет; даже из того скандала с листовкой он вышел героем. Сам Девитт его похвалил, точно забыл, что они действовали в обход верховного командования. Уиллоуби всегда сухим из воды выйдет.

Вернулся Крэбтриз с коньяком.

Люмис залпом выпил рюмку.

— Осточертела мне война, — сказал он. — Ничего хорошего из нее не получится.

Крэбтриз поднял брови:

— Чем плоха война? Разве вам скучно живется в Париже? Вспомните ту девочку…

— Какую еще девочку?

— Да ту, к которой вы меня не подпустили. Ну хорошо, я был пьян. А вы разве плохо развлеклись?

Люмис надулся.

— Спасибо за такое развлечение.

Крэбтриз стал его расспрашивать. Люмис отмахнулся от него. Его беспокойство росло; почему-то он был уверен, что полковник и Крерар говорят о нем. Если б набраться смелости, подойти к ним и ввязаться в разговор! Или хотя бы услышать что-нибудь!

В бар вошел Иетс.

Люмис и ему помахал рукой. Иетс прошел прямо к столику Девитта.

— Да ну вас! — цыкнул Люмис на Крэбтриза, снова задавшего ему какой-то вопрос насчет Терезы. Но когда Крэбтриз, обидевшись, замолчал, только слышнее стали азартные выкрики игроков, веселый смех и говор завсегдатаев и мерное позвякивание стаканов, которые буфетчик ополаскивал, вытирал и ставил обратно на полки.

Девитт взглянул на Иетса с интересом, но без неудовольствия. Лейтенант никогда не искал его общества, — вероятно, не хотел прослыть подхалимом.

— Садитесь, Иетс, — сказал он. — Как дела?

— Я только что был в госпитале у одного из наших солдат, — начал Иетс.

Он сам удивился, как легко далось ему начало. Он готовился к нему с той минуты, как вышел из камеры Торпа. Что он может доказать? У него мало фактов и много догадок, а Девитт не придаст значения домыслам. Был момент, когда препятствия показались ему такими огромными, что он чуть не отказался от своей затеи. Ведь для Торпа нет и тени надежды. Он отбросил эту мысль, но как характерно, что она все же пришла ему в голову!

Полковник ждал, что он скажет дальше.

— Этот солдат будет негоден к службе, если вообще выживет, — продолжал Иетс.

— Торп? — спросил Крерар. — Я о нем слышал. Это ведь он так неожиданно появился тогда на вечере, который Уиллоуби устроил в Шато Валер?

Иетс кивнул.

— Я в первый раз был в таком отделении. Это очень страшно, и я лучше не буду об этом говорить. Меня интересует только этот случай, сэр. Я в свободное время занялся им и собрал кой-какие данные. — Он взглянул прямо в глаза Девитту. — Я хотел бы познакомить вас с ними, полковник.

Девитт выслушал историю про Торпа и Сурира. Лицо его все больше темнело.

— Почему, лейтенант, вы не предоставили это тем, кому положено заниматься такими вещами? — проворчал он. — Чем вас так заинтересовал этот Торп?

Иетсу хотелось сказать, что отстаивать справедливость положено всем. Но Девитт был военным старого толка, и Иетс отвечал с оглядкой.

— На том вечере, о котором упомянул мистер Крерар, Торп обратился ко мне, почему — не знаю. Может быть, он рассчитывал на мою помощь. Ведь такое доверие обязывает, не правда ли?

Ответ, видимо, удовлетворил Девитта.

— А этот Сурир все сидит в военной полиции?

— Боюсь, что нет, сэр. Я еще застал его там. Капитан Люмис разрешил его отпустить, а в полиции мне сказали, что камера полна и они рады от него избавиться.

— Тогда нужно прощупать Дондоло, — сказал Крерар.

— А если он станет отпираться? — спросил полковник. — Ведь других свидетелей нет?

— Нет.

— Так что мы можем узнать только версию Дондоло.

— Нет, есть и другая сторона, — возразил Иетс. То, что полковник был, видимо, не прочь провести расследование, придало ему уверенности. — Я выяснил, что Сурир действует не вполне самостоятельно. У него есть хозяин, для которого он выполняет всякие поручения: между прочим, в тот день, когда мы вошли в Париж, он вывез отсюда на грузовике нескольких немецких офицеров.

Крерар тихо свистнул.

Иетс продолжал:

— Старший из этих офицеров — некий подполковник Петтингер. Я справлялся у оперативных работников в отделе разведки. Его имя там известно. Он — эсэсовец, но больше мне ничего не сказали.

— Это уже интересно! — сказал Крерар. — Если Торп должен был сойти с ума, чтобы защитить Петтингера…